Мерси Шелли - Худловары Страница 18

Что до чтения на работе… Позже я осознал, что директор прав. Ну нахрена тебе книги, если у тебя такая поэтичная профессия? Когда бармен вынимает изо рта обсосанную оливку и бросает ее в мартини, а спустя три минуты этот мартини пьет жлоб в костюме за пять тысяч баксов — вот самая настоящая поэзия. Тонкая, недоступная для людей ограниченных. Может, через несколько лет на премьере «Бойцовского клуба» у них что-нибудь шевельнется в башке. Но не сильно. И во время походов по ресторанам я еще долго буду спасать знакомых, настоятельно советуя не говорить официанту лишних слов до того, как он принес еду. Официант не будет играть с вами в слова. У него есть поэзия посильней.

И, кстати, лучше не берите пирожные со взбитыми сливками. Вообще никогда.

После увольнения из ресторана я сделал последнюю попытку взяться за ум. Я все еще числился младшим научным сотрудником СПИИ РАН. Кандидатский минимум был сдан как два байта, а доклад «Cellular Automata in Pattern Recognition» представлен на понтовой международной конференции. Перед докладом я зашел к своему научному руководителю коротко стриженным, в костюме-тройке и голубых контактных линзах. Доктор Баранов, отец первого русского Forth-транслятора, настолько не узнал меня, что вскочил с кресла, подбежал к двери и протянул мне руку.

Но даже на конференции один крупный ученый пытался сбить меня с толку. Совершенно игнорируя мои изящные алгоритмы распознавания испачканных букв, он спросил, кто нарисовал мне для презентации такие красивые буквы.

— Да я сам, попиксельно… — ответил я.

— О! — сказал известный профессор с каким-то нездоровым восторгом. — Вот это у вас хорошо получилось! — Затем хитро прищурился и добавил: — А вы знаете, что тем же самым сейчас занимается старик Кнут?

— Неужели Дональд Кнут тоже занялся распознаванием образов? — с воодушевлением спросил я, мысленно прокручивая в голове три тома «Искусства программирования» Кнута.

— Нет. Он тоже рисует буквы.

Эта дискуссия с явным литературным уклоном немного смутила меня, но виду я не подал. Публикация доклада в материалах конференции означала наличие печатной работы. Для защиты диссера оставалось перевести работу обратно на русский язык.

Увы, новое литературное знакомство поставило жирный крест на моей перспективной научной карьере.

Заочно я познакомился с Александром Житинским еще в универе, по книжке «Путешествие рок-дилетанта». В книжке была красивая идея: дилетант — это не лох какой-нибудь, а совсем наоборот: человек, который занимается музыкой из чистого интереса. В отличие от профессионала, который делает это за деньги. И потому у дилетантов может получиться даже круче. Типа БГ и Цоя в пику советской эстраде.

У меня имелись похожие соображения. «Профессиональный писатель» — это ведь как «профессиональная любовница». Конечно, бляди играют полезную роль в нашем обществе. Есть у нас еще такие пацаны, у которых без поддержки не стоит. Но любой здоровый мужик все-таки с сомнением относится к «профи», которая дает любому заплатившему. И предпочитает нормальную собственную подругу, которая любит только тебя, любимого. Именно это ценится и в любовницах, и в творчестве — свои переживания, непредсказуемые и оригинальные. Оригинальные для тебя самого, а не для учебника анатомии.

Мысль не такая уж новая. Среди моих любимых писателей тоже не было профессионалов. Кортасар горбатился переводчиком, Грэм Грин — шпионом, Буковски — почтальоном. Даже утонченная Сэй Сёнагон вкалывала фрейлиной и каждый день чернила зубы. Но незнакомым людям, особенно мертвым, можно всякое пришить. Другое дело — проверять теорию на собственной шкуре.

Когда в ЛИТО говорили, что я лезу в поэзию через черный ход, они и не догадывались, что близки к истине не хуже Фокса Малдера. Сначала X-Window, потом MS Windows — в общем, форточки. Виндос рулез, воистину рулез! Бросаешь тексты в Сеть и спокойно общаешься с читателями без посредников. Хочешь честных независимых оценок — публикуешься анонимно. Бумажные западные журналы и антологии тем временем печатают твои хайку — безо всякого обивания порогов, созвонов-перезвонов и прочих советов по творческому росту. Издатели сами находят тексты в Интернете и сами предлагают опубликовать. Хочешь потешиться своим именем на бумаге — заходишь на почту и забираешь бандероль из Японии или Канады. Что еще нужно самому гениальному поэту Северо-Запада?

Такую картинку я и нарисовал в манифесте сетературы для Zhurnal.Ru. На том же сайте рядом с неопровержимыми доказательствами моей крутизны висела статья Александра Житинского «Виртуальная жизнь и смерть Кати Деткиной». Житинский рассказывал, как купился на виртуальную девочку производства Темы Лебедева и какой вывод из этого сделал: «Любой сетевой персонаж по умолчанию считается виртуальным». Тоже типа манифест.

Мы списались, встретились. Житинский заочно знал меня, причем в очень харизматичном свете. Как выяснилось, Леня Делицын, которому я оставил в Штатах часть своих книг, решил не заморачиваться с их продажей. Тем более что он залил половину книжек каким-то бухлом, на них выросла разноцветная плесень, и видок получился нетоварный. Чтобы побыстрее избавиться от этой макулатуры, хитрый Левон замутил литературный конкурс «Тенета», а меня объявил первым спонсором: победителям раздавали мои книжки.

Стало быть, пока я прикалывался над жлобами в ресторане и пугал подвальных литошников своими заморскими образами, я еще стал известен как со-организатор самого крутого сетевого конкурса. И как раз в это время обсуждался новый, масштабный вариант «Тенет-97» под крышей Житинского. Тот обещал привести серьезных литераторов в жюри и издать победителей — в общем, сопрячь трепетную лань сетературы со старым козлом печатного слова. Мне же, как нечаянному со-организатору, было предложено стать первым секретарем конкурса.

Работать с Житинским было легко. Свой дилетантский взгляд на мир он прекрасно сохранил с возрастом, у нас было много общего.

Однажды Сергей Бережной привел к нам аккуратненького американца в очочках. Американец хотел поговорить с Житинским, но того еще не было. Я стал развлекать гостя. Рассказал вкратце, чем мы тут занимаемся. Пересказал свой манифест сетературы. Гость включил диктофон, но сетевая литература его не прикалывала. Вместо этого он открыл сайт какого-то Тимура Новикова и стал восхищаться дурацкими картинками, которые прыгали по экрану, как взбесившаяся колбаса в нарезке.

— Да это же любой дурак нарисует в «Фотошопе», — заметил я.

И продолжал гнуть свою линию. Мол, у нас такие вычурные картинки мало кому интересны, мы культура литературоцентричная. А в Интернете добавляется обратная связь. И можно очень интересно двигаться в этом пространстве идей, как летучая мышка — бросил текст-сигнал, получил ответы, бросил новый текст и дальше летишь…

— О, летучие мыши! — вздохнул хорошо выбритый американец. — В молодости я любил летучих мышей. Такие грязные, с отвратительными вампирскими рожами, они появляются только по ночам…. как хиппи. Вы любите хиппи?

«Ну, совсем тупой», — подумал я. Тут пришел Житинский, и американец стал спрашивать его про сайт Тимура Новикова.

— Да какое же это искусство? — удивился Житинский. — Я и сам такое могу нарисовать в «Фотошопе»!

И стал показывать американцу свой «Арт-Петербург». Американец вежливо кивал, но было ясно, что он по-прежнему не врубается.

Когда непонятливый гайдзин ушел, мы с Житинским вышли на лестницу покурить.

— Кто хоть это был-то? — спросил я.

— Да какой-то тупой американский журналист. — Житинский достал визитку гостя и передал мне.

Это был Брюс Стерлинг, один из отцов жанра «киберпанк». Спустя пару месяцев в журнале Wired вышла его статья про Питер. Называлась она «Art & Corruption». Естественно, там упоминался Тимур Новиков, а про визит к нам не было ни слова.

Стерлинг не был совсем тупым. Просто он давно наигрался в Интернет. И во время визита в Россию, которую он назвал «страной победившего киберпанка», его уже интересовали панковские штучки пожестче. Их-то он и собрал в статье: пиво в отстойнике Fish Fabrique, табличка DISINFEKTED в грязном туалете отеля, ну и прочее в том же духе.

У чистеньких американцев такая поэзия с реалистичной гнильцой очень ценится. Уильям Гибсон тут же стащил у друга табличку DISINFEKTED и вставил в свой роман «Распознавание образов». А сам Стерлинг использовал заведение Fish Fabrique в романе «Zeitgeist». Но суровые русские мужики и тут посмеялись над киберпанком. «Я работал на рыбозаводе», — говорит герой Стерлинга в русской версии романа.

Мы тем временем шли в другую сторону, к чистому. Для тогдашнего Питера наша шарашка казалась невероятным островком гуманизма в океане идиотизма. Достаточно сказать, что на двери «Невалинка» с улицы висела табличка «2-й этаж — ВЫШЕ». А на входе в наш веб-отдел (самый дальний в коридоре) размещался плакат категоричнее: жирный кружок «Вы здесь» и стрелка по схеме коридора в обратную сторону, к кружку «Вам сюда. Абонентский отдел». И все равно десятки чайников ежедневно добирались до нас со своими жалобами на то, что окно не открывается, бродилка не бродит и дайлап не дает. Они даже не догадывались, что Интернет можно не только потреблять, но и делать. Собственноручно.