Майкл Фрейн - Шпионы Страница 18

И первым таким испытанием был именно тоннель. Я снова слышу наши неуверенные крики, которые заглушает грохот идущего поверху поезда. Снова далеко впереди вижу кружок неприветливого дневного света и его отражение в огромной луже, скопившейся после дождей у самого выхода. Снова чувствую, как несуразно извиваюсь, обходя лужищу по узенькому карнизу и одновременно стараясь не касаться влажно поблескивающей кирпичной кладки. На плечах и волосах снова ощущаю покрывающую стены холодную отвратительную испарину и брезгливо стряхиваю ее с себя. Снова пытаюсь стереть с ладоней темно-зеленую слизь.

Выходит, исчезновения матери Кита объясняются очень просто. Она обвела нас вокруг пальца. А письма, с которыми она выходит из дому, и корзина для покупок – лишь маскировка. В конце Тупика она вовее не сворачивает налево к почтовому ящику и торговым рядам, а идет направо, к тоннелю. Входит в его мрачное жерло и, лавируя между водой под ногами и влагой на стенах – в точности как мы в наши редкие дерзкие вылазки, – попадает в раскинувшийся дальше старинный мир, где нет ни магазинов, ни почтовых ящиков; в этот мир никто из жителей Тупика, кроме нас с Китом, не решается сунуть нос.

Что же она там делает?

Мы с Китом осторожно, стараясь не касаться спиной осклизлых стен, обходим лужу; скрип камня под башмаком, тихий плеск капающей со свода воды – каждый звук эхом отдается от стен и оглушает нас. Первым, естественно, идет Кит, но я все равно пребываю в страшном волнении, потому что это ведь я все затеял. Вдобавок тоннель меня пугает больше обычного. И хотя, прежде чем отправиться в рискованное путешествие, мы дождались, пока мать Кита, как всегда, ушла после обеда отдохнуть, я не сомневаюсь, что за спиной вот-вот послышатся ее шаги. То и дело оборачиваюсь посмотреть на далекий кружок дневного света и его отражение в воде: вдруг сейчас там возникнет знакомый силуэт и отрежет путь домой? Тогда нам останется только одно – бежать вперед, в Закоулки, где прячутся в кустах собаки и мальчишки.

Мы выходим из тоннеля и попадаем в теплый сырой полдень. Дорога тонет в густых зарослях высотой в человеческий рост. В воздухе, напоенном душным запахом дикой петрушки, роятся и жужжат мухи. Мы оглядываемся, не зная, с чего начать.

– Может, у нее тут где-то спрятан передатчик, – шепчу я, чувствуя, что обязан выдвигать новые идеи в подкрепление своей главной догадки. – Или даже работает какая-нибудь подпольная лаборатория, на которую она и шпионит.

Кит помалкивает. На мои домыслы он предпочитает реагировать с благоразумной сдержанностью, не позволяя мне забыть, кто по-прежнему является главой нашей экспедиции.

– Вряд ли она заходит очень далеко, – спешу заметить я, пока Кит не приказал нам углубиться во враждебную, полную опасностей территорию. – Она ведь возвращается почти тотчас же.

Отмахиваясь от лезущих в лицо мух, мы вглядываемся в вязкую грязь и густую растительность, но ничего такого, что имело бы хоть какой-то смысл для нашего расследования, не замечаем – разве только кирпичное жерло тоннеля и подпирающие его стены.

– Она ведет слежку за поездами, – уверенно говорит Кит.

Ну конечно! Это и ежу ясно! Как только Кит произносит эти слова, я просто диву даюсь: как же нам раньше-то не пришла в голову такая простая мысль? Пускай даже одинаковые до зевоты электрички, по утрам увозящие на работу моего папу и множество соседей, а вечером привозящие их обратно, не представляют особого интереса для верховного командования Германии, но ведь не они одни ходят по нашей ветке. Время от времени древние закопченные паровозы тянут по рельсам длинные товарные составы. Сколько раз мы видели платформы, на которых под брезентом ехали танки, пушки и даже истребители; самолеты стояли, сложив крылья, словно вереница усевшихся отдохнуть сверчков. Наметанный глаз может извлечь из этого зрелища массу ценной информации стратегического значения.

– И она ходит через тоннель сюда… – размышляю я вслух нарочито медленно, чтобы Кит, подхватив мою мысль, снова безоговорочно возглавил нашу операцию.

– …Чтобы ее никто не увидел. Наверно, где-то здесь у нее тайник.

Мы осматриваем кирпичную кладку. Подпорные стенки по обе стороны тоннеля идут вверх под тем же уклоном, что и насыпь. У основания каждой стенки на бетонных столбах натянута ржавая проволока и висит покоробленная металлическая табличка, запрещающая приближаться к объекту. С одной стороны тоннеля проволока отошла от столба, ее легко отогнуть. Кит ползет под ограждением, следом ползу я.

По ту сторону проволоки торчат поломанные стебли дикой петрушки, в грязной жиже видны многочисленные следы ног. Кто-то здесь явно побывал до нас, причем совсем недавно. Прищурившись, Кит смотрит на меня. Выражение лица у него очень похоже на отцовское, но на этот раз оно означает, что Кит, как всегда, прав.

– Может, нам лучше вернуться? – шепотом спрашиваю я.

Ведь если она ходит именно сюда, значит, явится опять, и не исключено, что прямо сейчас.

Кит не отвечает. Разглядывая следы и поломанные стебли, он направляется к парапету подпорной стенки; там следы, судя по всему, обрываются.

– Не нужно, чтобы она нас здесь увидела, – начинаю я, но Кит уже взбирается на парапет и карабкается по нему на самый верх тоннельного жерла. – Вряд ли она заходила так далеко, – замечаю я. – Слишком уж быстро возвращалась обратно.

Кит не обращает на мои слова ни малейшего внимания. Я нехотя взбираюсь на парапет и на дрожащих ногах следую за ним.

С высоты парапета нам уже почти не мешает высокая трава, которой заросла насыпь. Прямо перед нами лежит ровная и чистая железнодорожная колея, обихоженная дорожными рабочими; по обе стороны рельсов – кучи гравия. Вблизи шпалы поражают своими размерами, а рельсовая подушка такая толстая, что рельсы лежат выше наших голов. От полотна тянет запахом нагретого солнцем креозота и мазута.

Стало быть, она приходит сюда и ведет наблюдение… считает… записывает… запоминает… А потом как-то ухитряется оказаться в Тупике, прежде чем мы вернемся из магазинов. Нет, тут концы с концами не сходятся.

– Может, она здесь не спеша собирает какую-нибудь штуковину? – шепчет Кит. – По частям. Например, бомбу. И подкарауливает поезд особого назначения. Который везет что-то особенное. Самолет новой модели.

А когда поезд проходит… дневнике появляется еще один восклицательный знак.

Вдруг раздается еле слышный вибрирующий металлический звук. Он идет откуда-то прямо перед нами. Это тихонько загудели рельсы, сообщая о приближении поезда.

Мы начинаем спускаться по узкому парапету вниз. Но внезапно замираем. Внизу, под нами, слышатся другие звуки, эхом отдающиеся в тоннеле: шарканье подошв, плеск воды, в которую скатился камень. Кто-то идет по тоннелю сюда.

Она, мне это ясно как день; судя по выражению лица, Киту тоже ясно.

Мгновение мы мешкаем, не зная, что хуже – нос к носу столкнуться с матерью Кита или, невзирая на великий риск, лечь на шпалы у колес мчащегося поезда. Попасть в неловкое положение или пропасть совсем? А то еще и хуже, чем погибнуть, – попасть в руки полиции, предстать перед судом, быть оштрафованными на сорок шиллингов…

Кит уже отскочил назад, под прикрытие поросли на насыпи, я прыгаю следом, отставая от него всего на фут.

Мы лежим, как два идолопоклонника, от страха упавшие ниц перед спустившимся с небес божеством, а мимо, заслоняя небосвод и вздымая вихри пыли, несутся грозные двухосные тележки… Из-под колес летят снопы искр и сыплются нам на головы… Вагон за вагоном тянется величественная процессия. Когда наконец последний громовой раскат замирает в выемке и мы приподымаемся, чтобы взглянуть вниз, в проулок… Да, она там. Стоит, нагнувшись, возле дыры в проволочном ограждении. Нет, подлезать под проволокой она не собирается; выпрямившись, идет назад к тоннелю, а в руке у нее опять письмо, как будто она направляется на почту.

Чем она тут занимается, неизвесто, только все, что ей надо, она уже сделала.

Мы ждем, чтобы шаги в тоннеле затихли совсем, и, даже когда наступает полная тишина, еще немного пережидаем, чтобы унять расходившееся сердце. На подгибающихся ногах спускаемся по парапету вниз. На этот раз я первым лезу сквозь дыру в ограждении, до того мне не терпится убраться отсюда подальше, прежде чем появятся полицейские или вернется мать Кита; а еще могут прибежать собаки и мальчишки-оборванцы. Что, если они застанут нас здесь?

А Кита, оказывается, сзади нет.

– Кит?.. – негромко окликаю я, стараясь не выдать обуревающего меня страха. – Ты что делаешь? Где ты?

Ответа нет. Скрепя сердце, я лезу сквозь дыру обратно.

У нижнего края парапета, где следы ног обрываются, стоит на коленях Кит и, раздвинув заросли дикой петрушки, внимательно рассматривает что-то возле кирпичной кладки.