Владимир Царицын - Дерево Серафимы Страница 18

– Где? – Я надулся. – В постели? Я хотел, чтобы они были всегда в твоих ушах. Ты будешь где-то – в Америке, в Африке, на Курилах – а они будут напоминать тебе обо мне. Бабушка, когда дарила мне их, сказала: когда полюбишь девушку по-настоящему – подаришь ей. Хочу, чтобы они не в шкатулке лежали, а чтобы носили их…Я хочу, чтобы ты их носила.

– Значит я именно та девушка, которой они предназначались?

– Та самая.

– Хорошо. Я придумаю что-нибудь. – И Сима, улыбнувшись, надела при мне бабушкины сережки.

Мы поцеловались на прощанье, и она ушла.

Я остался один и дом мой показался мне таким пустым, словно даже меня самого в нем не было. Я стоял в прихожей, и мне было тоскливо как никогда. Я не стал подходить к окну, как просила Сима.

Может поехать на завод? Сказать, что уже выздоровел? Я достал из холодильника запотевшую бутылку водки, налил три четверти стакана и выпил. Потом пошел в спальню и упал на диван. Постель была убрана, а диван сложен. Но подушка лежала на диване, и она пахла Серафимой.

Я лежал, вдыхал запах любимой женщины и грустил.

А потом я рассмеялся. Я смеялся над самим собой, над своими мыслями. Чего это я так расстроился? Сима уехала? Так она приедет!

Она обязательно приедет через два месяца. Потому что она любит меня, потому что хочет быть со мной и потому что знает, что я ее люблю.

Прочь печаль! Жизнь прекрасна и удивительна! Сима приедет и у нас будет такая любовь, что впору самому себе завидовать. Действительно, нечего грустить. Надо радоваться! Чего, собственно говоря, я хочу?

Чего мне мало? Хочу, чтобы женщина была рядом со мной? Любимая или любая? Ничего подобного я не хочу, я вообще решил оставаться закоренелым холостяком после второго неудачного брака. Хватит, нахлебался! Неудача прочно вошла в привычку. Я дал зарок не создавать никаких официальных союзов. Так проще – есть квартира, моя крепость, где я могу отдохнуть и подумать в тишине и куда могу, когда захочу привести кого-то – друзей для приятной беседы и выпивки или женщину для еще более приятного времяпровождения, теперь не просто женщину, а любимую женщину. Есть хлопоты и заботы, о которых я еще подумаю – принимать их на грудь, или ну их на фиг?

Посмеялся, похорохорился, поубеждал себя и снова загрустил.

Мне не хватало Симы, мне очень не хватало ее голоса, ее смеха, ее запаха. Мне было мало всего этого. Но что делать, успокаивал я себя, надо просто научиться радоваться обретенному счастью. Правда, это не совсем обычное счастье, это странное счастье…, хоть и счастье. А какое бывает счастье? Бывает ли оно обычным? Обычное счастье – привычка. А привычка имеет очень мало общего с любовью. Получается – если хочешь сохранить любовь, встречайся с женщиной, но не женись.

В общем-то, этот вывод я давно уже сделал, вдоволь насытившись семейной жизнью. А правильнее сказать, не вывод сделал, потому что исходящие условия были совершенно другими – там любви никакой не было – а принял решение.

Первый раз я женился по-глупому.

История была такая. Учился я на втором курсе инженерно-строительного института. У нас естественно был курс высшей математики, и преподавателей было двое. Два доцента – доцент

Соловьев и доцент Куканов, Кукан и Соловей. Вернее, сначала у нас был другой преподаватель, вполне конкретный и предсказуемый старичок

Иван Андреевич Фалес. Он нам рассказывал, что и его отец и дед всю жизнь занимались математикой, это у них так сказать династия.

Подозреваю, что их пра-пра-пра…, тот самый древнегреческий Фалес был основателем их математической династии. С Иваном Андреевичем мы жили, не тужили. Он и лекции читал и практику вел. Весь материал был разжеван и донесен до умов студентов монотонным и настойчивым голосом, а до кого не дошло, того выручали шпоры, Иван Андреевич плохо слышал и плохо видел. А потом старик Фалес ушел на пенсию, и на втором курсе пришли они – Соловей и Кукан. Кукан стал вести практические занятия, а Селезень читать лекции. Но они иногда менялись. Обоим было уже лет по сорок, но косили они под молодых и продвинутых. Впрочем, как я сейчас понимаю, по-настоящему продвинутыми они и являлись. Новые методики, нетрадиционные подходы, собственные символы – не оценки от единицы до пятерки и не баллы от нуля до трех, а квадратики, треугольники, баранки, точки и прочее.

Все остальные преподы считали это выпендрежем. Соловей носил желто-коричневый замшевый пиджак, а Кукан предпочитал джинсовую одежду. Соловей прославился введением собственного интеграла, который он обозначил скромно – латинской заглавной "S". И еще он умел писать обеими руками. Возьмет два мелка в руки и давай чиркать на доске формулы. Записывать за ним успевали не все. А у Кукана была фишка – посмотрит начертанные в журнале символы, выставленные на практических занятиях, покажет их Соловью, и они вдвоем решают – кому сдавать экзамен, а кому не надо, автомат этому студенту, стало быть. Только конспект лекций выбранный автоматчик должен был представить. Экзамен принимали всегда вдвоем. Была у них и еще одна, совместная фишка. Если кому-то посчастливится вытянуть пустой билет, то есть, без вопросов – тоже автомат. Иди, гуляй, счастливчик, готовься к следующему экзамену. Но конспект будь любезен, выложи на стол. Если конспекта нет или лекции не все – в очередь, и на общих основаниях. Исключение делалось для супружеских пар, но таких у нас в группе еще не было, на потоке было только двое женатиков, но они об этих преференциях ничего не знали.

Я конспект не писал, не стал писать с самого начала, не знал тогда еще про эти соловьевско-кукановские фишки. А моя одногрупница

Светка Наконечникова писала. Мы с ней… дружили. Она жила в общаге, а я был домашним. Дружили, где придется. То в общаге, то где прижмет, даже в подъездах бывало. Я жил по-прежнему с бабушкой, а она была уже старенькой и из дома никуда не выходила.

Пришли мы на экзамен со Светкой. Задержались в общаге, воспользовавшись моментом отсутствия Светкиных соседок по комнате, потому пришли последние. Соловья не было, уже свалил домой, или пошел у другого потока экзамен принимать. Кукан был один, развалился за столом, волосы на джинсовых плечах – длинные, сальные, а глаза еще больше сальные, сало прямо капает.

– Наконечникова? Тебе автомат. Конспектик, пожалуйста.

Светка выложила свой конспект. Кукан долго цокал языком.

Понравился ему Светкин конспект. И Светка понравилась. Она ему уже давно нравилась, я видел.

– Что сегодня студентка Наконечникова вечером делаешь?

А вот Свете Кукан не нравился, ее с одного вида Кукана тошнило.

– С мужем в кино иду, – гордо ответила она.

– Жалко… Какой у тебя следующий? – Кукан имел в виду экзамен.

– Политэкономия.

– Никогда не любил политэкономию. Иди, Света, отдыхай. Готовься.

– Светка натянуто улыбнулась и, подмигнув мне, вышла из аудитории.

Кукан проводил взглядом ее стройные ножки и повернулся ко мне, вздохнул: – Игнатов… Ты последний остался. Тащи билетик.

Я вытащил – пустой. Ура!

– Повезло, – сказал Кукан. – Конспект предъяви.

– У нас с женой один конспект на двоих. У меня почерк неразборчивый, напишу – потом сам не понимаю, что написал. А у жены почерк каллиграфический. – Я ничего не знал о льготах для семейных пар, это был первый экзамен, который мы сдавали Кукану. Как-то само собой получилось – ляпнул, что первое в голову пришло, и попал в точку.

– Да? А кто жена?

– Светлана. Наконечникова. Она только что вам наш конспект показывала. – Я сделал ударение на слове "наш".

Кукан испытующе на меня посмотрел. Не хотелось ему ставить мне автомат.

– Почему фамилии разные?

– Света папу своего очень любит, – вдохновенно врал я, очень уж не хотелось, чтобы Кукан гонял меня по всему пройденному материалу, да и отступать было некуда, – решила Светочка на своей девичьей фамилии остаться.

Кукан поглядел на меня, как на сволочь и сказал:

– Правильно решила. Когда разводиться с тобой будет, паспорт менять не придется. Зачетку!

После экзамена, отмечая удачу в пивбаре на Восходе, я рассказал приятелям о моем удачном ходе.

– Молоток! Классно дотумкал! – хвалили они меня, а кто-то, не помню кто, сказал:

– А слабо на самом деле?

– Чего? – не понял я.

– Чего, чего? На Светке жениться.

– Слышь, Игнат, – сказал доброхот Серега Мирзоев, – а Кукан, он ведь мужик злопамятный. Узнает, что ты наврал, что тогда? Задолбит.

Следующую сессию не сдашь.

– Да, Игнат, попал ты, – покачал головой мой друг Шурик Ивченко с которым мы не только учились в одной группе, но и вместе в армии служили. Вместе после армии решили в Сибстрин поступать, вместе и поступили, – как кур в ощип ты попал, Женя.

– И что теперь делать? – растерялся я, вдруг осознав все последствия своего вранья, поняв, что за такие штучки Кукан меня действительно сгноит.

– Жениться, – заявил Мирзоев и добавил задумчиво: – Если, конечно, Светка будет не против.