Эмманюэль Роблес - Это называется зарей Страница 18

Рядом с ним тихонько вздохнула Клара. К этому часу Сандро, возможно, уже поймали. «А если он отбивался? Если стрелял в своих преследователей?» Да нет, он знал, что Сандро бросил свой люгер у двери, полицейский сказал ему об этом. «А может, он покончил с собой». Свет в окне стал теперь желтеть, загораясь жарким отражением в зеркале напротив кровати. «Придется пойти к Фазаро». Однако его заранее обескураживала мысль о встрече с инспектором и предстоящей беседе по поводу этого дела. «Если они действительно поймали Сандро, я попрошу свидания с ним». На мгновение он попробовал представить себе, каким могло быть ночью это драматическое преследование по зловещим, залитым водой низинам в самый разгар бури. У полицейских были собаки, натасканные на такую охоту, но он был уверен, что из-за потока использовать их не смогли.

Клара снова вздохнула, она просыпалась. И все остальное потеряло для него значение. Он обнял ее. «Дорогой», — прошептала она. В сознании Валерио успел мелькнуть силуэт мужчины, бежавшего, обезумев, прямо навстречу свинцовому горизонту, такого маленького и одинокого на бескрайней равнине, с глазами, полными беспредельного ужаса. Но Клара уже притягивала его к себе, и Валерио почувствовал мягкое тепло ее груди. Они жарко прижались друг к другу, со страстью соединив свои тела, словно хотели устоять на краю пропасти, спастись от падения в бездну, разверзшуюся вокруг них.

Около восьми часов Валерио садами возвращался домой. Было холодно. Клара не стала вставать. Тяжелые тучи заволокли небо. Они нахлобучили свои шапки на окрестные холмы. Листва деревьев колыхалась на ветру, и гигантские эвкалипты раскачивались, словно парусники, готовые сняться с якоря… Валерио вспомнилось, как Клара шепнула ему на ухо: «Мы всегда будем вместе, моя любовь, ты и я, даже после нашей смерти», а он в ответ повторил ей надпись под той самой гравюрой, которой любовался в журнале у Гордзоне: «Любовь — это дар Божий, тот, кто умеет любить, сумеет достойно и умереть, и Господь смилуется над ним». Валерио почувствовал себя более уверенно, словно под защитой, и пошел вперед аллеями, а в ушах его все звучал нежный шепот Клары. Поверх изгородей ему был виден окружающий ландшафт; длинными изгибами растительность взбиралась к вершине Риети. Невидимые длани ветра сотрясали ее, месили на свой лад, выворачивая тяжелые ветки оливковых деревьев, с неистовой силой взъерошивая листву эвкалиптов и пальм; они яростно трепали тростник, разметая полосы тумана, устремлявшиеся, словно сорванные паруса, вверх по склонам. Валерио обогнул клумбу с геранью. «Как бы мне хотелось вырастить ребенка! В Неаполе с Кларой это стало бы возможно!» Из-за деревьев внезапно показался его дом. Вдоль всей стены вьюны раскрывали в крике свои фиолетовые ротики, словно о чем-то предупреждая его. «Похороны Гордзоне, должно быть, состоятся сегодня после полудня». Едва не угодив в лужу, он направился к двери на кухню, но потом, передумав, решил войти в дом через веранду. Да, любовь Клары в самом деле защищала его, делала лучше, придавала ему сил, позволяя противостоять жизни и ее признакам. И тут вдруг, словно в каком-то кошмаре, он услыхал за спиной шаги. Он не сразу обернулся. Обрывок фразы промелькнул у него в мозгу: «Похороны, должно быть, сегодня после полудня…» В ту же минуту перед его мысленным взором возник сияющий образ Клары, и он отпрянул в сторону. Это был Сандро. Он, верно, вышел из сарая, где держали садовые инструменты. Сандро глядел на доктора своими темными застывшими глазами. Рот его был полуоткрыт, а руки безвольно повисли вдоль туловища. Весь вид его говорил о том, что человек этот страшно устал и вовсе не способен думать, не способен произнести ни единого слова.

— Ты напугал меня, — резким тоном сказал Валерио. Он чувствовал, что сердце его все еще бьется учащенно.

С минуту они стояли так, молча глядя друг на друга, их разделяла лужа, в которой отражались их силуэты, дрожавшие от ряби из-за ветра.

— Пошли, — проговорил, наконец, Валерио.

Открыв дверь, он отступил в сторону, снова приглашая жестом войти заколебавшегося Сандро.

— Ты убежал от них…

— Никто за мной не гнался, — ответил Сандро, который, очутившись в коридоре, снова застыл на месте.

Одежда его пропиталась едким запахом ила. Глубокие морщины прорезали лоб, расходились от уголков глаз и губ, словно голова его была высечена из потрескавшейся, расщепленной колоды с оставшимся на месте щек и подбородка черноватым мохом.

Валерио снял пальто и бросил его на кресло.

— Зачем было убивать? — с неожиданной злостью спросил он.

Он увидел, как во тьме коридора блеснули глаза Сандро. Казалось, крохотные лампочки вспыхнули в их глубине, придав им холодный и суровый отблеск металла.

— Я не знал…

— Чего ты не знал?

— Что он умер.

— Печень была задета, — жестко сказал Валерио.

Он понятия не имел, что теперь делать, не мог от неожиданности собраться с мыслями, разрываясь между жалостью и острым чувством злости.

— Кто он? — спросил Сандро странно безучастным тоном.

— Что? Ты хочешь сказать, что не знаешь, кого убил?

— Не знаю. Я ничего не видел…

Валерио заглянул ему в глаза, подозревая чудовищный обман.

— Что ты плетешь?

— Я выпил. Обезумел от горя и выпил. Мне хотелось драться. Помню, что мне хотелось драться, убить того, кто в ответе…

— В ответе?

— Да, в ответе за все, что случилось, за все эти несчастья…

Он с трудом подыскивал слова. В его хриплом голосе прорывались порой более мягкие ноты.

Казалось, он задумался. Потом заговорил устало, словно в полусне:

— Я долго шел. Помню, лил дождь, и я шел по берегу моря, вдоль пляжа. Помню, что мне захотелось зайти в кафе. И уже тогда я знал, что кого-нибудь убью, что обязательно выстрелю, потому что после полудня я чуть было не сделал это, я чуть было не выстрелил в людей, которые смотрели на меня. Помню, я не хотел, чтобы на меня смотрели. Я много выпил и долго шел. Я знал, что буду драться и что в кого-нибудь выстрелю. А тут в кафе все эти люди…

— Ты выстрелил в Гордзоне.

— Я не знал. Меня… Магда умерла. И я хотел отомстить. Я хотел… Это трудно объяснить…

Внезапно он умолк.

— Подумать только, я ведь был совсем недалеко, когда ездил за тобой в Риети, — сказал Валерио.

Он был потрясен гораздо больше, чем хотел это показать. И все-таки у него оставалось сомнение, подсознательное недоверие удерживало его.

— Хотелось бы верить тебе, Сандро. Но ты так настойчиво говорил мне, что собираешься убить Гордзоне. Да, ты сказал, что убьешь его. Как же я могу тебе поверить?

— После смерти Магды я больше ни разу не вспомнил о нем. И вчера я тоже о нем не думал. Все произошло так, как я сказал. Если бы я хотел убить именно его, я бы так и сказал вам: да, я его искал и прикончил, потому что хотел убить, как собаку. Но это неправда. Я вовсе не думал о нем.

— Невероятная история, — сказал Валерио. — Полиция никогда в такую историю не поверит. Никогда. Впрочем, Гордзоне или кто другой… Лучше бы ты выбросил свой люгер в море… Что нам теперь делать?

Сандро взглянул на него своими печальными глазами, уже тронутыми тою болью, что пожирает плоть изнутри, впиваясь в нее тысячью маленьких, но мощных, жестоких и неутомимых челюстей.

Валерио покачал головой. Теперь жгучая жалость толкала его к Сандро. Дверь сотрясали порывы ветра. Он не знал, какое принять решение. Скоро должна прийти служанка. «Невероятная история», — думал он. Сандро ждал с покорным и смиренным видом. Нетрудно было догадаться, что он полностью вверял себя Валерио, что он готов выполнить любое его приказание. «Самое разумное было бы, пожалуй, отправить его к Фазаро». Но он сразу же отверг эту мысль. Она ему претила. Бремя несчастья и без того придавило Сандро. Надо было придумать что-то другое. Этот человек походил на него, был из той же породы стремящихся к абсолюту, и он, Валерио, не мог предать связывавшее их непонятное, глубокое и непонятное чувство братства. А если бы это была Клара, если бы Клара… Волна крови захлестнула ему грудь, подступила к горлу. Он в ужасе отбросил такое предположение, саму мысль о мертвой Кларе.

— Послушай, — сказал он. — Ты поднимешься в маленькую комнату наверху. Через несколько минут придет служанка. Тебе надо просто не шуметь. Она никогда не заглядывает в эту комнату.

Он начал подниматься по лестнице.

— Следуй за мной! — приказал он, повернувшись к Сандро, который не двигался с места.

Он отвел его в темный чулан под самой крышей. Там стояли кровать с голым матрасом, два стула, полированный стол и в углу еще один стол, поуже, с чашей для цветов. Стены были покрашены известью, а проживавшая здесь некогда сицилийская служаночка оставила после себя благочестивые картинки, приколотые к тонкой стенке заржавевшими кнопками. Окно выходило на виа Реджина-Элена. Ставни были закрыты. Вместо одного разбитого стекла был вставлен кусок серого картона. Промозглая сырость хватала за горло, давила на плечи.