Сергей Каледин - Записки гробокопателя Страница 18

…Дверь распахнулась, Рост вышел из кабинета. В своей нижней, как он называл, кожаной куртке, верхняя, подлинней, висела на его кульмане.

Руки в карманы, голова прижата к плечу, как у боксера или кривобокого, глаза в пол. Снял очки.

— Ну чего, — спросил Юрка, — не зашугали?

Рост сложил бумаги в полевую сумку, запер ее в стол, потер челюсть.

— Нехороший вы человек, Ростислав Михалыч, — раздался за кульманом голос начальника отдела. — У Александра Львовича с сердцем из-за вас плохо.

— Должности хорошего человека в штатном расписании нет, — не оборачиваясь, произнес Рост. — Он — конструктор. Если ослабел, пусть устраивается дегустатором байховых чаев. КБ не филиал богадельни. Подавать хорошо из своего кармана, а не из казны. — Он снова потер челюсть и, глядя на Юрку, сказал: Челюсть ноет, спасу нет. Это все протез, свои так не болели. И главное, за ушами почему-то…

Конечно, Юрка проболтался. С испуга.

Лечащий врач сказал Юрке, когда тот представился «сыном», что, во-первых, сыновей у больной Вербицкой нет; во-вторых, еще не готовы результаты гистологии и вообще пока ничего конкретного он сказать не может.

Рост был еще в командировке, посоветоваться не с кем; и Юрка позвонил Людмиле Леонидовне. Сказал, что Вита не в Прибалтике, а в Москве, в больнице. Живот ей разрезали.

— Негодяй! — крикнула в телефон Людмила Леонидовна. — Как ты мог скрыть?!

И бросила трубку.

Два дня Юрка не решался показаться Вите на глаза. А сегодня купил цветов и в неурочное время проник в больницу замаливать грехи.

— Господи, — вздохнула Вита, подставившись под поцелуй. — Цветы-то зачем? У меня их и так будто на похоронах… Каешься?

— Так ведь врач не поверил, что сын, а я испугался: вдруг — рак.

Соседка по палате, услышав страшное слово, в ужасе приподнялась на койке.

— Давай-ка мы лучше в коридор, — Вита кивнула на дверь. И в коридоре сказала: — Пугаться, Юрик, никогда и ничего не надо. Бессмысленно. Вот ты позвонил. Ну и что — шов у меня быстрее заживет? Теперь Лидка сорвется…

Юрка стоял, понурив голову, смотрел в окно.

— Ладно, что сделано — сделано, не исправишь. Ты вот что. Возьмешь у меня в секретере справку о состоянии здоровья. И отнесешь в «Интурист». Я тебе напишу — кому. У них через два месяца группа в ГДР: справка еще действительная. Поеду в ГДР. Тетке в «Интурист» захвати икры — пару баночек. Она у меня в тумбочке. Рост принес, дуралей… Сидит без копейки…

— Все сказали? — подражая Росту, холодно поинтересовался Юрка.

— А что такого? — встрепенулась Вита. — Выйду отсюда и поеду. Очень даже хорошо прокачусь.

— А вы знаете, о чем сейчас ваши толкуют? — Юрка большим пальцем ткнул назад, за плечо. — Кому с работы увольняться, чтоб вам судно подавать…

— Ну и пусть. А мы молчком, понял? Там видно будет. — Вита покрутила в воздухе полной гладкой рукой с большим синяком на сгибе. — Главное, справку вези. Слушай-ка! — она хлопнула в ладоши. — Я тебе не сказала, что Рост отмочил? Башку покрасил.

Юрка постучал себе кулаком по лбу:

— Дает!.. То-то я смотрю, у него пролысь фиолетовая!..

— Нет, ты только подумай! — не унималась Вита. — Ну, что с ним делать? Брошу его к черту! Выйду отсюда и брошу.

— Вы сначала выйдите.

— Да было бы чего красить!.. Он же плешивый, твой Рост!

— Не мой, а ваш.

— Наш, — улыбнулась Вита. — Справку неси.

— Интересно, а что вы кушать там будете, у немцев?

— Господи! Да что мне — в Германии пары картошек вареных не найдется! Гебен за мир бите цвай… Как картошка будет?

— Черт ее знает, — пожал плечами Юрка. — Так и будет.

— А ключи взяли, — со значением произнесла соседка, у которой Вита на всякий случай оставляла вторые ключи. — Лидочка приехала.

Юрка обреченно вздохнул и позвонил в дверь напротив.

— Здравствуй, — печально-ласково сказала Лида, притянула Юрку к себе и поцеловала в лоб длинным родственным поцелуем. — Извини… — Она взяла с тумбочки телефонную трубку: — А как Любынька?..

Юрка сел в кресло ждать, пока Лида поговорит, — знал, что говорить она будет долго.

— …Мишенька здоров, но сейчас ему, конечно, плохо. — Лида виновато улыбнулась невидимому собеседнику. — Он так страдает, когда меня нет.

Юрка закряхтел и вдруг почувствовал, как у него скрючиваются пальцы на ногах. Так бывало и раньше. Стоило Лиде заговорить восторженно, Юрку начинало воротить. Еще до армии, когда они просто вместе учились в институте.

После армии он сунулся по привычке к Лиде в гости. Лида тогда глубоко переживала несостоявшийся роман, и Юрка подвернулся очень кстати. Жениться Юрку никто не принуждал, наоборот, Вита рекомендовала не спешить, пожить так, даже давала денег — снимать комнату. А потом кто-то из ее больных предложил устроить кооператив. Юрка с Лидой зарегистрировались.

…На новой квартире Лида родила. Но к этому времени она поняла, что Юрка относится к ней без должного благоговения. И однажды, встав у открытого окна, Лида задумчиво произнесла, что Юрка не отец ребенка. Юрка просто не поверил, решил, блажит баба. Лида настояла на экспертизе, и выяснилось, что Юркино отцовство абсолютно исключено.

Потом был развод, размен квартиры, переселение Лиды к Вите, Виты к Лиде… А потом Лида поругалась с Витой. Вите было обидно за Юрку, она даже посмела упрекнуть дочь, вместо того чтобы оценить ее благородство: «Я же могла ему вообще не сказать!..» Одним словом, Лида объявила, что едет в Североморск.

Вита перепугалась и, уверенная, что одна во всем виновата, всячески отговаривала Лиду. И климат ребенку не годится, ведь даже коровы живут на Севере в два раза меньше, и вообще на кой ей эта романтика?! Она тоже уезжала в свое время на Север, но не за романтикой, а, можно сказать, от тюрьмы бежала!..

Вита без конца звонила в Североморск: как дела? Лида говорила, что все в порядке, пусть она не волнуется. Но говорила как-то не так, без особой убедительности, и Вита продолжала волноваться, ощущая свою несомненную, не совсем, правда, понятную ей вину. Чувство вины уменьшилось, когда Лида попросила отправить в Североморск папино шредеровское пианино: Мишенька будет учиться музыке. Вита удивилась и обрадовалась. Раз пианино, значит, не так уж тяжела жизнь. Пианино поехало на Север.

— …Кофе будешь? — спросила Лида, положив наконец трубку.

— Давай, — сказал Юрка и достал чашечку из серванта.

— На Севере так много очаровательных людей, — Лида налила ему кофе. Оча-ро-вательных!.. Так жалко, что придется расстаться с Севером…

— Я думаю… — Юрка покашлял. — Я думаю, что прямой необходимости перебираться в Москву нет. — Он отпил кофе и выдохнул воздух, накопившийся от трудно подобранных «нехамских слов». — Вита, Бог даст, оклемается…

Несколько секунд Лида, не отрываясь, молча смотрела на него.

— Как ты можешь? — прошептала она, обхватила голову руками, и плечи ее затряслись. — Ты что, не знаешь?.. Ведь у нее может развиться…

— Ну ладно, Лидуш… ладно. Ничего у нее не может развиться. — Юрка поставил чашку и подошел к секретеру. — Лидуш… Вита просила ей… — он напрягся, выдумывая, что просила Вита, — трусики принести… Достань порточки…

Когда Лида вышла в соседнюю комнату, Юрка шмыгнул к секретеру, отыскал справку.

— Побегу, Лидуш, — сказал он, когда Лида протянула ему сверточек.

Лида сидела на тахте, и глаза у нее были полны слез. Юрка подошел сзади, хотел обнять, но побоялся, погладил по спине.

— У тебя… совершенно нет… — срывающимся голосом проговорила Лида.

— Почему нет? Есть! Я же тебе это… Ну что в самом деле… Переезжай, раз решила. Я тебе квартиру помогу наладить, все что надо… Сына в садик… — Он снова погладил Лиду по спине. — Ты Вите трусики отнесешь? Или давай я.

Лида шмыгнула носом:

— Отнесу.

Про Германию родственники пронюхали очень скоро и, решив, что Вита одурела в результате долгого наркоза, побежали жаловаться Грише Соколову.

— Что ей в ГДР делать? — удивился Гриша. — В Париж бы — это да!

Через два месяца Вита провожалась на Белорусском вокзале в Германию и была как с картинки.

— Вита, если бы кто знал, что у вас брюхо распорото!.. — прошептал Юрка.

— Дурак, — Вита не больно шлепнула его по щеке. — Вот кавалер стоит, он мне и чемоданчик поносит…

— Росту скажу! — пригрозил Юрка.

— Росту я привезу кожаную куртку, если они только есть там в природе. А эту свою пусть выкинет к моему приезду, а то я сама… Чего я ему, дура, не велела прийти?..

Вита была очень красива. В голубом английском плаще, высоких новых сапогах, скрывающих отечность ног. Сапоги темно-коричневые. Под цвет глаз.

— Так! — чуть визгливым, но все равно очаровательным голосом крикнула Вита. — Родные, прощайтесь! Девушка едет в Европу!.. Господи, вон он!