Александр Беляев - волчья жизнь, волчь законы... Страница 18

Внутри церкви мягкая, чудная тишина, нарушаемая скрипом затёртых до блеска, дубовых скамеек. На них кое-где сидят женщины и молодые девушки. Здесь, в католической церкви, разрешено сидеть и молиться сидя. Запах воска, свежих цветов, горящих лампад. Дорогие, убранные золотом и цветами оклады икон. Изумительной резьбы алтарь. Высоко уходящий купол. Могучие колоны, скульптурные изображения ангелов, тяжело нависающих виноградных гроздей. Необычайно густой, струящийся золотисто-жёлый свет… Громадные подсвечники. Тяжёлые люстры с множеством белых шарообразных плафонов…

И высоко-высоко, почти у купола, в красивой резьбе, в роскошных завитках, темная икона, на которой изображен величественный Иисус, восседающий на троне…

Территорию Церкви Святого Юры Сергей с друзьми огибал с левой стороны, переулком, среди старинных домов; спускались крутыми ступеньками, шли по Городецкой улице, мимо детской площадки с каменными медведями-качелями, мимо широкого современного здания цирка, мимо тира… А потом, свернув влево, поднимались по мощёной брусчаткой улице к Краковскому рынку…

Спускаются по межрядью, по разбитым каменным ступенькам. Здесь торгуют всякой-всячиной. Рыбными снастями, инструментом, радиодеталями, книгами…

– Вот новинка, – голосисто зазывает мужик, подняв книгу. – Александр Солженицын. «Архипелаг ГАЛАГ». Вот это произведение… Сталинские лагеря… Чекистские застенки. Здесь вся правда…

Дробышев спускается дальше… Внизу ряды торговцев живностью: аквариумные рыбки, попугаи, канарейки, хомяки, морские свинки, голуби… Дальше продают собак – колли, немецкий овчарок, московских терьеров, пятнистых спаниелей, рыжих такс, белых болонок…

Вспыхнуло новое воспоминание…

Нижнеподольская учебка…Середина июля. Тёплый голубоватый вечер…

Первый взвод вывезли на уборку сена… Бескрайние, уходящие вдаль колхозные поля… «ГАЗ-63»… Солдаты, подцепив вилами охапку сена, кидают его в кузов. Дробышев и ещё три парня стоят в кузове, на самом верху, на мягком сене… Внизу, обливаясь потом, работает человек двадцать сослуживцев… Ни сержантов, ни офицеров поблизости никого нет. Но они работают дружно… Сильными, уверенными движениями кидают сено на машину.

Вдруг кто-кто крикнул:

– Смотрите, аист!

И точно в небе, метрах в пяти над землей, летит аист, он опускается на поле, невдалеке от солдат.

Сергей впервые в жизни увидел воочию аиста. Конечно, он видел их и раньше в передаче «В мире животных», а вот вживую, как сейчас, впервые…

Аист, тяжело взмахнув крыльями, поднялся в воздух и улетел вдаль поля. Оранжево-красное солнце режет землю косыми лучами, и пылающий закат, охвативший пожаром полнеба, потрясающ. Веет ветром. Дышится легко… Воздух, пьяняще-свежий, несколько прохладный, наполнен запахом свежего сена, мягкого клевера…

Красивое воспоминание оборвалось внезапно…

Дробышев опомнился, увидев, как керосин стремительно льётся из горла переполненной ёмкости.

– Вырубай! – испуганно крикнул он Вербину.

«Гуси» подорвались.

Вербин кинулся к вентилю, а Вдовцов побежал к Злободяну. Вербин, матерясь, закрутил вентиль.

– Ты куда смотрел? – заорал он на Дробышева. - Куда ты смотрел? Ты понимаешь, что теперь нам жопа! Деды нас повесят.

Дробышев виновато молчал.

…Злободян стоял у электронасосной, беззаботно разговаривая с сержантом Ржавин и Рудым, когда вдруг заметил стремительно бегущего Вдовцова.

– Шьось трапылось, – на лице Злободяна возникло беспокойство.

– Товарищ прапорщик, – подбежав, с трудом переводя дух, выпалил Вдовцов, – вырубайте движок. Там этот… Дробышев за ёмкостью не доглядел… керосин во всю льётся.

Злободян кинулся к насосной, вырубил двигатель. Придерживая фуражку рукой, побежал к Вербину. За ним кинулся Рудый. Сержант Ржавин шёл неторопливо. Случившееся ему было глубоко безразлично: через неделю на Дембель, а проблемы ГСМ – это не его проблемы. Это проблемы руководства ГСМ, БАТО, их дивизии и Украинской Армии в целом. Его заботили куда более глобальные проблемы: устройство личной жизни после армии, карьеры, учебы…

– Ну, як цэ ты так умудрився? – кричал Злободян, сердито глядя на Дробышева. – Ты мэнi поясны, як цэ так можно? Напэвно, ты не о керосине думал, а о дiвках?

Потом на Дробышева кричал Рудый. Сержант Ржавин был спокоен. Он только сказал:

– Что, Дробь, опять влип? Придётся тебя наказать.

– Да, надо, – согласился подошедший Рыжий. – Я лично этим займусь. – Куриленко был рад лишнему поводу, поучить «уму-разуму» Дробышева.

Злободян, выплеснув негативные эмоции, заставил солдата-растяпу вычерпывать из ямы керосин, сам убежал искать свободную ёмкость для остатков не откаченного из цистерны керосина.

Дробышев смотался в кладовую за алюминиевым корцом, полез в каменную яму. Он вычерпывал из ямы керосин, выплёскивал на прелую траву. Рыжий с Кимом стояли над душой, любуясь процессом работы.

Именно это Дробышеву больше всего давило на нервы. В эти минуты он ненавидел весь белый свет, Украинскую армию в частности. Ненавидел керосин, железную дорогу, цистерны, ГСМ, Злободяна, дедов, особенно Кима, Рыжего и Рудого.

«Черт бы вас всех побрал со своим керосином!» – с ненавистью думал он. Ему хотелось сейчас всё бросить, сбежать из армии. Какая только дурь не лезет в голову, когда ты очень зол и никто тебе не в силах помочь, кроме тебя самого!

Прошло минут пять. Керосин убывал очень медленно. Невыносимо кружилась голова. Ломило в висках. Пол плавал под ногами. Но Дробышев, исподлобья глянув на стоявших рядом «дедов», опять согнулся. Закрыв слезящиеся глаза, молча зачерпывал корцом керосин и выплескивал его наружу…

Глава 13

…Ночью сержант Ржавин поднял Дробышева, отоварил три раза.

Сергей корчился от боли, согнувшись у тумбочки. «Гуси» лежали, затаив дыхание. Они боялись пошевелиться.

– Дробь, тебе самому не надоело тормозить? – спросил Ржавин, укладываясь в койку.

Сергей промолчал. Ему было больно. Но тут, скинув с себя одеяло, поднялся Рыжий, подошёл, врезал Дробышеву ладонью по уху.

– Дробь, если ты и дальше будешь тормозить, я думаю, ты вернёшься домой из армии калекой.

Дробышеву разрешили лечь в койку. Его душили слёзы, нисколько от боли, сколько от перенесённого унижения и обиды. Закусив до крови губу, он лежал, уткнувшись носом в жесткую солдатскую подушку, с сознанием собственного бессилия. Ничего нельзя было изменить.

Это была Армия.

Это была Система!

А Система непобедима!!!

Под утро, часа в четыре, Дробышева разбудил Ким, которого ротный в наказание накануне вечером поставил дневальным. Ротный упустил из внимания, что Ким, как «дед», ночью всё равно стоять не будет: «не положено».

Ким растолкал крепко спавшего Дробышева.

– Дробь, вставай. Давай-вставай, дембель проспишь!

Дробышев, толком ещё не проснувшись, тупо смотрел на него.

– Короче, сейчас оденешься, пойдёшь на тумбочку, постоишь за меня дневальным. Меня разбудишь в полшестого утра. Смотри, не забудь. Без пятнадцати шесть придёт ротный. Он завтра, точнее уже сегодня, ответственный. Если он тебя спалит, мне кобздец! В этом случае тебе тоже!

– Я не буду! – ответил Дробышев спросонок. Эти слова были сказаны им не совсем осознанно.

– Что? – рявкнул Ким и ударил его в грудь. – Давай, быстро, гусяра!

На этот раз Дробышев проснулся окончательно. Он спрыгнул на пол, стал стремительно одеваться.

Киму это понравилось. Он сразу помягчел.

– Давай, Дробь, шустрее. Я спать хочу, – Ким был в нижнем белье и тапках.

Он угостил Дробышева сигаретой, чем сильно его удивил.

– Давай, Дробь, не обижайся. Пойми, это – жизнь. Сегодня ты шуршишь, завтра ты дед, ты расслабляешься, а другие шуршат. Ты сам, когда будешь дедом, сумеешь по достоинству оценить своё положение в обществе.

Дробышев вышел в безлюдный коридор. Здесь было тихо. Лишь слышалось мерное жужжание сигнализации оружейной комнаты. Сергей сходил в туалет. Оправившись, выкурил сигарету. Зашёл опять в коридор, поглядел на часы.

Было пятнадцать минут пятого. Ему необходимо было просидеть ровно час и пятнадцать минут. Что делать всё это время? Чем занять себя?

Дробышев сходил в кубрик. Ким ещё не спал. Дробышев выпросил у него детектив Чейза и взял с собой табуретку.

Здесь, в боевой части, «стоять на тумбочке» ночью было гораздо легче, чем в Нижнеподольской учебке. Там сержанты заставляли в прямом смысле стоять у оружейной комнаты, не сходя с места, на резиновом квадрате – место дневального. Здесь же, в боевой части, ответственные по батальону офицеры или прапорщики не запрещали брать солдатам на ночь из кубрика табуретки. Не запрещали читать. Главное – чтобы только дневальный не спал. «Деды» тоже относились к чтению вполне лояльно.