Бернар Клавель - Тот, кто хотел увидеть море Страница 18

Она замолчала, и Жюльен повез тачку. Когда он вернулся, мать спросила:

— А тебе хотелось бы продолжать эти занятия?

Жюльен опять улыбнулся, еще веселей.

— Ну конечно, — сказал он. — Только папаша Мартен, должно быть, рассудил, что делать драже или миндаль в сахаре можно и не умея рисовать.

Мать вдруг нахмурилась.

— Слушай, брось шутить, — сказала она. — Боюсь, что отцу будет очень трудно переварить эту историю, и, прошу тебя, довольно об этом. — Она помолчала. — Только надо бы знать, тебе правда хочется заниматься рисованием?

Он пожал плечами, мать молча смотрела на него. Он тоже поглядел на нее, затем опять взял вилы и принялся за следующую кучу травы.

— А на что рассчитывают в будущем тамошние ученики, кем они думают работать? — спросила она.

— Не знаю… Преподавателями… а может, художниками…

— Н-да… художниками…

Ей хотелось рассказать ему… но мешала какая-то робость. В конце концов, увидев, что отец открывает ставни, мать решилась. Она подошла к Жюльену и быстро вполголоса сказала:

— Может, ты будешь недоволен, но, пока тебя не было, я показала твои рисунки господину Грюа, твоему прежнему учителю.

— Мои рисунки?

— Да, ту папку, что ты привез из Доля.

— И ты показала ее господину Грюа? Да на кой черт она ему нужна? Смешно. Просто смешно.

— Нет, ты не понимаешь, — сказала она. — Он может дать тебе добрый совет.

— Скажешь тоже! Да ведь этот учитель сам отметку за рисунок не мог поставить…

Он вдруг замолчал, нахмурил брови и сердито посмотрел на мать.

— У меня там еще и тетрадь была, ты ее видела?

Мать утвердительно кивнула головой.

— Но, надеюсь, ее-то ты ему не показывала?

Она даже испугалась. Так сердито глядел на нее Жюльен! Она заколебалась, затем чуть слышно шепнула:

— Он сказал, что хорошо. Очень хорошо. Но на хлеб, конечно, этим не заработать.

Она не кончила. Жюльен громко рассмеялся. Рассмеялся каким-то хриплым смехом, от которого матери стало больно.

— Нечего сказать, удружила! Вот, верно, папаша Грюа обхохотался. Верно, за дурака меня счел.

— Глупый ты мой взрослый сын, как ты плохо знаешь людей… Как ты…

Она не докончила. Отец показался из-за угла дома и шел к ним.

— Вон отец идет, — шепнула она. — Главное, не говори глупостей.

Жюльен положил вилы. Отец остановился перед парником. Постояв немного, он повернулся в их сторону, казалось, он раздумывал.

— Пойди к нему, — шепнула мать.

Они направились к отцу. Жюльен подошел к нему, обнял, сказал:

— Здравствуй, папа. Как жизнь?

Отец покачал головой и указал на пустой парник и большую кучу черного перегноя:

— Во всяком случае, управился ты скоро. Сразу видно, что тебя одышка не мучает.

— Я хотел за второй приняться, но мама не велела.

— Лучше подождать и покончить сперва с одним, — сказал отец. — Мать права. Надо бы навоз привезти, этим сейчас и займемся.

— Но ему, верно, хочется есть, — заметила мать.

— Нет, я не голоден, — сказал Жюльен.

Он пошел к колонке, опрокинул в яму тачку с травой, затем повез тачку в самый конец сада, к навозной куче под ореховыми деревьями.

Отец снял шерстяную куртку. Мать подошла к нему.

— Ишь какой он здоровый, — сказала она.

— Да. Как будто сильный. Только бы не отлынивал от работы.

Некоторое время они следили за сыном, который накладывал навоз. Затем мать повернулась к отцу. Он все еще глядел хмуро. Лоб под козырьком каскетки был насуплен, щеки все в морщинах, глаза из-за солнца прищурены. Когда Жюльен наложил полную тачку, отец пошел к крольчатнику.

— Пойду принесу другие вилы, — сказал он матери. — Пусть выложит навоз, а я разровняю.

Мать пошла вместе с ним. Она обдумывала свои слова и, когда отец, положив вилы на плечо, повернул обратно, сказала:

— Вот если бы он остался дома на несколько дней, ты бы не так надрывался и работа бы очень подвинулась.

Отец внимательно посмотрел на нее. Взгляд у него был еще хмурый, и все же матери показалось, что лицо его несколько разгладилось, когда он сказал:

— Ну что ж, посмотрим. Не знаю.

Она следила за ним взглядом, пока он шел по дорожке, видела, как он перешагнул через доску в парник. Она еще боялась радоваться, но ей уже казалось, что возвращение Жюльена будет менее тягостно, чем она ожидала.

21

Усталость заглушила гнев отца. Кроме того, мать ходила по пятам за Жюльеном, который первые дни почти все время работал в саду. Она следила за ним и, как только чувствовала, что они с отцом сейчас поругаются, тут же спешила на выручку.

Три раза она уходила днем за покупками. На самом деле ей хотелось пристроить куда-нибудь Жюльена. После долгих колебаний она пошла в контору по найму.

— А почему ваш сын сам не зайдет? — спросил служащий.

Мать почувствовала, что краснеет.

— Его сейчас нет в Лоне, — пробормотала она. — Он приезжает на этой неделе.

Служащий объяснил, что из-за войны в делах застой, особенно в кондитерском деле.

— Сейчас лучше попытать счастья на заводах, работающих на оборону.

Он дал два адреса. Мать сложила бумажку вчетверо и спрятала на самое дно сумки.

Так прошли конец апреля и начало мая, для мужчин — в работе в саду, для матери — в надежде, что счастливый случай поможет сыну опять найти место.

Вот только война все еще длилась. По газетам представлялось, что идет она где-то далеко. Вечером после ужина Жюльен иногда сидел с матерью. Он листал «Иллюстрасьон», там теперь отводилось меньше места войне, чем похоронам кардинала Вердье, полевым работам в Эльзасе, жизни на Ближнем Востоке. Впрочем, война шла где-то очень далеко. Взять хотя бы Норвегию, ведь это же вроде как на другом конце света. Правда, французских солдат отправляли на фронт, но из тех, кого знала мать, никого не отправили.

Иногда объявляли тревогу. Все выходили из домов и смотрели на небо. Два раза очень высоко в небе показались самолеты, но все уверяли друг друга, что это, конечно же, самолеты французские или английские. Соседи переговаривались через забор.

— Видите? Вон там, высоко, в стороне Монтегю.

— Да-да, вот блеснули.

— Ага, вижу. Это наши. Просто хотят приучить нас к тревогам.

— А что толку? Лишний раз люди в окно посмотрят, вот и все.

— Неужели вы думаете, — говорил Пиола, который в войну четырнадцатого года служил в артиллерии, — неужели вы думаете, что сюда пропустят неприятельские самолеты? У нас все-таки есть зенитки. И истребители. Верьте мне, нам ничто не угрожает.

Отец соглашался с ним, Жюльена война как будто совсем не интересовала, он больше молчал. Мать это молчание беспокоило, но она не решалась спрашивать.

В ночь с 8 на 9 мая тревога продолжалась до утра. Мать вставала несколько раз и смотрела в распахнутое настежь окно. Ночь была свежая. Небо ясное.

На рассвете снова объявили тревогу. Отец с матерью встали. Они окликнули Жюльена, который не слышал сирен; все же спустя немного он тоже пришел в сад. С улицы, куда, вероятно, высыпал народ, доносились свистки. Тревога не прекращалась довольно долго, в половине первого пришла мадемуазель Марта и сообщила, что бомбардировали Лион.

— Передавали по радио, — пояснила она. — По слухам, боши даже разбомбили ангары на аэродроме.

— Жертвы есть? — спросила мать.

— Конечно, много убитых и раненых.

Мать посмотрела на Жюльена. Мадемуазель Марта ушла. Отец покачал головой.

— Теперь начнется, — сказал он. — Я думаю, что мы еще не то увидим.

Он пошел отдохнуть, и мать осталась одна с сыном. Она не сводила с него глаз. Наконец, когда он собрался в сад, она подошла к нему и прошептала:

— Знаешь, это лучше, что ты здесь… да, лучше.

В конце дня опять была тревога, и на этот раз тоже довольно длительная. В убежище, как и раньше, никто идти не хотел, хотя все горячо обсуждали бомбежку Лион-Брона. Вечером уже с уверенностью говорили, что число жертв очень велико, но что сообщать об этом по радио запрещено.

— В четырнадцатом году то же самое было — когда двести убитых, в газетах напечатано: незначительные потери, — сказал отец.

А Пиола прибавил:

— Что вы хотите, этого требует военное дело; стратегия — вот как это называется. Надо поддерживать дух и в гражданском населении, и в войсках. А потом, по слухам, что-то происходит на границе с Голландией, поэтому в сообщениях, возможно, и напутали.

Однако в утренней газете появилась подробная информация о налете. Бомбардировке подвергся только аэродром Брон. Убиты польские солдаты, откомандированные для охраны аэродрома и ангаров. В самом городе всего несколько раненых, пострадавших от осколков противовоздушной артиллерии. В районе Изера сбит вражеский самолет.