Адам Тёрлвелл - Политика Страница 18

Папа довольно плохо разбирался в животном царстве.

Скорее всего, кому-то стало плохо, подумал он. Он скептически взглянул на пантеру и попытался решить, какого она цвета. Лавандового, цвета гелиотропа, пурпурного, бордового, цвета темной сливы, шоколадного? Может быть, даже табачного, подумал он.

А Нана обожала животных. Она любила их невозмутимость. Их уверенность в себе. В животных не было зла.

— Ой, смотри, обезьяна, — хихикнула Нана, — обезьяна!

— Она себя дрочит, — заметил Папа.

— Знаешь, за что я люблю животных? — спросила Нана. — За то, что они не умеют разговаривать.

— М-м-м, — сказал Папа.

— Как ты думаешь, — спросила Нана, — если бы у зверей была более питательная еда, им было бы лучше? Ну, у них бы тогда оставалось больше времени играть и думать…

— Ой, — сказала Нана, — прости, конечно же, это глупо.

Они пошатались по зоопарку. Они разгуливали среди клеток и смотрели на белых медведей и пингвинов. У Наны открылось пристрастие к фисташковому мороженому. Они купили Папе фисташкового мороженого.

Нана рассказала Папе про свое последнее открытие: Эльзу Скиапарелли.

Вряд ли вы знаете, кто такая Эльза Скиапарелли. Про нее никто ничего не знает. Кроме Наны. Такая уж девушка была Нана.

Эльза Скиапарелли, сказала Нана, была модельером-сюрреалистом. Она ненавидела буржуазную страсть к украшательству. Она так ненавидела буржуазный вкус, что сделала черный джемпер с белым шарфиком, завязанным бабочкой. Шарфик составлял с джемпером одно целое. Он был подделкой. Поддельный шарфик был символом. Он выражал буржуазную фальшь.

— Честно говоря, я этого не понимаю, — сказала Нана. — Как-то это, ну.

И тут зазвонил ее телефон. Это был Моше. Нана беззвучно прошептала Папе, что это Моше. Папа улыбнулся.

Эта сцена вся состоит из улыбок. Улыбка — ее лейтмотив. Очень похоже на заговор, подумала Нана.

— Привет-привет, — сказала она.

Слон в соседнем загоне заныло-вопил.

— Явзаапарке, — сказала Нана.

— Была, да, говорю же, — сказала она.

— В колледже, — сказала она.

— Нет, никто, — сказала она.

— Раньше никто, — сказала она.

— Моше, Моше! — сказала она.

— А ты што щас делаешь? — спросила она.

— Угу, угу, — сказала она.

— Нет, я в этом, ну, — сказала она.

Она улыбнулась и сказала:

— Да, да, буду. Позвони мне, да. Пока.

Говоря все это, Нана правой рукой подхватила свою сумочку, порылась в ней, достала блеск для губ, медленно открутила крышку кончиками пальцев левой руки, и намазала его на губы. Потом все повторилось в обратном порядке.

— Ладно, — сказала она и посмотрела на Папу. И спрятала телефон в сумочку.

— Это Моше, — сказала Нана.

— Я понял, — сказал Папа.

И они улыбнулись.

6. Они любят

1

Потом случилось вот что. Они были в "Клинике" на Джерард-стрит, в центре Чайнатауна. Они — то есть Моше, Нана и Анджали. Правда, Моше смылся вниз, к бару. И Нана осталась с Анджали. Они не смотрели друг на друга. Они покачивались под музыку, сонно, плавно. А внизу, у бара, Моше толкнула какая-то девушка. Он закрывал ей экран. На экране показывали рекламу. Девушка сказала, что она, кажется, должна быть в этой рекламе. Моше извинился и отодвинулся.

А в это время наверху, на танцполе, Анджали придвинулась поближе к Нане.

— Он как, ниче? Все намана? — спросила она. Ей пришлось вытянуть шею вверх и почти прижаться губами к аккуратным завиткам рядом с ухом Наны, дыша ей в розовую мочку.

— Че?

Анджали пришлось повторить свое движение и вопрос.

— А, да, — сказала Нана, — все в порядке. У него животик бобо.

— Что у него? — переспросила Анджали.

— Животик болит, — сказала Нана. — Пошел в уборную, наверно.

Анджали успокоенно кивнула.

Но Моше был не в уборной. Пока они разговаривали, он вновь прокрался наверх. Он бродил вокруг темной шумной толпы, делая вид, что кого-то ищет. Понятно, что никого он не искал. Он наблюдал за двумя своими ближайшими подругами. Но притворяться бесцельно бродящим было нелегко. Мешали случайные столкновения с незнакомцами, которые резко на него оборачивались, и Моше внутренне съеживался и извинялся. Это было вроде балета. А Моше вроде как танцевал сольную партию. Он распахивал свои большие глаза и сконфуженно разводил руками.

Балет давался Моше нелегко. Он решил спуститься обратно в бар.

Однако прежде чем он успел спуститься по узкой влажной лестнице со скользкими стальными планками на краю каждой ступеньки, ему встретилась парочка девушек, таких красивых и юных, прыгавших вверх в трипхоповом ритме, не замечая нашего героя. Моше пришлось ретироваться, взбираясь спиной вперед, так было проще, и протискиваясь мимо туалета. Ему хотелось одиночества, свежего воздуха, да чего угодно, только не того, что было вокруг. Моше пробрался на балкон. Балкон был украшен черными коваными загогулинами и цветочками, пол замощен узкими ромбиками. Две девочки и мальчик, язвительный купидон и его ангельская свита, передавали друг другу косячок.

Моше снова спустился, мимо бара, мимо вышибал в дверях, и завернул в китайский ресторанчик на первом этаже “Клиники”.

2

В этом месте нашего рассказа очень важно недвусмысленно определить сексуальный интерес Анджали. Сексуальность Анджали может внести путаницу. Она поставила себе ультрамодную спираль “Марина” в клинике имени Мэри Слопс. У нее был как минимум один любовник. Обычно это говорит о гетеросексуальной ориентации. Кроме того, у нее была как минимум одна любовница. Обычно это говорит о гомосексуальной ориентации.

Так что Анджали была непостоянна. Она была девочкой равных возможностей. Ее мог заинтересовать кто угодно. Но по большей части она была лесбиянкой.

Ну вот, я это сказал.

3

Пока Моше заказывал китайскую еду, наверху, в “Клинике”, Нана и Анджали танцевали. Поскольку больше танцевать было не с кем, они танцевали вдвоем. Притворяться парой было забавно. Нану это особенно смешило. Нана слегка приобнимала Анджали, и рука ее с удовольствием осязала непривычное. Анджали такая красивая, думала Нана. У нее свой стиль. Она вся — этот самый новый стиль.

Пока Нана раздумывала о стиле, Анджали занимали более практические мысли. Анджали хотелось писать.

— Схоишь со мной в туалет? — прокричала она Нане. — Заодно поищем Моше.

Нана сказала “да”. Но Моше там не было. Все кабинки были заняты, кроме одной. Прагматичная Анджали взяла Нану за руку и завела в кабинку. Она повернулась и, спустив одним движением штаны и трусики, села на унитаз, продемонстрировав безразличной усталой сладострастной Нане темный пучок лобковых волос. Довольная Анджали наклонилась вперед. Нана оперлась плечом на стенку кабинки. От доносящихся из зала басовых вибраций ее кожа пошла мурашками. Она притворилась, что не слышит свистящей струйки Анджали. Как она рассыпается веером и стекает, журча. Она посмотрела на Анджали. Улыбка Анджали стремилась в бесконечность, сквозь разноцветные граффити. Потом Анджали встала, втянув живот, чтобы застегнуть брюки. Она взяла Нану за руку и вывела ее из туалета. Девочка с бесформенно распухшим носом и проколотой правой бровью, сквозь которую было пропущено серебряное колечко, одобрительно подняла другую бровь.

А в это время Моше, несимпатичный и никем не любимый, подносил палочки ко рту и рот к палочкам, поглощая острое чау-мейн из говядины. Он вытряхнул несколько капель темного соевого соуса из бутылки с красным пластмассовым колпачком. Так себе вечер. Перед ним висел китайский морской пейзаж неестественно ярких тонов; волны на пейзаже, казалось, двигались вечно. Он пытался ни о чем не думать. Он прочитал рекламную цитату рядом с меню, издеваясь, без удовольствия — “Мы уверены, что вы получите Такое же наслаждение, какое получили мы, когда выбирали для вас самые Лучшие продукты”. Он не знал, зачем сидит здесь, в китайском ресторане, в час ночи. Он даже не был голоден.

Моше решил вернуться. Вышибалы в дверях смотрели на него с нескрываемым удивлением. Если выходишь, назад уже не впускают. Нужно платить снова. Нужно доплатить, потому что вход после одиннадцати стоит дороже. Страдающий Моше повернул было от дверей, но внезапно представил себе в деталях абсурдные сцены неописуемой близости между его подругами, нежность каждой ласки. И он передумал. Он заплатил немыслимую сумму в пятнадцать фунтов и устремился вверх по лестнице.

Как выяснилось, сцены в его воображении были не так уж абсурдны.

В баре Нана и Анджали разговаривали с девочкой. Я говорю “с девочкой”, потому что имею в виду именно девочку. Ей самое большее семнадцать, подумал Моше. Просто она умудрялась выглядеть на сильно молодящиеся тридцать пять. Девочку звали Верити. Она была одета в порнографически выглядящий комплект из мужской сорочки и перекошенного галстука. Это просто кофточка, объяснила она потрясенному Моше. Кофточка-галстук от Беллы Фрейд. Эдакий trompe l'æil.[5]