Андрей Рубанов - Готовься к войне Страница 18

Солодюк покраснел и задрожал.

— У меня сложная ситуация! У меня вилы, Знайка! У меня катастрофа! Я каждый месяц объясняюсь в прокуратуре! Я в черных списках! Я числюсь как неблагонадежный во всех крупных банках…

— Ты сам выбрал такой бизнес.

— Это ты мне его посоветовал!

— Да, — равнодушно согласился банкир, — посоветовал. В девяносто четвертом году. Когда сам этим жил. А в две тысячи втором точно так же посоветовал закрыться. И легализоваться. Как я.

И Знаев показал подбородком на экраны, по которым ползли ломаные линии биржевых графиков. Дал понять, как именно в наше время следует легализоваться. Но его собеседник только поморщился.

— Дашь наличные?

— Нет.

— Ты ставишь меня на край.

Знаев разозлился.

— Ты сказал — «край»? Что ты знаешь про край, Паша? В девяносто седьмом я приторчал одному жулику крупную сумму. Задержал на один день. Всего на один! Меня отвезли в пригород Москвы, вывели на крышу девятиэтажки — и поставили на край. Вот там, Паша, был край, реальный! Вечер был. Повторяю, пригород. То есть я смотрел вперед — а передо мной темнота, и огоньки редкие… Ветерок такой, приятный… Дали мне телефон, сотовый… И я на том краю три часа простоял. Пока всех, кого мог, не разыскал и не получил от людей обещания, что к утру деньги будут…

— Если ты не дашь мне наличные, со мной сделают кое-что похуже.

— Найми охрану.

Солодюк мрачно приосанился.

— Я сам себе охрана.

— Как хочешь.

— Зря ты так со мной, Знайка.

Лицо старинного приятеля изменилось, и эти изменения не понравились банкиру — выразили не гнев, не обиду, а чистую злобу.

— Зря ты так со мной, — повторил Солодюк и криво улыбнулся, как улыбаются мужчины, которые думают, что умеют держать удар, а на самом деле не умеют.

— Зря я так с тобой? — переспросил Знаев. — Зря ТЫ так со МНОЙ! Ты хотел меня нагнуть. Мы договорились, что ты не будешь проводить через меня свои сделки! А ты — продолжаешь. Тихо, скрытно. Чтоб я не узнал…

— Закончим на этом, — проскрежетал гость.

— Ладно.

— Удачи тебе, Знайка.

— Ага.

Банкир проводил бледного афериста до выхода. Выглянул в приемную.

— Алиса, зайдите.

— Сергей Витальевич, я все сделала в соответствии с правилами, — сразу начала рыжая. — Этот человек давно уже…

— Черт с ним, — благодушно сказал Знаев и посмотрел, плотно ли прикрыта дверь. — Вы готовы?

— К чему?

— Мы сегодня идем в театр.

Она на миг опустила глаза, когда подняла — взгляд был новым. Серьезным, даже подозрительным.

— Вы уверены, что это… нужно?

— Я ни в чем никогда не был так уверен.

— А я — нет.

— Послушайте, этот культпоход вас ни к чему не обяжет. Кстати, давай на «ты».

— Нет.

Знаев улыбнулся.

— У вас твердый характер, Алиса. Но все-таки вы неправильно говорите «нет». Вы, Алиса, вкладываете слишком много страсти… Нет! О, нет! — спародировал Знаев и проделал патетический жест. — «Нет» — очень сложное слово. Я, Алиса, годами тренировался, чтоб научиться его произносить. Негромко, спокойно, с сознанием собственной внутренней силы… Есть и другие хитрости, мелкие, но важные…

— Какие?

— Расскажу по дороге. Тронемся в пять часов. Встретимся там же, у входа в наш ресторан…

— «Наш»?

— Конечно. Мы провели там первый совместный вечер. Считаю, что это хороший повод, чтоб считать ресторан «нашим»…

Он вдруг позволил себе податься вперед и наклонить голову. Захотел понять ее запах. Не тот, обычный — духи, пудра, лак для волос, чем еще они себя умащивают, — а настоящий, кожей выделяемый. Бывает же, что в метре от нарядной самочки теряешь голову от парфюма, а сближение на дистанцию, близкую к интимной, вдруг погружает тебя в постыдные ароматцы белья, торопливо выстиранного скверным мылом и высушенного феном за пять минут до выхода в свет. Или же помады, изготовленной из вазелина пополам с гуашью. Или, чаще, наждачного перегара какой-нибудь гадкой «Балтики номер три».

Между тем как молодая женщина, в подлиннике, под слоем духов и дезодорантов, обязана пахнуть исключительно яблоками.

Рыжая мгновенно отодвинулась, но он успел. Поймал ноздрями то, что желал. Действительно, яблоко. Сахар, воздух, солнце (ведь его лучи тоже пахнут) — все смешано в наилучшей, благодатной пропорции. Повезло тебе, Знайка. Даже странно, что тебе так повезло. Девочка — свежее свежего — стоит напротив и ждет, что будет дальше.

Если бы знать.

3. Пятница, 15.15–21.30

В это время дня он обычно дремал. Летом — с трех до половины пятого. Зимой, когда спит все живое — немного больше. Но сейчас мысль об отдыхе пришлось оставить.

Вчера — два часа в ресторане, сегодня — поездка в театр, это еще минимум четыре часа, нельзя так обходиться с драгоценным временем. Оно любит, когда любят его. В точности так же, как и деньги.

Знаеву легко было укротить деньги. Когда они появились, первые, настоящие, большие (в девяносто втором, что ли, очень, очень давно), бывший гитарист уже хорошо отдавал себе отчет в том, что главное — не заработать, а удержать. Самая коварная статья расходов — так называемые «скрепки». Мелочи. Копеечные траты, о которых сразу забываешь. Подобным же образом норовит исчезнуть и время. Пять минут там, пятнадцать здесь, бестолковый разговор, затянувшийся обед, потерянные минуты складываются в часы, в дни, в годы; кому-то, наверное, такая непримиримая арифметика, может, покажется выражением склонности к мазохизму, однако банкир давно привык. И когда, например, бывшая жена упрекала его в том, что за секундами и минутами он не видит жизни, как за деревьями — леса, он только снисходительно кривил губы. Он все видел. И лес, и деревья, и саму жизнь.

Принял душ (восемь минут). Позвонил Жарову — напомнил, что сегодня предстоит ВЕСЕЛЬЕ. Позвонил прорабу. По случаю пятницы тот уже лыка не вязал, однако банкир не обиделся. Строителям можно и злоупотребить. У них работа вредная. Почти такая же вредная, как у банкиров.

Прораб был никакой не прораб, а глава строительной фирмы, взявшей подряд на подготовительные работы по возведению супермаркета. Прорываясь сквозь алкогольные вздохи и невнятные восклицания собеседника, Знаев еще раз повторил, что закладка первого камня намечена на вторник, пожелал приятных выходных и отключился, не дослушав тоскливые возражения и жалобы (помимо магазина, прораб вел еще четыре объекта и в сезон, с апреля по ноябрь, работал без выходных).

Без четверти четыре вызвал Горохова, вдвоем провели короткое энергичное совещание. Обсчитали прошедшую неделю. Обнаружили неплохую, даже с учетом летней стагнации, прибыль. Еще раз обсудили неожиданный куш, двести тысяч, подарок убиенного незнакомца. Полученные, в обмен на небольшой гонорар, из милицейских архивов справки утверждали, что покойный владелец депозита, пятидесятилетний русский мужчина, официально нигде не работал, не имел ни жены, ни детей, — из родственников только мать, глубокая старуха, проживающая в двух тысячах километров от столицы. Теоретически бабушка должна была прибыть в Москву, вступить в наследство и сказочно, на склоне лет, обогатиться, но что-то подсказывало банкиру, что она не приедет. Порешили, как обычно в таких случаях, ничего не делать — ждать.

Далее Алекс Горохов был отпущен домой, в семью. Ценнейший и старейший сотрудник, облеченный абсолютным доверием, он имел свободный график, приезжал и уезжал когда хотел, босс давно его не контролировал, спрашивал только результат; Горохов имел три рабочих кабинета — в банке, в городской квартире и в загородном доме, — из процесса не выключался никогда. Очень уставал — но Знаев был убежден, что беда его заместителя не в загруженности, а в никотине.

Уже в пятом часу банкиру пришло в голову, что надо бы купить цветов. Вернее, распорядиться, чтоб купили и принесли. Он уже почти нажал кнопку вызвать Любу, но передумал. Сообразил, что будет не очень красиво, если подчиненные побегут за цветами для девушки хозяина. Особенно если девушка хозяина — такая же подчиненная. Это, безусловно, крепко подпортит образ хозяина в глазах наемного коллектива. Хозяин есть полубог, существо из особого теста, лишенное недостатков и слабостей; нельзя посвящать коллектив даже в самые невинные подробности частной жизни хозяина; многие годы потрачены на создание такого положения вещей, когда люди цепенеют при одном только появлении хозяина в их поле зрения; какие тут могут быть цветы?

Сам куплю. Отпущу Василия, заберу машину и доеду до ближайшего ларька. Никто ничего не узнает. На первый взгляд смешно и глупо бояться пересудов среди тех, кого ты кормишь, — но только на первый взгляд. Разложение начинается с мелочей.

Около двадцати минут он пытался заставить себя сочинить очередной абзац своей книги — в текущей главе речь шла о различных вариантах стратегий развития финансово-кредитных учреждений в условиях растущего рынка но так ничего и не сочинил, в голову лезли только общие фразы; в итоге послал все к черту, пригладил перед зеркалом волосы и пошел. Беззлобно над собой издеваясь. Ишь, Ромео. На свидание намылился. На пятом десятке. Седина в бороду, бес в ребро…