Стивен Ликок - Охотники за долларами Страница 18

Доктор Тийг был причиной упадка церкви св. Осафа, и весь

— Он чужд духу времени, — говорили одни, — это его главный греху.

— Он совершенно не прогрессирует, — говорили другие члены конгрегаци.

— Старик верит так, как он верил сорок лет назад. Но еще хуже, что он учит тому же других. Разве можно это одобрить?

Церковный совет принял все меры к тому, чтобы выйти из затруднительного положения. Доктору Тийгу предложили двухгодичный отпуск, чтобы он мог совершить паломничество в Палестину, но он отказался, сказав, что и без этого ясно представляет себе святую землю. Ему уменьшили наполовину жалованье, но он даже не заметил этого. Ему предложили помощника, но он лишь покачал головой и заявил, что не представляет себе, где мог бы найти человека, который был бы ему полезен. Тем временем он продолжал бродить под деревьями сатрus’a, составляя смесь из творений св. Павла и философии Гегеля по следующему рецепту: три части из Павла на одну из Гегеля — для воскресной проповеди и одна часть Павла на три из Гегеля — для университетской лекции.

Нет никакого сомнения, что двойственность функций доктора Тайга была основной причиной упадка церкви св. Осафа. И причиной этого, очевидно, была ошибка доктора Бумера, президента университета. Доктор Бумер, подобно всем университетским президентам нашего времени, принадлежал к пресвитерианской церкви, или, вернее, в себе самом видел пресвитерианскую церковь. Он был, конечно, одним из главных руководителей церковного совета, и именно он добился приглашения доктора Тийга, заслуженного профессора философии, на должность настоятеля.

— Этот святой человек, — говорил он, — прямо создан для роли настоятеля. Если вы спросите меня, вполне ли он на месте как профессор философии нашего университета, я должен буду сказать: «Нет». Надо признаться, что как лектор он не соответствует нашим требованиям. Он не способен, очевидно, отделить в своих лекциях религию от философии; он делает опасную попытку смешать свой предмет с морализмом, чем может внести путаницу в головы наших «студентов. Но в церковных проповедях, мне кажется, это будет очень кстати. И если бы вы пришли ко мне и заявили: «Бумер, мы хотим пригласить доктора Тийга на должность настоятеля нашей церкви», я сказал бы вам откровенно: «Прекрасно сделаете».

Поэтому доктор Тийг и стал настоятелем церкви св. Осафа, но, ко всеобщему удивлению, отверг предложение отказаться от чтения лекций в университете. Он объявил, что видит в этом свое призвание. Жалованье, сказал он, не играет для него никакой роли. Он подал мистеру Ферлонгу-старшему (отцу настоятеля епископальной церкви и почетному казначею Плутория-университета) заявление о том, что намерен читать свои лекции gratis[11]. Совет университета, однако, запротестовал из опасения, что этот случай может послужить опасным прецедентом для остальных профессоров. Поэтому, хотя он охотно допускал, что лекции доктора Тийга стоят немногого и что их можно было бы читать даром, он все же попросил его взять назад нежелательное заявление. Но доктор Тийг отказался, и с этого дня, не обращая внимания на предложения, которые ему делались — выйти в отставку с двойным жалованьем, совершить паломничество в Палестину, посетить Армению, где происходили страшные избиения христиан, — он непоколебимо оставался на своем посту, проявляя упорство, достойное истинного шотландца. Его постоянно мучила только мысль о том, смогут ли найти ему преемника, когда — лет этак через двадцать или тридцать — наступит его смертный час.

Таково было положение обеих церквей в то прекрасное июньское утро, когда одно непредвиденное обстоятельство совершенно изменило весь ход событий.

— Нет, благодарю вас, Юлиана, — сказал сестре молодой настоятель за завтраком, и на его безукоризненно выбритом, елейном лице появилась кислая гримаса, наводящая на размышления. — Нет, благодарю вас, каши больше не надо… Слив? Нет, нет, спасибо: я их не очень люблю. Да, кстати, чуть было не забыл предупредить вас: не хлопочите о ленче для меня. У меня очень много дел, то есть, я хочу сказать, работы по приходу, — так что мне некогда будет зайти домой, и я перекушу где-либо по дороге.

Но в сущности, он уже решил, что завтракать будет в Мавзолей-клубе, куда отправится сейчас же.

Затем достопочтенный Эдуард Фарфорзс Ферлонг склонил на секунду свою голову, чтобы прочесть коротенькую молитву, которую в епископальной церкви принято произносить за утренним завтраком из жидкой каши со сливами.

Это был первый совместный завтрак мистера Ферлонга с сестрой, и он многое открыл настоятелю. Он сразу понял характер сестры и уловил ее взгляды на необходимость самоограничения и самопожертвования для спасения души. Настоятель поднялся со своего места с глубоким вздохом. Никогда не чувствовал он так сильно отсутствие своей младшей сестры, Филиппины, которая недавно покинула его, выйдя замуж. У той был особый взгляд на грудинку, яйца и нежную баранью котлетку с салатом к завтраку, который так поднимал душевное настроение мистера Ферлонга. А Юлиана была сделана из другого теста. Настоятелю теперь стало вполне Понятно, почему его отец при первом же известии о помолвке Филиппины решительно заявил:

— Ну теперь Юлиана должна жить, конечно, с вами. Глупости, глупости, мой друг! Долг повелевает мне уступить ее вам. Ведь, в конце концов, я могу есть в клубе.

В моем возрасте, Эдуард, пища большого значения не имеет. Нет, нет! Юлиана должна сейчас же переселиться к вам.

Старшая сестра настоятеля вошла в комнату. Она была высокого роста; лицо отдавало желтизной. В своем черном гладком платье без всяких украшений она производила прямо отталкивающее впечатление. Какой контраст с младшей сестрой Филиппиной, которая обыкновенно выходила по утрам для исполнения своей приходской работы в очаровательном бело-розовом платье и в широкой епископальной шляпе, украшенной цветами!

— В какое время подается обед? — спросила она. — Вы с Филиппиной привыкли обедать в половине восьмого, если я не ошибаюсь? Не находите ли вы, что это слишком поздно?

— Да, да, поздновато, — пробормотал смущенно настоятель. Он не решался откровенно объяснить Юлиане, что раньше этого времени невозможно вернуться домой с «танцульки», куда обязательно ходили все. — Но вы не хлопочите об обеде. Меня может задержать работа. Если мне захочется поесть, я выпью чашку чаю и закушу в Обществе молодежи или…

Он не кончил фразы, но про себя добавил:

«Прекрасно пообедаю в Мавзолей-клубе, у Ньюберри, у Россемейр-Браунов или вообще где-нибудь, но только не дома»".

— Вы уходите? — спросила Юлиана. — В таком случае не дадите ли мне ключ от церкви?

Облако страдания пробежало по лицу настоятеля. Он отлично знал, зачем ей ключ. Она намеревалась отправиться в его церковь, чтобы помолиться.

Настоятель церкви св. Асафа, в силу своих искренних убеждений, был человек со столь широким взглядом на вещи, какой только доступен священнику англиканской епископальной церкви. Он не видел препятствий к разумному использованию своей церкви, например для устройства в ней благотворительного фестиваля или музыкального вечера, но открывать церковь для того, чтобы в ней молились, казалось ему слишком нелепым. И что было еще ужаснее, он видел по лицу Юлианы, что она собирается молиться за него Это было для него, духовного лица, просто невыносимым. Филиппина, как и подобает всем хорошеньким девицам, молилась только за себя, да и то в подходящее время, в надлежащем месте и в соответствующем платье. Настоятель церкви св. Асафа начинал понимать, какие затруднения придется преодолевать клирику, имеющему религиозную сестру в качестве домоправительницы. Но он твердо держался правила никогда не вступать в спор, который может привести к нежелательным результатам.

— Ключ висит в моем кабинете, — коротко сказал он.

С этими словами достопочтенный Фарфорзс Ферлонг вышел в переднюю, взял шелковую шляпу, трость и перчатки, как это приличествует трудолюбивому священнику, и отправился на Плутория-авеню, чтобы начать свою дневную приходскую работу. Приход нашего настоятеля с земной точки зрения был поистине восхитительным местом. Он охватывал самую лучшую часть Плутория-авеню, где вязы богаче всего листвой. Он поднимался вверх и спускался вниз по теневой стороне главной улицы, утопающей в тени громадных ореховых деревьев и погруженной в благоговейную тишину. В приходе мистера Ферлонга не было ни одного дома, где платили бы Менее двадцати пяти тысяч долларов налога в год; в самом сердце его возвышался построенный из белого камня в греческом стиле Мавзолей-клуб, соприкасавшийся, таким образом, с античным миром и вызывавший в памяти Афины…

В таком приходе, по общему мнению, было особенно благодарной задачей бороться с грехом и не допускать его туда, И грех действительно туда не проникал. Можно было смотреть вдоль и поперек широкой авеню и нигде не заметить даже намека на грех. Не было его, конечно, на красивых лицах шоферов, управлявших своими бесшумными автомобилями, не было и признака его на богатых детях, которых выводили и выносили на тенистый проспект парадно разодетые няни; и говорить нечего, Что никакого следа греховности не было видно на лицах биржевиков, которые шествовали один за другим на завтрак в Мавзолей-клуб и, помахивая своими шелковыми шляпами, глубокомысленно беседовали об акциях и дивидендах. Так ходили, больше того, так должны были некогда ходить святые отцы церкви.