Михаил Барщевский - Из жизни Вадима Осипова Страница 18

— Так Мила что, уже решила со мной?

— Ну, не знаю. Татьяна просит тебя с ней встретиться. Вернее, Татьяна передает просьбу Милы о свидании.

— Хорошенькая? — улыбнулся Вадим.

— Я те дам, кобель! — вскинулась Лена. Вспомнила, наверное, что жены подзащитных частенько становились любовницами адвокатов. По крайней мере, на время процесса в суде.

— А что? Платить деньгами она же не хочет, — продолжал дразнить жену Вадим.

— Кстати, про мои тридцать процентов за привод клиента не забудь, — перевела опасную тему в шутку Лена.

— И ты их спрячешь в ту же тумбочку, куда я положу оставшиеся семьдесят, — подвел черту под семейным проектом Вадим.

Судья Московского городского суда Нина Петровна Косыгина уже неделю изучала дело Мирского.

Все было ясно и скучно. В магазин приходила партия овощей. Оформлялась как второй сорт. Продавалась по цене первого. Приходила первым сортом — шла в продажу высшим. Ну как покупатель мог отличить качество огурцов одного сорта от другого?

А „естественка“ — естественная убыль? Есть норматив — до пяти процентов веса партии. Вот эти пять процентов и списывали. Конечно, стоят огурцы копейки, но если перемножить эти копейки на тонны, то получится совсем немало. Старая схема. Ею пользуются все, пока ОБХСС не схватит.

То же с колбасой. Только здесь не пересортица, а законная „усушка“ — потеря веса при хранении. „Какой идиот придумал этот соблазн? — тихо закипала Нина Петровна. — За четыре дня хранения норматив „усушки“ семь процентов, В каком это магазине колбаса пролежит четыре дня, — ее ж расхватывают за первый час!“ А дальше все — просто. По отчетам проводят реализацию колбасы в течение семи-восьми дней, списывают положенные семь процентов, и деньги в карман. Поди, плохо!

Косыгина в уме подсчитала: „Тонна колбасы, 1000 килограмм, по цене два двадцать. Это получается… Получается 2 тысячи 200 рублей. 7 %. 1 % — 22 рубля. 7… 140 и 14… 154. Половина моей месячной зарплаты. Даже чуть больше… И это с тонны. А тонна для такого универсама — максимум на день работы. Ну, конечно, поставляют не каждый день, может, раз в три дня. Все равно, десять поставок в месяц, значит, „левых“ — полторы тысячи рублей. Не слабо!“

Косыгина работала судьей много лет, А до этого десять лет адвокатом. Уж на что она насмотрелась всласть, так это на людские слабости. Не может обычный человек не начать воровать при таких-то условиях. Не может! Особенно когда у самого зарплата рублей сто—сто двадцать.

Как только Косыгина прочитала обвинительное заключение, составленное следователем, ее больше всего озадачил вопрос — Мирский что, полный кретин? Мог спокойно, припеваючи жить на „естественке“ и „усушке“, носить взятки начальству в московский торг „Гастроном“, обэхаэсэсникам и поставщикам дефицитных товаров чтобы снабжали получше других» — никто б его и пальцем не тронул. Так нету решил-хапнуть по-крупному.

В обвинительном заключении следователь описывал, как к Мирскому пришел некто, следствием не установленный, и спросил, не может ли тот достать бланки талонов предупреждений к водительским правам. «Зачем?» у Мирского вопрос не возник: гаишники при нарушении правил прокалывали талон либо брали мзду, а за три просечки — год без прав. Вот водители и покупали поддельные талоны. Все равно получалось дешевле, чем платить на дороге. Да еще и унижаться при этом. Косыгина знала от мужа, что стоит такой поддельный талон десятку. Мирскому предложили продать, если достанет, по четыре.

«Это понятно, — подумала Нина Петровна, — рынок. Оптовая цена должна отличаться от розничной вдвое. Еще Маркс писал. Мирский все-таки недоучка, иначе требовал бы пять!» — заключила судья.

Мирский обещал попробовать достать. Посетитель сказал, что зайдет через неделю, и оставил 5 тысяч рублей в залог. Партия ему нужна большая, тысяч 20–30. Он, мол, все Зауралье снабжает. И на всякий случай добавил еще 5 тысяч рублей.

Горе-спекулянт, увидев деньги, потерял голову. Бросился искать, где бы достать подделки. Но он из другой сферы, сразу никто ничего предложить не мог.

Буквально через пару дней приезжий из Грузии («Тоже следствием не установленный», отметила про себя Косыгина), пришедший к директору магазина купить домой московского дефицита и расплачивавшийся, по словам Мирского, денег не считая,?ак, между прочим, в разговоре бросил:

— А ныкому талоны к правам нэ нужны?

Мирский «повелся». Когда узнал, что продает их его гость по три рубля, что купить можно сразу 25 тысяч, быстро сообразил, что навар — рубль с талона — дает чистыми 25 тысяч рублей. И делиться с руководством торга не надо и куратору из ОБХСС — ничего. Новенькая «Волга» за простейшую комбинацию! Мозги отключились. «Куплю!» Грузин сказал, что талоны привез с собой из Сухуми, завтра вечером домой уезжает, так что с угра может зайти…

— Дэнги приготовишь, дарагой?

— Приготовлю, приготовлю! — заверил Мирский.

Взял из кассы магазина почти всю дневную выручку и наутро обменял 75 тысяч государственных рублей на 2 5 тысяч поддельных талонов. После чего стал ждать «следующей недели», покупателя и, соответственно, 25 тысяч навара.

Косыгина вспомнила, что читала в одном из протоколов допроса Мирского его объяснение, зачем ему были нужны эти деньги: «Для оплаты назначения на должность заместителя директора торга „Гастроном“. „Нет, полный идиот! Повесил на себя еще одну статью — приготовление к даче взятки! Мало ему было!“ — искренне возмутилась судья. Удивилась при этом, почему прокуратура не предъявила обвинение Мирскому.

Покупатель, разумеется, не пришел, недостачу в кассе, 75 тысяч, покрывать „естественкой“ и „усушкой“ — история на полгода, а отчет по бухгалтерии — через десять дней. Мирскому ничего не оставалось, как идти „сдаваться“.

Это была настоящая явка с повинной. Не „оформленная“ добрым следователем, предварительно поймавшим за руку, а реальная. „Правда, вынужденная!“ — мысленно уточнила Косыгина.

Нину Петровну заинтриговала деталь: „Залог-то в 10 тысяч рублей Мирский в кассу не внес. Видимо, понял, что ему деваться все равно некуда, а семье деньги оставить надо. Либо — на адвоката…“ Косыгина задумалась: „Интересно, как адвокат будет строить защиту? Брыкаться-то негде. Полная „признанка“, да еще документально подтвержденная. Небось какой-нибудь Великий придет, будет сидеть, надувать щеки, а в конце процесса произнесет пламенную речь о гуманизме советского правосудия. Либо, наоборот, пришлют салагу по 49-й. И каждый день тот станет отпрашиваться в другие процессы. Зарабатывать-то надо. Понять можно. Ладно, разберемся!“

Косыгина закрыла дело, убрала в сейф и стала собираться домой.

Вадим готовился к встрече с Милой. Дело Мирского упустить нельзя! Для него такой громкий процесс мог стать шансом сразу перейти в другую весовую категорию. Кроме того, даже если он возьмет по сто рублей за неделю, то и с материальной точки зрения дело выглядело очень аппетитным. Правда, велшгриск, что подзащитного расстреляют. От адвокатов с опытом Вадим знал, что поначалу ощущения при таком исходе дела — весьма неприятные. Но потом — привыкаешь. У хирургов ведь тоже пациенты гибнут. Так Мирский будет первым. В конце-то концов! Кто-то должен» быть первым. Хотя… Побороться можно. Что-нибудь да придумается…

Надо только зацепить жену. Прежде всего, попробовать удивить осведомленностью!

Вадим просмотрел газетные публикации по делу Мирского. Немного и не очень информативно. Ну директор универсама. Ну под 100 тысяч хищение… Кроме огромной суммы — ничего интересного.

Через однокурсницу секретарши своей юридической консультации, работавшую в Мосгорсуде, узнал, что дело попало к Косыгиной. Тот еще подарочек! Бывшая адвокатесса, все «примочки» знает. Муж — действующий адвокат, не светило, но и много выше среднего. Никакие уже освоенные Вадимом адвокатские штучки с ней не пройдут. Это точно!

Правда, говорят, вежливая, следит за собой и действительно интеллигентная. Вроде бы смертную казнь давать не любит. Все-таки адвокатское прошлое сказывается на стиле мышления. Впрочем… Ладно, для клиента будет положительным моментом то, что он знает, у какого судьи дело. Сейчас важно это. И только это.

Нина Петровна и ее муж часто обсуждали дела друг друга. Для него было важно, как судейские мозги воспримут то или иное обстоятельство, поверят ли именно таким показаниям свидетеля, что может заставить с состраданием взглянуть на дело в совещательной комнате. Она же больше рассказывала, а не советовалась. Все-таки судья! Но рассказывала не без корысти. Муж был хорошим адвокатом. Реально хорошим. И он всегда мог предупредить, где ждать подвоха, предугадать, как его коллега — если, конечно, он вменяемый и потому предсказуемый — будет строить защиту, как и в чем постарается обмануть судью. Прокуроров они ис обсуждали. Хорошие, грамотные прокуроры остались либо только в Генеральной прокуратуре Союза, либо встречались среди совсем зеленой молодежи, которая выступала в районных судах. Набравшись опыта, толковые и молодые до городской прокуратуры не доходили — сматывались в адвокаты.