Маша Трауб - Домик на Юге Страница 18

Кому: Евгению Дубову

От: Анны Шварц

«Женечка, привет. У меня назрели соображения по журналу – надо искать новых, незатасканных людей. „Вечных“ героев нашего времени. Долой уродов из телевизора! Хочешь, я их найду? Кстати, ты не мог бы заехать к ковалевской маме и забрать моего Максика? Френкель не может – у него машины нет, Ковалевский отравился водкой, а у Димки – аллергия. Ты посмотри по ситуации. Если он не захочет возвращаться, то не надо.

Зы: Люблю тебя, хоть Валентинов день уже закончился. Целу».

Кому: Анне Шварц

От: Евгения Дубова

«Водкой отравиться нельзя. По определению. Я не понял, кто не захочет возвращаться? Максик? Идите вы все…»

Кому: Евгению Дубову

От: Дмитрия Терентьева

«Есть соображения насчет репортажа. Тема должна быть не от балды или случайного географического везения автора, который поехал в отпуск на Каймановы острова или в Солотчу. Нужно писать про то, что если не горит, то захватывающе тлеет. Не нужно чураться Подмосковья, Всеволожска, Крыжополя. Френкель нарисовал бастующих евреев и грузин на заводе „Форд“. Перерисовывать отказывается. Ты бы ему позвонил. Ковалевская мама сказала, что наш спортсмен уехал с Лилькой в Сочи писать про Олимпиаду».

Кому: Евгению Дубову

От: Лилии Щукиной

«Женя, пишу я, потому что Ковалевский сам не может. Он не хочет писать про Олимпиаду, а хочет про то, что мы вышли в финал чемпионата мира и выиграли. Я не знаю, кто это „мы“, но он сказал, что ты поймешь. Еще он спрашивает про какого-то Максика. С уважением, Лилия».

Кому: Евгению Дубову

От: Дмитрия Терентьева

«Драматург Ильин согласен-таки писать текст. Спрашивает, ты будешь ставить с рожей или без? Правильно ли я сказал, что его рожа никому не сдалась?»

Кому: Евгению Дубову

От: Шиловой

«Женя, письмо твое оборвано на полуслове, но в целом мне с вами все понятно. Конечно, взаимопонимание – важнейшее дело, даже важнее всех талантов. В этом смысле, безусловно, хорош Дмитрий Терентьев – человек сложный, противоречивый, страшный обидчик женского пола, но такой… от него меня прямо в дрожь бросает. Шварц ваш все, что угодно, „занудит“ своими описаниями. И вообще, ты решил сдать напоследок все пароли и явки демократической журналистики? Стал большевиком-либералом и сражаешься до последней капли крови? Однако… От тебя не ожидала. Жесть. Вы же обещали, что в феврале будет пилот! Вот февраль – дальше только март будет. Сообщи, когда нужно будет писать текст. Обнимаю».

Кому: Дмитрию Терентьеву

От: Евгения Дубова

«Дорогой Матвеич! Поздравляю тебя с днем рождения! Желаю тебе не терять присутствия духа, ибо ты еще юн и полон сил. Целую в десны!!! Привет жене и детю!!! Тотальный шалом!!!»

Кому: Евгению Дубову

От: Дмитрия Терентьева

«Спасибо тебе за добрые пожелания. Хорошо, что ты есть. Твое существование как-то примиряет с общей абсурдностью, как бы сказать, бытия. Долго думал над тяготами выбора – уходить мне на работу в банк или делать с тобой журнал? Так ничего и не придумал. Вроде жить надо сегодняшним днем, то есть стремиться к нормальным заработкам (жена, дите). А вроде жить надо творчеством – то есть сочинять прозу и прочие тексты хуярить (Лилька, ох, Лилька). Твой дрюк Димон. Был тут у уролога. Молоденькая медсестричка смотрела на меня равнодушно и заботливо. Стареем, бля…»

Кому: Евгению Дубову

От: Анны Шварц

«Женя, это я – Френкель. Узнал от Димы Терентьева, что ты собираешься печатать в журнале драматурга Ильина. Это тот Ильин, про которого я думаю? Этот, мягко говоря, пидор?»

Кому: Евгению Дубову

От: Шиловой

«Видела Ковалевского. Хотела порасспросить его про ваш журнал. Он только улыбался, назвал меня сукой и попросил пятьсот рублей взаймы. Утверждал, что на собачью еду. Означает ли это, что у вас все движется?»

Кому: Евгению Дубову

От: Анны Шварц

«Женечка, Френкель пропал!

Зы: Ваша Шилова говорит, что вы забрали все переведенные инвестором бабки и попилили. Сука, да? Это, кстати, правда?»

Кому: Анне Шварц, Дмитрию Терентьеву, Лилии Щукиной

От: Евгения Дубова

«Уважаемые соратники! Согласно последним новостям от коммерческого, деньги всем будут перечислены после 20-го».

Кому: Евгению Дубову

От: Ильина

«Уважаемый Евгений. Меня, как драматурга, очень заинтересовала предложенная вами рубрика „Обыкновенная история“. Могу написать текст про поиски артефакта на Каймановых островах. Главный герой – журналист. Его похищают, запирают на яхте, где он встречается с переводчицей. Им дается месяц на поиски таинственного артефакта, который перевернет научный мир. Детектив, лав-стори, триллер – благодарный жанр. Как вам? Да, Дмитрий Терентьев, который со мной связывался от вашего имени, к моему сожалению, не владеет информацией по поводу следующих вопросов:

– кто я по штатному расписанию?

– сколько мне полагается по штатному расписанию?

– любопытно, сколько полагается этому антисемиту Терентьеву по штатному расписанию?

С уважением, Ильин».

Кому: Евгению Дубову

От: Дмитрия Терентьева

«Отстоял очередь перед банкоматом. Проверил два раза. Оба раза – пусто. Вопрос: инвестор – еврей?»

Кому: Дмитрию Терентьеву, Анне Шварц, Лилии Щукиной

От: Евгения Дубова

«Уважаемые соратники! Инвестору не нравится ни название, ни концепция. Я счел возможным сообщить ему от имени трудового коллектива, что мы уходим в неоплачиваемый отпуск до тех пор, пока не будут погашены долговые обязательства».

Кому: Евгению Дубову

От: Анны Шварц

«Забрала Максика от мамы Ковалевского. С Френкелем расстались. Половину рисунков он забрал, половина – у меня.

Зы: Позвони, пжста, Димке, пусть заберет у меня Ковалевского».

Кому: Евгению Дубову

От: Шиловой

«А я тебя предупреждала, что все это выглядит мутно…»

Кому: Евгению Дубову

От: Дмитрия Терентьева

«Загляну к тебе завтра. Если не увяжется Ковалевский, поговорим. И выпьем».

Дежа-вю

Карина и Эдик были красивой парой. У них было редкое качество на двоих – влюблять в себя людей. Нельзя было любить Эдика и не любить Карину или наоборот. Нельзя было позвать в гости Карину и не позвать Эдика. Невозможно. Не потому что они муж и жена. А потому, что было непонятно, кого любишь больше.

Конечно, любили, именно любили, их старые друзья, которые за годы перемешались и забыли, кто чей друг – Карины, а потом Эдика или Эдика, а потом Карины. Но симпатию эта пара вызывала мгновенную. Карина ладила с женщинами, даже с теми, с которыми ладить было решительно невозможно. Эдик находил общий язык со всеми, включая тех женщин, с которыми умудрялась ладить Карина.

Некоторые новые знакомые, особенно женщины, пытались найти у Эдика с Кариной такое… чтобы было к чему привязаться. Карина была старше Эдика лет на пять. Немного, но хоть какой-то минус. Однако Эдик выглядел старше Карины лет на десять, что опять же шло в плюс. У Карины была дочь от первого, раннего, брака. Минус. Но Эдик любил Каринину дочь, как свою. Опять плюс. Общих детей у них не было. Минус. Но был внук – плюс. Каринина дочь родила в восемнадцать лет. То, что родила рано, – минус. Но то, что родила по большой любви и жила счастливо с мужем, давало в сумме несомненный плюс. Карине с Эдиком ранний внук заменил ребенка. Минус. Они дружили с родителями зятя, договаривались, кто когда заберет нянькаться малыша, – плюс.

Знакомым оставалось только признать, что такое бывает – когда двое счастливы и все хорошо.

Карине повезло с наследственностью. В сорок лет – ни ботокса, ни подтяжек. Эдику с наследственностью не повезло – сердце, нервы, печень. Никто из мужчин в его семье не доживал до пятидесяти. Эдик был уверен, что и он не доживет. Даже не смирился, а просто принял к сведению этот факт.

– Каринка, не волнуйся, я скоро умру, – смеялся он.

– Конечно, – отвечала она.

– И ты найдешь себе молодого и здорового.

– Обязательно.

– А меня ты будешь вспоминать?

– Буду, а если забуду, то твои друзья напомнят.

– Это правильно. Я их попрошу за тобой приглядывать.

…– А ты расскажешь своему новому молодому мужу, какой я был талантливый?

– Расскажу. В подробностях.

– Я в тебе не сомневался.

Эдик пил. Не запойно, но крепко. В удовольствие. Карина намазывала себе на кусочек хлеба масло и от мужа не отставала. Пока масло обволакивало стенки желудка, Карина успевала раздеть Эдика, уложить его спать, помыть посуду, вынести мусор. Утром Эдик вставал и шел в баню. Парился, обливался холодной водой и ехал работать. Карина вставала, натягивала кроссовки и бежала в парк. На бегу ей хорошо думалось – о дочери, внуке, Эдике, о себе. Что именно она думала – не знал даже Эдик. А Карина каждое утро между лавочкой и деревом решала, что надо что-то делать. Закодировать Эдика, сказать родственникам, чтобы перестали кутать внука и пичкать его таблетками, отправить измученную ранней семейной жизнью дочь отдохнуть и перестать, наконец, всем нравиться. Пробегая мимо пруда, она собиралась позвонить друзьям Эдика и сказать им, что лавочка закрыта. Что больше нельзя заваливаться к ним в три часа утра, допивать виски и оставаться спать на гостевом диване. Да, они умные, замечательные, по-своему трогательные, но Карине они надоели до смерти. И анекдоты их надоели, и истории, и вообще все надоело. Даже то, что все вокруг считали ее замечательной и умной. До смерти надоели походы в гости, куда ее с Эдиком приглашали «разбавить компанию» и «поддержать стол». Чтобы остальным гостям не было скучно, а было весело и хозяева остались бы довольны удачным приемом. Ближе к дому, у другой лавочки, где Карина каждое утро здоровалась с молодой женщиной с коляской, она останавливалась, пила воду и думала, что жизнь прошла, а она и не заметила.