Мартин Эмис - Успех Страница 18

Это случилось однажды утром на той неделе. Я сидел за своим столом, терзаемый отчаянным похмельем (я даже купил у Дино томатного сока вместо бескофеинового кофе — дурной признак) и поддерживая сварливый, тошнотворный и пропитанный ненавистью разговор с полоумным сталинистом Уорком. Его обвислый зад покоился на моем плоском каталожном ящике, и, еще более обычного слюняво пришепетывая, своим новым медоточивым голосом Уорк пространно сетовал на очевидную неспособность нашего учтивого Ллойд-Джексона хоть как-то противостоять Джону Хейну в связи с грядущим сокращением. Я уже готов был с ним согласиться, когда насмешливый бывший составитель рекламных объявлений собственной персоной распахнул дверь моего закутка и, сложив бантиком опрятные губки, возвестил:

— Итак, двух зайцев одним выстрелом — или оптимизация, как это теперь называют. У нас новенькая, на время. Это Джеффри Уорк… а это Теренс Сервис.

Это была она: джинсы в обтяжку и свободно свисающая тенниска (руки по обыкновению сложены так, как я это описывал), хмуро-застенчивый взгляд и близорукая морщинка между темно-синих глаз.

— А это, — произнес насмешник, — это Джен.

Совсем как Грегори иногда, подумал я, весь подобравшись. Уорк прочувствованно кивнул в направлении двери, затем обернулся и бесстрастно уставился в окно. Что мог я сказать, что бы адекватно указывало на мое неприятие ценностей, олицетворенных Уорком и умненьким Ллойд-Джексоном, на мою утонченную симпатию (отнюдь не лицемерную) в связи со случайным, а строже говоря — функциональным появлением девушки здесь, на то, что я хорош, исключительно благорасположен и могу стать прекрасным мужем? Наклонившись над столом, со скрытым удовольствием я произнес:

— Привет.

— Привет, — ответила она и улыбнулась.

— Как долго, — спросил я, — как долго вы надеетесь задержаться здесь?

Джек раздула свои овальные ноздри.

— Ну-у-у. Пару месяцев.

— Как раз и получишься. Пойдем, я тебя еще с двумя познакомлю, — снисходительно сказал Ллойд-Джексон, уводя за собой девушку.

— Увидимся, — сказал я.

— Это уж точно, — ответила она.

— Я отлучусь на минутку, а потом все вам здесь покажу, — влажно добавил Уорк.

Вот как все началось. Немного попозже тем же утром я выбрался из своего душного закутка, делая вид, что хочу сверить обратные счета с ведомостью продаж, которую как бы ненароком прихватил с собой.

— Уф, я пока еще не знаю, где они, — взмолилась Джен.

— Здесь, я вам покажу, — сказал я.

И секунд девяносто мы простояли рядом над картонной концертиной, пока в воздухе вокруг нас проносились вялые сквозняки, случайные тени и яркие пылинки… О боже.

Осмелюсь ли я? Главное — повод.

Чопорно моргая: «Позвольте мне отвести вас туда, где в обмен на наличность дают алкоголь?» Искренне, хотя чуть-чуть литературно: «А почему бы нам не отправиться в паб?» Несколько задумчиво: «Заглянем в "Корону"?» По-плебейски резко: «Выпить не хочешь?»

Было ровно двадцать пять минут шестого. Одетая в красивый костюм покроя сороковых и ярко-красные чулки (в первый раз мы могли хорошенько разглядеть ее ноги), Джен бессистемно и бесцельно рылась в своей похожей на торбу сумочке, что обычно предшествовало ее уходу из офиса; в любой момент она могла встать, потянуться, зевнуть и пройти вокруг центрального стола, прощаясь с сослуживцами. Наладив прекрасные отношения с обеими постоянными секретаршами, молодой хромоножкой и старой задроткой, Джен обычно мимоходом кивала им, прежде чем ускользнуть. Это был восьмой день ее пребывания здесь — и, соответственно, восьмой вечер, когда, снедаемый желанием, я подглядывал за ней через полуоткрытую дверь. Все семь предыдущих раз она завязывала разговор со своими подружками, так что обратиться к ней напрямую («Вы сейчас куда, в метро или пойдете пешком?», «Может, забежим куда-нибудь выпить? Вы не хотите выпить? Ладно, ладно. Увидимся завтра утром!») было совершенно немыслимо. Однако в этот раз Джен раздосадованно склонилась над пудреницей, пока Энн и Мюриел уже выходили через дверь офиса. Ушли. Все чисто. О нет.

Любой джентльмен встал бы со своего места и ленивой походкой подошел бы к столу Джен. Вы сами наклонились бы и попробовали открыть упрямую розовую ракушку, над которой трудились длинные пальцы Джен. Кто угодно наверняка взял бы пудреницу у нее из рук, сжал зубы и со смущенным удивлением обернулся бы к девушке, когда благоуханная коробочка открылась. Никто из смертных, тяжело дыша от возбуждения, не опустился бы на стул, когда она посмотрела бы на него, улыбнулась и воскликнула: «Тарзан!»

— Выпить не хочешь? — спросил я.

Она согласилась. Мы отправились в заведение на Фокс-стрит, популярный ветхий паб с темными мраморными стенами и печальными окнами. Я дополнил свой обычный гротескный спектакль, встав на цыпочки, чтобы протиснуться сквозь сидящих за стойкой, размахивая фунтовой банкнотой, безуспешно стараясь привлечь внимание фантастически медлительного и надутого хозяина, каждую минуту оборачиваясь к Джен, чтобы крикнуть ей что-нибудь вроде: «Потерпи немножко», «Он меня не видит» или: «О боже», пока наконец, разжившись пинтой пива и виски с лимонадом для дамы, я проследовал за Джен сквозь толпу одетых в костюмы мужчин, усадил ее за приличный угловой столик, а сам сбежал вниз, чтобы лихорадочно пописать, зачесать лысину, прежде чем вернуться к ней и нашим напиткам.

— Все в порядке? — спросила она.

И пусть говорят все что угодно — мне думается, я выглядел чертовски неплохо и действительно произвел крайне благоприятное впечатление. К счастью, на мне оказался мой лучший (то есть новый) костюм, и это был один из дней, когда я мог смотреть правде в глаза: у меня был не такой бледный и потрепанный вид, не такие искусанные губы, и волосы лежали довольно гладко. Мои руки тоже не так сильно дрожали — в самом деле, я три раза подносил ей спичку, тяжело и удовлетворенно дыша, когда замечал, что пламя относительно статично, — и голос мой не выдавал тех судорожных трелей, как на улице, стесняясь собственного желания. (Кстати, что до Джен, то она казалась мне ожившим поллюционным сном.) А разговор? Что ж, он тек сам собой. Он тек сам собой, с паузами, но не прерываясь слишком надолго.

Боже, это было так прекрасно! Нелепо — но я сразу же почувствовал себя изменившимся. В тот вечер по дороге домой (мост, подземка, улицы) я уже больше так жадно не пялился на каждую проходящую девицу, как если бы само их существование было болезненным fait accompli [7], направленным на меня и остатки моего достоинства. Красивая негритянка на Квинсуэй, обычный предмет моих диких фантазий, проверила мой билет, обменявшись со мною любезностями: я мог быть кем угодно другим, я мог быть вами. Свернув с главной дороги, я заметил парочку, тискавшуюся в грязном подъезде отеля, и по инерции отшатнулся было от них со злобой и отвращением, но тут же замедлил шаг и, подумав, пожелал им всего доброго. Сами улицы, которые на прошлой неделе выглядели как стертые кадры из ролика новостей, теперь казались приветливей, полные более разнообразных теней. Я помедлил в сквере — дружелюбные тени листвы пробегали у меня под ногами — и, заметив надвигающиеся огни спальни-гостиной, сказал:

— Да, я знаю. Конечно, она не станет. Знаю, знаю. И все же.

Я даже встретил Грегори на кухне (вот уж действительно великосветское общество); он выглядел щеголевато и явно куда-то собирался, но благосклонно задержался, пока я наливал себе выпить.

— Как жизнь? — спросил я.

— Занят по горло. А как у тебя дела?

— Никак. На работе — сплошной столбняк. И никого я до сих пор не трахнул, если ты это имеешь в виду.

— А ты не попробовал еще раз с этой ушастой малюткой?

— Джитой? Да, пробовал. И она снова не захотела.

— Сучка. Почему, черт побери? Что она из себя строит?

— Кажется, теперь я знаю почему. Она такая толстая, что позабыла, как сама же меня трахала.

— Чертово отродье. Как тебе кажется, почему они не хотят?

— Куда собрался?

— В город, к Торке, — ответил Грегори.

— Приятного времяпрепровождения. Пожалуй, стоило бы мне стать педиком, как ты.

— Благодарю. Останешься дома?

— Да, я…

Но он взял свой плащ и помахал мне.

— Спокойной ночи, — сказал я.

Я остался дома. До десяти пил виски, поужинал ветчиной и холодной фасолью из банки, потом долго отмокал в ванне и пошел спать. Горячие, будоражащие сны, полные желания и отчаяния, короткий период бодрствования между пятью и шестью, снова сон и что-то еще, произошедшее со мной в постели, пока я курил свою первую утреннюю сигарету, как если бы тело, которым я пренебрегал, снова пробуждалось к жизни.

В этот день я опять пригласил ее в паб, и она согласилась.