Валерий Попов - Ужас победы Страница 18

– Сейчас мы им врежем! – прошептал Жоз.

Я вообще-то не собирался “врезать”.

– Кому? – пробормотал я.

– А кому и всегда! – проговорил Жоз азартно. – Только впервые это нормально называется: Долина играет против Гор!

– …Футбол, что ли? – проговорил я.

– Ну… как тогда было – битва гладиаторов, – блеснул эрудицией

Петр. – Или – львы рвут христиан!

– А я, что ли, жертва?

– Наоборот. Ты – торжественная часть. Ну, давай, только по-быстрому! – Жоз трясся от нетерпения.

Так вот откуда оно, скопление народа! Битва гладиаторов… Футбол!

Ну, тогда-то энтузиазм их понятен.

Все вдруг удалилось куда-то. Глуше доносилось. Или отключалась ссыхаемая голова? Глухо донеслась до меня сбивчивая речь

Ездунова – мол, совесть порой нам подсказывает, что ее как бы нет, но на самом деле, если глянуть поглубже, врасплох ее застать, то она как бы есть.

– Во резину тянет! – нетерпеливо шептал Жоз.

– …И вот она, совесть ходячая, – перед вами! – ухватил ускользнувшую было нить Ездунов.

Глухие (сквозь “вафлю” полотенца?)… да нет, сами по себе слабые аплодисменты. Футбола все ждут! А митинги уже остоюбилеили всем!

Да, мероприятие подготовлено лучше предыдущего, а идет хуже.

Я вздохнул, надеясь, что хоть удавку с лица снимут, но сценарий другой оказался. Кир сочинял, сука? Или Петро?

Вдруг раздался нарастающий грохот барабанов! Сюда идут?.. Точно!

– Пионеры, что ли? – с ужасом у Жоза спросил.

– Эти, бля… как их… бойскауты! – Жоз оборвал свою речь резко, чтоб, как я понял, что-нибудь более грубое не сказать в микрофон.

Барабанный треск прекратился. Два раза дружно топнули ноги – и тишина.

Главный, видать, бойскаут, бойко топоча, взошел на трибуну и звонко (Ездунов говорил гораздо глуше) рассказал десяткам тысяч собравшихся, что это именно он, Алексей Выходцев, был во чреве матери в тот момент, когда его мать, ныне покойную, сатрапы режима выталкивали, беременную, из здания Морского вокзала, созданного лишь для показухи (голос его становился все звонче) под дождь! И из всех присутствующих там сотен тысяч (?!) людей лишь я один вступился и накинулся на охранников, а потом, отлично зная (?!), что меня ждет, поднял камень с земли и швырнул (голос его просто сверлил ухо – хоть затыкай) в символ ненавистного режима – в надпись “СЛАВА КПСС!”.

Удивительный хлопец! Знал бы я, что он там… все, может, было бы иначе. После паузы (боролся с рыданиями) он заговорил еще звонче. Мол, сейчас они борются за то, чтобы их организации присвоили мое имя (с кем борются-то?), а также собирают деньги на Памятник Подвигу и уже собрали… двести тонн (?!) цветного металла и триста восемьдесят тысяч долларов!

Тут меня сильно качнуло… Сколько?.. Да, бойкий получился паренек! Знал бы я тогда!.. И что б сделал? Но хотел бы заглянуть сейчас в его ясные глаза. Триста восемьдесят тысяч долларов! Далеко пойдет. Знал бы я тогда!.. Впрочем. Проехали.

Но в очи его бездонные хочу заглянуть! Повязку, однако, не снимают. Видимо, не дозрел.

– Известный скульптор Дук из Благовещенска уже создал проект памятника, – продолжил мой бойкий крестник, – и произведение это

– грандиозное!

Лучше бы деньгами мне дали.

– Гигантская статуя из вольфрама – (?!) – стоит напротив здания вокзала, и в поднятой руке – камень!

Оружие пролетариата.

– В голове – маленький громоотвод.

Это славно.

– Мы хотим, чтобы сам Бог… участвовал в его открытии!

Я обомлел: широко шагают!

– Мы надеемся, что в день открытия памятника… соберутся тучи…

Вот как?

– И если Он нас благословит… в громоотвод ударит молния…

А ведь ударит! – с отчаянием подумал я. Он может все! Поэтому надо ограничивать… Хотя бы себя! Ведь ударит, точно! И их благословит! Что Он – слепой, что ли? Я огляделся. Что можно увидеть во тьме? Одно ясно: надо линять!

– И если Он наградит нас, – бойскаут продолжил, – своим небесным электричеством…

Наградит, наградит… Что дальше?

– То в плечевом суставе скульптуры сработает электромагнитный датчик, и Он метнет камень в ненавистную надпись!

Хилые аплодисменты. Но тогда и ненавистную надпись придется восстанавливать? – подумал я.

– Конечно, – в голосе бойскаута вдруг появилась горечь, – мы понимаем очень хорошо, что живым людям памятников не ставят…

Та-ак! Я похолодел. И что же он предлагает?

Хотелось бы глянуть в его ясные очи! Но, видимо, рано еще – речь продолжается.

– Мы знаем, что коневодство, древний наш промысел, возродит наш край!

Тут я подумал, что ослышался. Коневодство-то тут при чем? Потом вспомнил – а! Ездунов коневодством увлекается!

– Мы также знаем, – в голосе его появилась дружеская насмешка, – что Валерий, – (какое панибратство), – в детстве занимался в конно-спортивной школе!

Да, информация налажена.

– Поэтому мы дарим ему коня!

…Который и должен меня угробить! Теперь более-менее все ясно.

Изящный пируэт.

– Точней, кобылу.

На трибунах – впервые – оживление.

– Кобылу старинной ахалтекинской породы, разведением которой и славился когда-то наш край!

Молодец хлопец, во все стороны пасы дает!

– Зовут ее Буква.

– Как? – нагнулся я в сторону, где Жоз стоял.

– Буква вроде… – он пробормотал.

Кир продал? Сказал, что я люблю?

– И мы надеемся, что именно на Букве, – голос звенел, – он доедет до полной своей…

…гибели…

– …победы!

Ну, это другое дело!

…Оказывается – не все еще.

– Эту красавицу, – видимо, она уже показалась в кадре, – сегодняшний и, мы надеемся, завтрашний хозяин нашего края Сергей

Васильич Ездунов подарил нам, нашей детской конно-спортивной школе…

Но?

– Но мы решили подарить ее…

Голос его звенел уже где-то в поднебесье – похоже было, он сам сейчас взлетит!

– Мы решили подарить ее…

Снова пауза.

…нашему Великому Слепому?..

– …нашему Замечательному Гостю! Именно ему мы обязаны тем, что к нам пришла Свобода! Его борьба, его страдания не пропали даром!

И не случайно именно он стоит сейчас на этой трибуне плечом к плечу с Сергеем Васильевичем Ездуновым, отцом и кормильцем нашего края!

Да уж, не случайно! Это точно!

– И пусть первым Всадником Свободы станет именно наш гость, нашедший время посетить места своей славы!

Зарапортовался хлопец!

– Подведите Букву!

А вот это уже конкретно. Но что – я так и поеду вслепую? Далеко не ускачешь.

– И именно сейчас мы снимем с его глаз повязку, чтобы он увидел…

Что увидел-то?

– …нас, продолжателей его дела.

Далеко пойдет!

– И, может быть, Небо… И, может быть, Всевышний в трудах своих…

Все-таки замахнулся.

– Заметит и это знаменательное событие и прольется на нас долгожданным и благословенным дождем!

Свист и аплодисменты приблизительно равной силы.

– …заметит нас, предателей его дела, – пробормотал я.

Ну? Что? Вообще хорошо. Но душно. Упрел.

– Ну… давайте, Сергей Васильич, – прошептал бойскаут.

Грубые пальцы зашарили у меня на затылке, и вот – спала пелена!

Некоторое время я стоял зажмурясь… Чего-то, оказывается, все-таки боюсь?.. А вдруг?.. Но никаких “вдруг”, естественно, не случилось.

Пополам – аплодисменты и свист. Причем одни и те же и хлопали, и свистели.

Ну давайте действительно глянем – ху из ху? Лицо болело и чесалось.

Вплотную с моим оказалось почему-то небритое и сильно пьяное лицо Ездунова… То-то он в своей речи со словом “совесть” никак распутаться не мог. Никакого Божьего дуновения в мой потный лоб, естественно, не последовало – хорошо, хоть не плюнул!

Зато над высокими трибунами, закрывая небо, реял плакат… То-то я контакт с небом не могу установить! Там Ездунов стоял красивый и гордый, в простонародной косоворотке, за ним простирались долины, цветущие поля, табуны лошадей и тут же бодро дымящие заводы, а вот это с краешку… ей-ей, стоит стройная баллистическая ракета, и двое матросиков в робах зачем-то драют ее до блеска – чтобы, очевидно, она понравилась там, куда они ее сейчас пошлют. Ничто, в общем, не забыто. Но самое главное – мы!

По обеим сторонам от Ездунова стояли мы, сцепив с ним поднятые руки: слева я, почему-то еще с вафельным полотенцем на морде

(так, наверное, проще было рисовать), справа – МБЧ, в рясе и монашеской шапочке, как в лучшей из своих ролей, олицетворяя собой связь краевого лидера и с искусством, особенно с важнейшим из всех искусств, и в то же время – с религией, о чем несомненно свидетельствовал монашеский наряд Маленького Большого Человека, и также, несомненно, и с пьянством, что тоже немаловажно: взгляд его слегка был затуманен, но лучист. Прелестная троица! По животам нас обвевает лента с надписью: “Старый конь бороды не испортит!” Понятно кто.

Затем я обратил свой взгляд к земле, точнее – к нашей трибуне…

Это, что ли, наш юный барабанщик с ангельским голосом? Я был потрясен! Во-первых, если он ангел, то почему в темных очках?