Люциус Шепард - Закат Луизианы Страница 18

Мустейн понял, что она изрядно набралась. Он позавидовал ее возможности видеть мир не в фокусе.

– Все жители вашего города чокнутые, – сказал он.

Она издала смешок, но не проронила ни слова.

– Что? – спросил он.

Сидель обратила на него взгляд зеленых глаз, словно отреагировав на некий сигнал и проверяя свое впечатление. Она попросила у Эрла сигарету. Бармен протянул ей пачку, дал прикурить; она выпустила тонкую струйку дыма из сложенных трубочкой губ и обратилась к отражению Мустейна в зеркале:

– Я неравнодушна к слабым людям с мозгами. Они интересны, но неопасны. Поэтому я решила отнестись к тебе с симпатией.

– Вот здорово! Ну, спасибо.

Сидель подняла руку, веля ему замолчать.

– Я доверяю таким людям, поскольку зачастую они знают что-то, но недостаточно сильны, чтобы поверить голосу своего разума. Что бы там они ни воображали о своих глубоких познаниях, на самом деле они ничего не знают, поскольку всякое знание есть, главным образом, предмет веры. Поэтому когда ты говоришь: «Все жители этого города чокнутые», я слышу: «Этот город ставит меня в тупик». Именно так говорит любой умник, когда сталкивается с тайной.

– Неужели Грааль так таинственен? – сказал он. Сидель затянулась сигаретой и выпустила дым в стакан, отчего зеленая жидкость, казалось, вскипела, как колдовское зелье.

– Нью-Йорк, Лос-Анджелес… Омаха. Коли проникнуть взглядом за внешнюю сторону вещей, повсюду царит одинаковое безумие. Разница между Граалем и остальным миром заключается в том, что здесь все внешние покровы реальности уже два века как сняты. Мы, можно сказать, на ладони.

Песня Спрингстина закончилась, и начались «Порочные игры» Криса Айзека.

– Два века, – продолжала Сидель. – Грааль пережил период упадка и бедствий, но выстоял. Он не процветал, но и не закатывался. Нам повезло. А повезло нам потому, что мы заключили сделку, гарантирующую благополучие. Возможно, мы заключили сделку с дьяволом. Никто точно не знает. Но сделанного не воротишь. И нам жить с этим. – Она всмотрелась в свое отражение в зеркале, взбила волосы. – Тебе лучше тоже поверить в это, иначе у тебя не хватит сил сделать то, что необходимо.

– А что, по-твоему, мне необходимо сделать?

– Разве ты не знаешь?

– О, конечно. Я должен увезти Вайду отсюда. Но вы все тут ходите с таким многозначительным, понимающим видом, словно у меня на лбу отпечатан таинственный знак… словно именно поэтому никто из вас не пытается остановить меня.

– По-твоему, жителям нашего города нравится то, что происходит с Мадлен и Вайдой? Вовсе нет. Они боятся потерять то, что имеют, но они не в восторге от того, что им предстоит сделать, чтобы сохранить себя. Возможно, некоторые попытаются помешать тебе, но когда дойдет до дела, никто тебе не воспрепятствует. Никто, кроме тебя самого… и возможно, Вайды. Ибо она не захочет уехать с тобой.

– Откуда тебе знать?.

– Я знаю Вайду лучше, чем ты.

– Возможно, мы просто смотрим на мир с разных сторон, – сказал Мустейн.

– Делай, что считаешь нужным.

А вдруг Сидель права? Права во всем. Что, если Грааль – типичный городок. А мир, лишенный покровов реальности, оказался бы местом, где древние законы магии тесно переплетены с законами физики? Предположение о сделке со сверхъестественной силой, о сделке, которую изо дня в день заключают миллионы верующих посредством молитв и религиозных ритуалов, объяснило бы многие вещи, кажущиеся необъяснимыми.

Если вы в состоянии принять такое предположение.

– Мне тяжело… – Мустейн собирался сказать еще что-то, но, похоже, добавить было нечего.

Сидель пожала плечами и тихонько подпела Крису Айзеку, с подлинным чувством.

– Вайда… – прошептал Мустейн.

Звук имени отозвался трепетом в глубине души. Чтобы женщина, с которой он знаком меньше суток, могла возбудить в нем столь сильные чувства; чтобы она с такой легкостью завлекла его в дремучую чащу своей жизни; чтобы он приехал в незнакомый город и часом позже влюбился в женщину, видящую в нем мужчину, способного взять на себя ответственность… Мустейн чувствовал искушение приписать все игре случая и избытку адреналина в крови, но такое объяснение шло вразрез с фактами. И что самое удивительное, самое пугающее (ибо он боялся, что занимается самообманом), он действительно хотел взять на себя ответственность за нее.

Мустейн задумчиво смотрел в свой стакан, пока песня не закончилась, и Доктор Джон не запел «Прогулку по золотым осколкам». Жутковатый хор женских голосов зазвенел у него в ушах, затуманил мысли, словно он обкурился травки. Он вспомнил Вайду, какой она была вчера ночью: густая тень лежит на склоненном над ним лице, лунный свет мерцает на груди.

Краем глаза он заметил тряпку, проехавшую взад-вперед по стойке, и Эрл сказал:

– Вы так старательно растягиваете ваш стаканчик виски, будто это последнее, что у вас осталось в жизни. Если вы не при деньгах, следующий за мой счет.

Мустейн задумался, хочет ли он еще выпить. Потом указал на выстроенные в ряд стаканы для «криптоверда»:

– Сделайте-ка мне вашего зелья.

Эрл просиял:

– Я знал, что вы закажете «криптоверд».

13

Время сумерек

Вайда закрыла ресторан ровно в шесть. Работать допоздна не имело смысла: в Иоаннову Ночь люди начинали пить рано. Она предоставила Ансону запереть двери, а сама быстро зашагала по обочине дороги к «Верному шансу». Марш отстал от нее, или его колдовские чары постепенно слабели, шли на убыль, встречая ожесточенное сопротивление, подумала Вайда. Сейчас она чувствовала себя спокойнее, чем в продолжении дня. Мысль о предстоящих часах близости с Джеком кружила голову и наполняла сердце предвкушением счастья. Она представила, как лежит на постели с поднятыми коленями, а он нависает над ней. Образ вызвал мгновенное возбуждение, которое, в свою очередь, отдалось в расслабленном покачивании бедер. О, она готова! Она должна уловить Джека в свои сети, втащить в свою лодку, не особо задаваясь вопросом о своих чувствах, хотя она чувствовала, да, чувствовала. Небесное блаженство и жар страсти, объятья Иисуса. Щеки у нее горели; капелька пота сбежала в ложбинку между грудей. Вайда пересекла парковочную площадку, заметила покрытый пятнами ржавчины пикап у дальнего угла здания. В следующее мгновение она увидела свои руки, сжимающие молочно-белые груди; лицо с острыми, словно осколки стекла, чертами; и сверкающие зеленые глаза, манящие, завораживающие, требующие от нее поцелуя. Приведенная в замешательство внезапным видением, она резко остановилась, чтобы разобраться в происходящем. Эта сука Сидель иногда выступала покруче Марша. Хотя ее телепатические посылы никогда не доставляли Вайде постыдного наслаждения. Вайда не позволила Сидель отравить свою радость. Она глубоко вздохнула и пошла дальше.

Джек и Сидель сидели за стойкой, спиной к двери, через два табурета один от другого – такою дистанцию держат люди, враждебно настроенные друг к другу, подумала Вайда. И обрадовалась. Она подошла с беззаботным видом, низко наклонилась над Сидель и сказала:

– Привет, Сидель! А я как раз думала о тебе. – Потом она повернулась к Джеку, нарочно загораживая его от Сидель, и легко поцеловала в губы. – Ну как ты, милый? – спросила она. – Надеюсь, не очень набрался?

– А что такое? – Он обнял Вайду за талию одной рукой и притянул к себе.

– Мне не объяснить, – ответила она. – На словах – никак.

Поднимаясь на ноги, Джек принял измученный вид.

– Ох… ладно. – Он бросил на стойку двадцатидолларовую купюру и обнял Вайду покрепче. – Пока, – небрежно кинул он Сидель, которая с застывшим выражением лица изучала свое отражение в зеркале.

Вайда вскинула руку и легко пошевелила пальцами, когда Джек повлек ее прочь.

– Пока.

– У-гу, – с отсутствующим видом пробубнила Сидель, не отрывая взгляда от зеркала. – До встречи.

Джек вел машину. Вайда высунула локоть в окно и закрыла глаза, подставляя лицо теплому соленому ветру. Небо над Заливом прояснялось, постепенно становясь бледно-голубым. У них еще оставалось два с лишним часа до наступления темноты.

– Не хочешь искупаться? – спросила Вайда и указала рукой вперед. – Проезжай дальше… вон до тех зарослей. Я покажу тебе свой пруд.

Она вытащила из-под сиденья скатанное покрывало и повела Джека сквозь заросли кустов и бамбука. На берегу пруда она мгновенно сняла платье и трусики и бросилась прямо в темную колдовскую воду, проплыв под ней несколько ярдов и вынырнув ровно в тот момент, когда Джек прыгнул за ней следом. Он вынырнул в фонтане брызг, поймал Вайду за талию и утащил под воду в объятиях. Он лепил из нее новое телесное воплощение чувственного желания, словно из мягкой глины, тесно сжимая талию, придавая грудям форму своих сложенных чашечкой ладоней. Несколько минут они играли в воде, а потом выкарабкались на берег, упали на покрывало и занялись любовью. Все было настолько естественно, что Вайда вдруг испытала приступ паранойи. Испугалась, что все происходит не наяву, а потом испугалась, что все-таки наяву. Она настолько привыкла к постоянному отсутствию норм в своей жизни, что теперь норма казалась ненормальной. Но скоро она отдалась единству Девяти Форм и магии одного мужского тела. Джек застонал, и такой же протяжный стон вырвался из груди Вайды. Понимая и чувствуя его, она сосредоточилась на своих ощущениях за секунду до того, как он дал знак. Когда он, достигнув пика возбуждения, задвигался в бешеном ритме, горячая волна наслаждения прокатилась по ее содрогающемуся телу и захлестнула душу. Белая мгла заволокла сознание, и Вайда кончила. Позже она подумала, что они словно растворились друг в друге, прошили друг друга насквозь ослепительно-яркими лучами, как герои «Звездного пути». Некоторое время она тихо покачивалась на волнах блаженства. Перед глазами у нее все расплывалось; листья и просветы неба над головой казались купольным сводом, выложенным мозаичной плиткой темно-зеленого и лиловато-серого цвета. Сквозь кокон сгустившейся вокруг нее тишины постепенно начали просачиваться звуки: шорох листьев, птичий щебет, кваканье лягушек. Вайда не помнила, призналась ли в пылу страсти, что любит его. Она хотела сказать Джеку это сейчас – и знала, что скажет правду. Но она слишком устала. Ее кожа медленно остыла, и она заснула.