Эдуард Тополь - Московский полет Страница 18

– А какие шансы у балтийских республик выйтииз СССР? Вы когда-нибудь были там? Что? Служили в армии в Эстонии? Братцы, давайте сдвинем столы, а то здесь не слышно…

Они сдвигали столики к моему столику и задавали мне вопросы. Обменивались визитными карточками и задавали мне вопросы. Шумно встречали европейских журналистов, которые присоединились к нашей группе в Вене, и задавали мне вопросы. Угощали друг друга дринками и задавали мне вопросы. Начинали флиртовать с дамами и задавали мне вопросы.

– А у вас есть семья? – А если в Москве менять деньги на улице – это опасно?

– А вы уже американский гражданин? – А что вы думаете про русских националистов и про эту организацию, как ее – «Память»? – Но в Ленинграде воду пить нельзя, правда? – А вы знаете про шахтерские забастовки в России?

Самые сильные игроки довольно быстро поняли, что из меня не вытянешь материал для статьи, и оставили мяч на полу для игроков среднего калибра. Но в каждой группе именно среднее звено рано или поздно определяет своих лидеров и шутов. В нашей группе лидеров еще не было, а на роль если не шута, то юродивого было сразу два кандидата – Ариэл Вийски с его поминутными вопросами «а мы не опоздаем на посадку?» и «можно ли пить воду в Москве?» и ваш покорный слуга. И, кажется, я лидировал.

– О, Вадим, ваш английский вполне хорош! Если бы я могла так говорить по-русски! Между прочим, познакомьтесь, это мой муж Грегори Огилви, мы преподаем в «Вилым и Мэри колледж», Вирджиния. А чем вы зарабатываете на жизнь? Вы пишете в газету?

– А почему вы не эмигрировали в Израиль? – А сколько вам лет?

– Вы родились в Баку? Где это – Баку? О, это же там, где национальный конфликт!… – Вадим, еще пива?

– Как называется его книга? «KGB's dogs»? Вадим, а вы уверены, что вас пустят в Россию после такой книги? – Они же дали ему визу!

– Ну и что? Они могут устроить ему провокацию, как Нику Данилоффу. Вы же знаете КГБ! Я думаю, мы должны о нем позаботиться. Чтобы он там не оставался один. Мистер Вудстон! Барри! Это верно, что у нас назначена пресс-конференция с генералом КГБ?

– Абсолютно! 3автра, в 12.00. И еще, друзья! У нас будет встреча с лидерами русского национально-религиозного возрождения! Но это тайно от КГБ, прошу иметь ввиду!

– О, как интересно! Мистер Плоткин, вы когда-нибудь были в КГБ?

– Нет, но собираюсь побывать. Я хочу задать им пару вопросов.

– О чем?

– Well, одиннадцать лет назад они арестовали мой фильм. Я хочу узнать, есть ли он у них.

– Как это «арестовали фильм»? Арестовать можно человека, не фильм.

– В СССР можно арестовать что угодно…

– Еще одно объявление, друзья! – крикнул Барри Вудстон. – Внимание! В Москве, в нашей гостинице я заказал аренду сейфа. Если кто-то имеет при себе драгоценности или ювелирные изделия…

Через час я начал различать, кто из них кто. Конечно, легче всего было запомнить Роберта Макгроу из Колорадо – это был двухметровый голубоглазый и громкоголосый мужчина в ковбойской шляпе, в ковбойских сапогах и с широким ковбойским поясом на белых джинсах. Его пояс и сапоги были декорированы серебряными заклепками, а белая рубашка – цветными вышитыми узорами. И хотя ему было куда больше шестидесяти, он пил, мне кажется, все подряд – виски и пиво, джин и пиво, бренди и пиво и так далее, но его крупное загорелое лицо совершенно не менялось от количества алкоголя. Правда, по мере нагружения дринками он все ниже расстегивал кнопки на своей рубахе, обнажая медно-загорелую грудь, покрытую седым пушком…

Вровень с ним пила только Дайана Тростер из «Хантсвилл войс», Алабама. Но она пила только водку со льдом, ничего, кроме водки. И, в отличие от Роберта, после каждого дринка на ее тонком лице выступали белые пятна, а после пятого или шестого стакана ее лицо побледнело целиком и на длинном носике появились росинки пота. Но она аккуратно промокнула их салфеткой и заказала себе новый дринк.

Сэм Лозински – стройный, сорокалетний, в темном блейзере и строгом галстуке полковник и редактор «Военных новостей» шестого Американского флота, а также Норман Берн – невысокий, но крепко сбитый, с живыми бархатными глазами адвокат-защитник из Флориды, и молчаливый тяжеловес Джон О'Хаген, мэр города Мэдисон из штата Охайо, пили поровну – примерно один дринк в пятнадцать минут. С такой же скоростью поглощала дринки наша молодежь – шестеро 25-летних журналистов из Вашингтона, Лос-Анджелеса и Торонто, которые еще в нью-йоркском аэропорту объединились вокруг очень симпатичной Моники Брадшоу, полуфранцуженки-полушотландки с карими глазами и хорошенькой фигуркой. На плечиках своей кегельной фигурки Моника постоянно носила целую тонну фотоаппаратуры – она была фотокорреспондентом какого-то питтсбургского журнала.

Не больше двух дринков за все время нашей стоянки в Вене выпили администратор нашей делегации Барри Вудстон и совсем молоденький, в джинсах и сникерсах, черный журналист из Нью-Йорка Гораций Сэмсон, который трижды спросил меня, почему я эмигрировал в США, в не в Израиль.

При этом количество вопросов было обратно пропорционально количеству выпитых дринков. То есть, больше всех меня допрашивали те, кто пил только минеральную воду – Ариэл Вийски, профессорская пара Огилви из «Вильям и Мэри колледж», четверо японцев и похожий на австралийского медвежонка вундеркинд Дэнис Лорм, который, кажется, знал о России абсолютно все – цифры безработицы, алкоголизма, численности КГБ, национального дохода, количества политзаключенных и так далее до процентов татарской, шведской и еврейской крови у Владимира Ленина и размеров пигментного пятна на голове Горбачева.

По данным ЦРУ, военный заговор против Горбачева невозможен, но консервативное крыло партийной номенклатуры, с помощью саботажа в снабжении населения продуктами создает в стране настроения, на гребне которых они могут в будущем опрокинуть всю перестройку…

Вот так, словно по-писаному, Дэнис мог говорить, не замолкая, и при этом поминутно поворачивался ко мне за подтверждением: «Верно? Вы согласны? Так?…». Даже когда нам объявили посадку, он, наспех досматривая кипу немецких, французских и английских газет, продолжал без остановки:

– Я согласен с вами на сто процентов! Горбачев начал перестройку, чтобы немножко починить старую систему. Абсолютно! Но когда он открыл капот советской экономики, то увидел, что там все сгнило и по всему телу системы – метастазы рака. Однако сам он такой же продукт системы, как Хрущев или Брежнев, и боится оторваться от КГБ и партийной бюрократии…

Под это журчание и в окружении всей нашей группы я пошел на посадку в самолет, совершенно забыв, что это последняя остановка перед Москвой. Перед Москвой! Где-то сбоку, поодаль, промелькнула вывеска «Lost and Found», и я по касательной вспомнил, что десять лет назад это была первая в моей жизни вывеска, которую я самостоятельно прочел по-английски, усмотрев в ней какой-то скрытый шифр всей своей жизни. Но уже в следующий миг поток нашей делегации увлек меня дальше. И я – так же мельком, с недоумением – подумал что этот аэровокзал как-то ужался за десять лет, стал меньше. Но предаться воспоминаниям я уже не успел – мы входили в наш «Боинг».

Всего два часа назад мы сидели в нем, разбросанные по всему салону, и выходили в Вене совершенно незнакомыми, разрозненными людьми. А теперь, неся в руках свои недопитые дринки, мы вошли в самолет одной шумной компанией, на ходу обсуждая европейские события, политику Белого Дома, роспуск венгерской компартии, рост цен на бензин и еще черт-те что, вплоть до вкуса немецкого пива. И я был в эпицентре этого клубка реплик, монологов, шуток, касаний плечом и паров алкоголя. Не прерывая разговоров, мы расселись в салоне одним плотным массивом, почти бесцеремонно меняясь местами с пассажирами не из нашей группы, и только после взлета я вдруг осознал, что елки-палки! – я лечу в Москву, в Москву!

Но страха не было.

Я даже с удивлением поискал его внутри себя, потом глянул в иллюминатор – неужто мы уже летим? И тут же встретил вопросительный взгляд флоридского Нормана Берна.

– Бдим, не беспокойся! Если что – я буду твоим адвокатом! – сказал он.

– Чиирс!

Мы чокнулись. И в тот же миг о наши стаканы ударил стакан полковника Сэма Лозинского.

– Имей в виду, Бдим, – сказал он. – Шестой американский флот на твоей стороне!

– Спасибо.

– Бэлл, Бдим… – неторопливо произнес с заднего сиденья двухсоткилограммовый Джон О'Хаген, городской мэр Охайо. Кажется, он впервые открыл рот за все время нашего полета. Но слова его прозвучали увесисто. – Если что-то случится с тобой в Москве, мы просто не дадим им зерно. Вот и все.

Они все говорили «Бдим» – с ударением на первом слоге. Но мне это уже не мешало. Ощущение того, что за моей спиной действительно стоят Шестой американский флот, фермеры Охайо и две дюжины американских, японских и европейских газет (плюс, конечно, эффект нескольких дринков), подняли мой дух почти на ту же высоту, на какой он был десять лет назад, когда я в этом венском аэропорту выносил из советского самолета парализованную еврейскую старуху.