Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать Страница 18

Но когда снова подумал о девушке, Тамар, минутный душевный покой покинул его, и его шаги сразу удлинились. Всё, что узнал о ней нового, каждый незначительный факт или второстепенная подробность почему-то казались ему большими и значительными, полными скрытого смысла (Динка удивлённо заторопилась вслед за ним); с самого утра, как только услышал о ней, почувствовал, будто новая сущность пытается втиснуться в его жизнь, ухватиться за неё любой ценой, пустить в ней корни. А Асаф, собственно говоря, не любил таких сюрпризов. Обычная повседневная жизнь и так казалась ему слишком непредсказуемой, и, кроме того, снова в панике вспомнил он и даже посмотрел на часы, он должен сейчас посвятить некоторое время своему личному делу, решить, как избавиться от давления Рои, и он действительно не собирается обегать пол-Иерусалима в погоне за неизвестной девушкой, с которой его ничего не связывает и не свяжет, что ему до неё, только благодаря странному стечению обстоятельств он о ней узнал, и если вдуматься, то с Дафи он, по крайней мере, знаком, к её недостаткам ему не нужно привыкать, а эта, новая, у которой, кстати, есть славная собака и которая любит пиццу с сыром и маслинами... Он не помнил, с чего началась эта мысль.

Вдруг Динка обогнала его и побежала быстрее. Он не понял, что случилось. Поднял голову, но не увидел, за кем она бежит. Единственный, кто бежал по улице, был он сам. Но он уже знал, что должен положиться на её чувства, и предположил, что она увидела или почуяла кого-то, кто от него скрыт. Она резко сворачивала в улицы и переулки, как будто в ней был запущен мощный мотор, ворвалась в Сад Независимости и неслась, как буря через кусты и газоны, её большие уши относило ветром назад, и Асаф летел за ней и думал о чуде собачьего нюха, и как она может чувствовать кого-то, совсем не видя его, и думал также, что он скажет этому кому-то, когда, наконец, поймает его.

– Попался, – сказал кто-то за ним, мощно вскочил ему на спину и повалил его на землю. Он был так ошеломлён, что лежал, не двигаясь и не думая. Почувствовал, что мужчина на нём заворачивает ему руку назад, почти ломая её, и только тогда закричал.

– Кричи, кричи, – сказал тот, кто сидел у него на спине, – сейчас ещё заплачешь.

– Что вам от меня надо? – с болью простонал Асаф. – Что я вам сделал?

Тот с силой прижал его голову к земле. Пыль попала ему в рот и нос. Чувствовал, что лоб его расцарапан до крови. Два сильных пальца сдавили ему щёки, вынудив раскрыть рот, и сразу же другие пальцы залезли ему в рот, быстро ища там что-то. Асаф потрясённо лежал, видя перед собой суетящихся муравьёв и окурок, всё очень увеличено.

Бумага или какое-то официальное удостоверение было подсунуто ему под нос. Он скосил глаза. Ничего не увидел. Слишком близко. В глазах его всё расплывалось ещё и от слёз. Тот, что лежал у него на спине, схватил Асафа за волосы, силой поднял ему голову и снова сунул ему под нос удостоверение. Асафу казалось, что его глаза вылезают из орбит. Как в тумане увидел снимок улыбающегося смуглого парня и эмблему полиции, и ему на минутку стало легче. Но только на минутку.

– Встать. Ты задержан.

– Я? За что? Что я сделал?

И вторая рука Асафа была завёрнута назад, и он услышал щелчок, знакомый ему только по фильмам. Наручники. На него надели наручники. Его мама умрёт.

– Что я сделал? – низкий хрип смешка за ним.

– Сейчас ты точно расскажешь, что сделал, дерьмо малое. Ну, вставай.

Асаф изо всех сил втягивал голову в плечи и молчал. Кишки его бурлили. Он боялся оскандалиться. Силы вдруг покинули его. (Так было всегда; когда кто-нибудь так грубо говорил с ним или с другим человеком, его на мгновение покидало желание жить, он сразу как бы иссякал, терял желание существовать в таком месте, где люди так разговаривают.) Динка же наоборот была полна боевого духа, стояла в отдалении и лаяла изо всех сил со страшной злостью, но не решалась приблизиться.

– Вставай уже, я сказал! – прорычал этот и снова схватил его за волосы. Асаф вынужден был встать. Корни его волос почти трещали, и сильная боль снова выбила крупные слёзы из его глаз. Мужчина быстро провёл руками по карманам Асафа, обыскал и рубашку, быстрыми касаниями проверил спину и между ногами. Оружие, наверно, ищет, подумал Асаф, или что-то другое. Он был так напуган, что не решался ничего спрашивать.

– Попрощайся с миром, – процедил этот, – давай, шевелись. Будешь возникать – изничтожу на месте, ясно? – Он вынул маленькое переговорное устройство и вызвал патрульную машину, затем толкнул Асафа в сторону выхода из сада.

Асаф шёл по улицам Иерусалима в наручниках. Он опустил голову и молил только об одном, чтобы никто из смотрящих на него не был знаком ни с ним, ни с его родителями. Если хотя бы его руки были связаны спереди, он бы поднял рубашку, чтобы закрыть лицо, как делают подозреваемые по телевизору. Динка шла за ними и время от времени разражалась гневным лаем, и каждый раз мужчина цедил в её сторону ругательство и делал пинающее движение. Асафу всё ещё трудно было поверить, что он и вправду из полиции, из-за той жестокости и ненависти, с которой он обращался с ним и Динкой.

Но он точно был полицейским агентом, и он довёл его, как колонну невольников до патруля, который уже ждал их возле магазинов на улице Эгрон. Патруль вёз его в полицейский участок на Русском Подворье, и двое полицейских, сидевших там, говорили с тем, который его поймал.

– Я его сразу узнал, – хвастался агент, – по этой суке с оранжевым ошейником. Думали меня провести.

Прибыв в участок, полицейский проводил его в боковую комнату. "Подростки – дознание", – было написано синим фломастером на двери. У комнаты были очень толстые стены, и Асаф подумал, это для того, чтобы никто не услышал мои крики, когда он будет меня пытать. Но агент оставил его с Динкой и запер за ними дверь.

Там был металлический стол, два стула и одна длинная скамья у стены. Асаф, ослабев, уселся на неё. Ему нужно было в туалет, но говорить было не с кем. Под потолком был большой вентилятор, который двигался еле-еле. Асаф заставил себя думать о мальчике, который едет верхом на верблюде по Сахаре. Мысли пытались удирать, буянить, но Асаф всей своей силой сфокусировал их на мальчике, который едет верхом на верблюде по Сахаре: в эту самую минуту, по большой пустыне Сахара, по просторам, которым нет ни конца, ни края, медленно движется огромный караван верблюдов (обычно он брал подобные идеи из телеканала " Нейшионал Джиографик"). На одном из верблюдов в конце каравана сидит маленький мальчик, качаясь в ритме верблюда, его лицо закрыто от пыльной бури, и только глаза выглядывают и изучают пустыню. Что он видит, о чём думает? Асаф раскачивался вместе с ним на верблюде, объятый безмолвием пустыни. Даже у зубного врача под шум бормашины он мог туда сбежать. И не только туда: в эту минуту на большом сером рыболовном судне в Северном море плывёт исландский юнга. Всё утро он смывал с палубы остатки дохлых рыб. Сейчас он, опираясь о железные перила, смотрит на айсберги, возвышающиеся, как горы, над судном. Нравятся ли ему эти долгие плавания? Боится ли он боцмана? Когда снова увидит свой дом? Асаф сконцентрировался на них. Он не знал, как именно это помогает ему успокоиться, но действовало это всегда. Как форум в интернете, но без прямого разговора. Как будто все эти одиночки, рассыпанные сейчас по свету, таинственным образом создают скрытую сеть и передают силу друг другу. Так и теперь. По крайней мере, перестал бурлить унизительный вулкан в кишечнике. Он немного выпрямился. Всё будет хорошо, вот увидишь. Динка поднялась с пола и движением древним, как дружба между человеком и собакой, но для них двоих совершенно новым, подошла, положила голову ему на колени и заглянула в глаза.

Он даже не мог её погладить со связанными сзади руками.

Тамар поднялась с каменного цоколя и стояла, спокойно и задумчиво, казалось, что она унеслась далеко отсюда, её глаза, сделавшиеся ещё больше, парили в воздухе, и тот, кто верит в сверхъестественное, мог бы сказать, что в мгновение ока промелькнула молния в её мозгу, и в ней неосознанно записалось странное и неясное знание, что через короткое время, спустя четыре недели, она потеряет свою Динку, что потом собаку найдут, исступлённо блуждающей по улицам, и что незнакомый ей парень пойдёт за ней по пятам по всему Иерусалиму.

Мгновение тумана, острая вспышка в его глубине, и потом Тамар моргнула, улыбнулась глазами Динке, и забыла. Сейчас надеялась только на то, что никто не вспомнит её последние унизительные минуты. Она прокрутила назад магнитофонную кассету и нашла сопровождение, которое искала. Проиграла себе тихонько вступительные звуки. Установила магнитофон так, чтобы звук хорошо распространялся. Потянулась.

Сейчас опять этот миг, и сейчас действительно должен свершиться выход, отделение от толпы. То есть – она силой должна вырвать себя из текущей, повседневной, нервной и безопасной анонимности улицы. Должна попросту выйти за рамки, и смотри, вокруг тебя десятки равнодушных, запахи разрезаемой шуармы и жира, капающего в огонь, крики торговцев на базаре вверху, скрипучий аккордеон русского, который, наверно, тоже когда-то, как и ты, учился в какой-нибудь музыкальной школе в Москве или Ленинграде, и, может, и у него была учительница, которая приглашала в школу его родителей и не могла выразить словами свои эмоции.