Гор Видал - Вашингтон, округ Колумбия Страница 18

— Я возьму трубку здесь.

— Вы прекрасно выглядите, сенатор, — улыбнулась своему шефу мисс Перрин.

— Спасибо, дорогая. Допускаю, что по сенатским стандартам я действительно выгляжу прекрасно. — Она хихикнула и закрыла за собой дверь. — Только, к сожалению, сенатские стандарты не слишком высокие, — добавил он, желая польстить Клeю, но тот не слышал его, занятый разговором с женой.

— Хорошо. Да, конечно, понимаю. Увидимся позже. — Клей положил трубку и сказал: — А она-таки идет на прием. Надо полагать, это будет событие исторических масштабов.

Бэрден часто размышлял о женитьбе Клея. Внешне все было так, как и должно было быть. Они снимали небольшой домик на Эн-стрит. У них была дочь, звали ее Алиса Фредерика. У них было все, кроме денег: Блэз оставался неумолим.

Бэрден хотел осторожно спросить, как обстоят дела в Лавровом доме, но тут Клей сказал:

— Я позабыл дать вам новое расписание ваших выступлений, — и вышел из комнаты.

Все равно, подумал Бэрден, глядя на свою любимую цитату из Платона, висевшую в рамке на стене. Это была выдержка из письма древнегреческого философа. «Никто из нас не рожден только для себя самого. Мы рождены отчасти для своей страны, отчасти для своих друзей. Различные стечения обстоятельств, застигающие врасплох нашу жизнь, также предъявляют нам многочисленные требования. Когда страна сама призывает нас к общественной деятельности, было бы, наверное, удивительно не откликнуться на этот зов, ибо в противном случае придется уступить место недостойным, которые занимаются общественной деятельностью не из лучших побуждений». Разумеется, так мог сказать только аристократ. Платон слишком много претерпел от демократии, чтобы усмотреть в гласе народа что-либо более высокое, чем просто животный рев. Уже только поэтому, считал Бэрден, они родственны духом. Они бы пришлись по душе друг другу. Бэрден даже полагал, что он, возможно, помог бы Платону понять тирана Сиракуз и, уж конечно, Платон вразумил бы его — и он-таки его вразумил, объяснив, что жить, не осмысляя жизнь, не стоит. И хотя не всякая ситуация поддается осмыслению до бесконечности, Платон привил бы ему привычку скрупулезно разбираться в своих побуждениях. Разумеется, он знал за собой склонность оправдывать себя за недостаточностью улик, и его аргументы были едва ли хуже тех, которые зачастую выдвигал Сократ, к изумлению простодушных вопрошателей, которые, похоже, никогда не были способны уследить за ходом диалектической мысли; но при всем этом Бэрдену были не чужды угрызения совести — недостаток, он это знал, редкостный в человеке, который хочет стать президентом.

Клей вернулся с листком бумаги в руках:

— Все устраивается как нельзя лучше. Весь сентябрь вы неотступно следуете за президентом. Там, где выступает он, через несколько дней выступаете вы. Он объезжает Западное побережье — и вы тоже. Он глазеет на Большой Каньон и говорит о необходимости охраны природы — и вы тоже.

Бэрден углубился в расписание; придется много выступать — это радовало, если б не мысль о битком набитых продымленных залах, рукопожатиях грубых лап и бесчисленных новых знакомствах.

— Да, Франклина это раздосадует. Вне сомнения.

— Как вы думаете, заговорит он с вами сегодня вечером?

— «Как поживаете, дружище Дэй!» — Бэрден имитировал знаменитый голос во всей его отработанной звучности. — И на этом точка, разве что обдаст раз-другой своим ледяным взглядом. Он, видишь ли, умеет ненавидеть.

— Но ведь и его ненавидят.

— Я — нет.

Клей посмотрел на него с неподдельным удивлением.

— Вы и вправду не питаете к нему ненависти, несмотря на то что он попытался повредить нам в нашем штате?

— Посмотри, как я веду себя с ним в сенате. Никаких личных выпадов. По крайней мере с моей стороны. Столкновение двух идей — и только. Он полагает, что правительство должно заниматься всем, а я не вижу, каким образом оно может взять на себя больше того, что входит в круг его нынешних обязанностей, если мы хотим сохранить в стране хоть какое-то подобие личной свободы. Ни один из нас по-настоящему не прав, но я думаю, что мои убеждения вернее отражают правду жизни и первоначальные принципы, заложенные в основу нашей государственности.

— Зато, быть может, он вернее отражает настроение людей в наши дни.

Некоторое время Бэрден задумчиво изучал лицо Клея, затем кивнул.

— Да, конечно, и в этом весь ужас. Колесо Фортуны вертится в ночном мраке, и ничего нельзя знать.

— Быть может, вам следовало бы выступить с несколькими речами в либеральном духе. Не слишкомлиберальными, конечно…

Клей никогда не изменял своей практичности, и Бэрден дивился, верит ли он во что-нибудь вообще. Вопреки расхожему мнению он по собственному опыту знал, что идеалистов среди молодых людей крайне мало. Молодые жаждут наград, и, для того чтобы возвыситься, они готовы на все и добросовестно откликаются на демагогию дня. Идеализм приходит позднее, если приходит вообще. В конечном счете политика по большей части — это вилянье и изворачиванье ради того, чтобы выжить, а в результате теряется из виду даже простейшая цель. Неизбежно проникаешься отвращением к представителям собственной породы, и вечность смеется над всеми. И президент, и сенаторы, и Их Британские Величества станут пищей для червей, а раз так, не все ли равно? Отсюда, от этого вопроса все зло, ибо на него лишь один ответ — мудрый не задает его.

Бэрден отдал сотрудникам последние, незначительные распоряжения. Затем надел цилиндр и покинул офис.

Генри запустил мотор.

— В английское посольство, сенатор? — спросил он так просто, ради удовольствия спросить.

— Да, Генри. Ты выглядишь прелесть как хорошо, Китти. — Бэрден поцеловал жену. У нее по крайней мере приличный вид. Несколько дней подряд она и ее компаньонки по бриджу разводили дискуссии о том, что ей надеть на прием, какую сделать прическу, следует ли покрасить волосы. Вопрос этот в данный момент дискутировался всеми вашингтонскими дамами. Женщины в Нью-Йорке уже начали краситься, и этого следовало ожидать. Каждая порядочная женщина поставлена перед выбором. Пока что соблазну поддались лишь немногие, да и те, как правило, были не увядающие красавицы, а сумасбродки, которым нечего было терять. Лучше обладать копной зеленых волос, чем прослыть этакой бабусей, клюющей носом над картами.

— Ни за что не перекрашусь, — твердо заявила Китти. Бэрден понял это в переносном смысле. Рано или поздно она выкладывала все, что держала на уме.

— Надеюсь, нет. — Он взял ее руку.

— Само собой. Наш новый парикмахер убеждает меня перекраситься в медно-красный, так, что ли, он это называет, хотя мой цвет — каштановый. Но я твердо сказала нет. До меня дошло, что сестра Глэдис Мергендаль в Оклахоме сошла с умапосле того, как покрасилась. Краска, видишь ли, просачивается через черепную коробку и поражает мозг.

— Я люблю тебя такой, какая ты есть. — Это была правда. Он не мог представить себе свою жизнь без нее.

— Мне бы хотелось, чтобы Диана получила приглашение. Господи, король и королева! Вот уж не думала, что доведется встретиться и разговаривать с такими людьми. Ты думал?

— А как же, — ответил Бэрден, никогда не исключавший такую возможность. Интересно, что скажет Китти королю или — что еще хуже президенту. Нужно будет за ней присматривать.

Когда они свернули на Массачусетс-авеню, там уже бурлила толпа. На протяжении мили с лишним люди стояли вдоль улицы, пристально вглядываясь в автомобили с шоферами и их хозяевами.

— Диана снова поговаривает о Нью-Йорке, о том, что хочет уехать и жить там. Едва ли это серьезно, но ты знаешь, какая она, если ей что-то взбредет в голову. Она даже просила Эда Нилсона подыскать ей работу в Нью-Йорке. Он обещал.

— Какую работу? — Бэрден внезапно насторожился и повернулся к ней, перестав разглядывать толпу.

— Любую. Эд спрашивал, следует ли ему взяться за это дело. Он такой милый, такой добрый. А ведь добрых людей так мало. Я сказала, чтобы он ничего не предпринимал, пока мы не поговорим с ней.

— Мы поговорим с ней. Что ей сказать — это уже другой вопрос.

Взопревший полисмен просунул голову в окно автомобиля:

— Вы по приглашению, сенатор?

Бэрден помахал приглашением Их Британских Величеств.

— Каждый так и норовит проскочить зайцем. Извольте взглянуть, сенатор. — Полицейский указал на длинную вереницу лимузинов, медленно подползавших к порталу английского посольства, меж тем как у чугунных ворот, выходящих на Массачусетс-авеню, люди так и липли к ограждению — словно обезьяны, подумал Бэрден, — стремящиеся во что бы то ни стало пролезть в золотую клетку. Полисмен дал знак Генри проезжать дальше.