Ингмар Бергман - Благие намерения Страница 18

Сейчас, стало быть, середина августа, половина шестого вечера. В столовой посетителей немного. В меню — сконский гуляш и кисель, к этому подают домашний квас. За стенами заведения по-прежнему жаркое лето и всеобщая стачка. Внутри — полусумрак, застоявшийся чад и неопределенные, приглушенные запахи уборной и сдерживаемой похоти.

Во внутренней комнате за угловым столиком сидят три богослова, сдававшие экзамен профессору Сюнделиусу. Хенрик от растерянности и нерешительности остался в городе, вместо того чтобы уехать к матери в Сёдерхамн. Он ночует на продавленном диване у Юстуса Барка, который поддерживает в себе жизнь рытьем грядок в Ботаническом саду. Причитающееся ему минимальное пособие будет выплачено лишь в начале сентября. Будущий самоубийца Бальтсар всегда при деньгах и берет частные уроки. Каникулы он посвящает изучению китайской письменности VIII века, когда императрица By Дзетян подвергла преследованиям и уничтожила немало представителей могущественной династии Тан.

Молодые люди прихлебывают кисель, запивая его снятым молоком. Мимо проходит фрёкен Мэрта, она приветливо спрашивает, понравился ли им гуляш. Вежливое бормотание. Она останавливается, хочет что-то сказать, передумывает. Но потом все же решается.

Фрёкен Мэрта. Мне очень неприятно это говорить, но я вынуждена повысить месячную абонементную плату. Всеобщая стачка. Все страшно подорожало, понимаете. Так что мне придется повысить плату с первого сентября. Двадцать эре за каждый обед и ужин, получается тридцать пять крон в месяц или что-то около этого. Нам ведь не хочется снижать качества. И потом, зимой у нас должно быть тепло и уютно. Разрешите угостить вас коньячком к кофе.

Умиротворенное бормотание. Фрёкен Мэрта приносит четыре бокала, отпирает буфет, вынимает бутылку, снова запирает замок и присаживается за стол. Богословам приносят кофе. Все чокаются. И замолкают.

Наверное, следует сказать, что вид у фрёкен Мэрты Лагерстам вовсе не такой, как можно было бы предположить. Это маленькая седая дама с черными глазами и красиво вылепленным бледным лицом. Узкоплечая, тоненькая, с легкими движениями. Никто не рискует пререкаться с фрёкен Мэртой.

Она зажигает сигарету в длинном мундштуке и, откинувшись, разглядывает своих гостей из-под полуопущенных век сквозь пелену дыма. Помощницы фрёкен Мэрты уже начали убирать со столов — с большого стола в средней комнате и с маленьких столиков, только что покинутых немногочисленными посетителями. Фрёкен Густава — толстая молчаливая девушка с печальными глазами, фрёкен Петра не отличается красотой, но приветлива и любезна, ей сорок лет, она вдова.

«Сейчас заведем граммофон»,— говорит фрёкен Мэрта и велит Густаве принести аппарат и пластинки. Юстус предлагает свою помощь. Войдя в сильно захламленную каморку фрёкен Мэрты рядом с кухней, богослов тут же принимается облизывать и тискать грустную, пассивную девушку. Только он прижал ее к стене, намереваясь стащить с нее трусы, как неожиданно появляется Петра. Не обращая особого внимания на возню у печки, она говорит, что сама возьмет пластинки, с ними надо быть поосторожнее, чтобы, не дай Бог, не упали и не разбились. У Юстуса пропадает желание, и Густава запихивает свои большие груди обратно в блузку.

Фрёкен Мэрта угощает коньяком по второму разу, девушки сели на придвинутые стулья, богословы курят предложенные им сигары. Из красного зева граммофона вырывается заклинающий голос Карузо: «Principessa di morte! Principessa di gelo! Dal tuo tragico cielo, scendi giù sulla terra»![13] В табачном тумане и коньячном аромате сонно светится принесенная керосиновая лампа.

Фрёкен Мэрта смотрит на гостей с материнской улыбкой: нам сейчас хорошо, все хорошо, так будет и дальше, милые юноши. Хенрику надо отучиться грызть ногти, а этот Бальтсар, что с ним делать, глядя на него, хочется плакать, ну, а молодой Барк, похоже, неплохо справляется, вон залез своим длинным носом в вырез блузки. Густавы, правда, ему надо вставить верхние зубы, бедняжка.

«Подойдите сюда, кандидат Бергман! Сядьте рядом со мной. Почему вы грызете ногти? Разве можно это делать, имея такие красивые руки. Ну, что скажете? Как дела с женским полом? Конечно, избалованы вниманием и поклонницами? Выбирай любую? Послушайте, малыш, не смотрите на меня с таким ужасом, я вас не съем. Вот так-то лучше!»

Юстус Барк с фрёкен Густавой, потеряв равновесие, грохнулись на пол под протяжное беззвучное хихикание. Они помогают друг другу подняться, у девушки узел волос сполз с затылка на шею, влажные от пота пряди упали на уши. Фрёкен Мэрта перегибается через стол и меняет пластинку: «Летучая мышь», вечеринка у тоскливо-похотливого принца Орловского. Под царапание иглы ласкающе поет хор: «Brüderlein, Brüderlein und Schwesterlein. Du, Du, Du immerzu! Erst ein Kuss, dann ein Du...»[14]

Бальтсар Кугельман, отложив свое самоубийство еще на несколько часов, склоняет узкое белое чело на круглое плечо и опытно-ласковую руку фрёкен Петры. Фрёкен Мэрта вытягивает губы, свои красивой формы чувственные губы с поперечными морщинками к губам Хенрика и легко целует его, три раза, не меньше. «Черт возьми! — восклицает внезапно Юстус Барк. — У меня же письмо для Хенрика! Оно пришло сегодня после обеда, как раз когда я зашел домой привести себя в порядок. Извини за задержку, но мы же были заняты».

Юстус вытаскивает из нагрудного кармана мятый конверт и протягивает его Хенрику, у которого сразу же напрягается взгляд: почерк Анны, без всякого сомнения, это письмо от Анны, без всякого сомнения, Анна написала ему письмо. Анна написала!

Он очень осторожно берет письмо и, извинившись больше растерянно, чем вежливо, вываливается на пустынную, в красных лучах заходящего солнца Драгарбрюннсгатан. С расположенной поблизости сортировочной станции доносятся пыхтенье маневрового паровоза и лязг буферов. Он почти бежит вверх по Бэвернс грэнду в направлении Фюрисона. И, опустившись на скамейку, читает короткое и официально-любезное письмо, в конце которого мать Анны несколькими строками приглашает его навестить их.

Эрнсту на день рождения подарили фотоаппарат с автоматическим спуском, и сейчас будет сделан семейный портрет. После завтрака барабанным боем клан сзывают на лужайку у опушки. Теплый солнечный день, все в светлых одеждах. (Фотография существует на самом деле, хотя она сделана чуть позже, вероятно, летом 1912 года, но к этому моменту подходит больше.) Итак, вынесли два стула. На одном сидит начальник транспортных перевозок с тростью и утренней сигарой. Если поглядеть хорошенько, через лупу, можно убедиться, что спокойное красивое лицо измучено болями и бессонницей. Рядом с супругом сидит Карин Окерблюм. Кто из этих двоих глава семейства, сомневаться не приходится. Маленькая, полная фигурка дышит авторитетом и, возможно, улыбчивым сарказмом. На тщательно уложенных волосах великолепная летняя шляпа, словно печать ее власти. Ясный взгляд, устремленный в объектив, небольшой двойной подбородок. Она приготовилась к фотографированию, но через несколько секунд встанет, полная жизненной силы, дабы раздать приказания. Вокруг родителей сгруппировались старшие сыновья с женами. Карл стоит один, повернувшись в профиль, смотрит куда-то вправо, делая вид, что его там нет. Дочки Густава и Марты хохочут так, что изображение смазалось. Сгорбившись, они обнимают друг друга за талию, на них матроски и юбки до колен. Ближе к камере, слева на фотографии, сидит на траве Анна. Она по какой-то причине, о которой, наверное, нетрудно догадаться, очень серьезна, взгляд открытый и доверчивый, губы чуть раздвинуты — столько страстных поцелуев украдкой. За Карин, на коленях, Эрнст и Хенрик, оба в студенческих фуражках, аккуратных пиджаках, с пристежными воротничками и при галстуках. Совершенно очевидно, что Хенрика пригласили на дачу к начальнику транспортных перевозок как друга сына, а не как возможного жениха дочери. На заднем плане, но хорошо видимые, стоят фрёкен Лисен и фрёкен Сири, достойная пара в белоснежных передниках и с серьезным фотографическим выражением лица.

Четырнадцать человек, лето, август 1909 года. Всего секунда. Войди в фотографию и воссоздай оставшиеся секунды и минуты! Войди туда, ведь тебе так этого хочется! Почему ты столь страстно этого жаждешь, узнать трудно. Может быть, для того, чтобы задним числом реабилитировать стройного молодого человека, стоящего рядом с Эрнстом. Того самого, с красивым, беззащитно-неуверенным лицом.

Семейный портрет запечатлен, и начальника транспортных перевозок с помощью трости и бережно поддерживающих рук ведут к открытой лоджии, обращенной к солнцу и ландшафту. Там старого джентльмена усаживают в особое кресло с регулируемыми спинкой и подлокотниками и зеленой в клетку обивкой. За спину ему кладут подушку, под ноги ставят скамеечку, пододвигают плетеный стол с сегодняшней почтой и вчерашней газетой, стаканом минеральной воды, разбавленной несколькими каплями коньяка, и полевым биноклем. Фру Карин собственноручно накрывает супругу колени пледом и целует его в лоб, точно так же, как она делает каждое утро, прежде чем пуститься в широкомасштабные экзерсисы по проявлению власти.