Сухбат Афлатуни - День сомнения Страница 18

И уразумев это из книг, три великих царя, в книжном и звездном деле ухищренных, отправились [из своих земель] преследовать Звезду. Имя им было: Аспар-хан, Малик-хан, и Балта-хан, и были они начальниками трех колен детей Якуба ибн-Исхака, скорбевших о своем разлучении. Шествуя за Звездой, прибыли ученые цари к знатной пещере, и встретились там, и вступили в царскую беседу, прославляя Звезду. Призвав поначалу толмачей, потом отпустили, ибо убедились, что говорят лишь на разных уветвлениях единого первоветхого языка, на коем славили Всевышнего двенадцать [колен] до взаиморазлучения и получения пророчества о камнях, о которых отцами было сказано: «Ищите, о дети!»

И вступили в пещеру, на которую указала им Звезда удлиненным лучом своим. Вступив же в пещеру… (пропуск).

…Младенец же Иса отломил от яслей своих камень и передал через Мариам, Матерь Свою, трем царям, в звездном и толковательном художестве искушенным. И наполнились сердца Аспар-хана, Малик-хана и Балта-хана недоумением, ибо внешностью своей камень был прост и незатейлив. Все же, подозревая в камне иносказание, не отвергли, но поклонились Исе и Марьям, и удалились.

Однако Иблис, да будет его имя начертано на клочке худой бумаги и сожжено, почуяв сквозь толщу земную сияние Звезды, смутился и распахнул Книгу Каверз, дабы отыскать подходящее [случаю] злодейство. И, отыскав, вылетел верхом на вороне из-под толщи земной, и явился в Великий Город, в образе Придворного, перед Ирод-ханом. И проточил дорожку к левому уху Ирод-хана, и вкладывал туда речи, смущавшие телесные соки и элементы повелителя. И когда несогласие соков достигло в царственном теле своего предела, отрядил Ирод-хан четырех всадников, мощных, на зло расторопных, для причинения Младенцу Исе гибели. И те четверо мощных, на зло расторопных, Иблисом невидимо подгоняемых, бросились на коней своих и полетели на мрачные свои поиски, наполняя переулки Великого Города топотом, глумлением и смехом.

«…глумлением и смехом».

Триярский оторвался от текста. Показалось…

Показалось, что притон со всеми своими подробностями: блестящими столиками, многослойными табачными облаками, обилием шевелящейся плоти, плешью Евангелопулуса-младшего, качающейся в такт над липкой клавиатурой, — что все это потемнело, спеклось и отвалилось… Триярский стоял на улице Великого Города, и мимо него, слившегося в ужасе со стеной, проносились черным ветром четыре всадника.

— Дочитал? — вынырнуло выжидательно жующее лицо Хикмата и усмехнулось.

Триярский помотал головой.

«…и не найдя Ису…»

…убили до смерти многих иных младенцев.

Аспар-хан, Малик-хан и Балта-хан же, водительствуемые той же Звездой и непрерывно прославляя увиденное, возвращались дружно в земли свои. Камень же, переданный им Исой, несли в кипарисном ларце и наблюдали поочередно. И проводили время в диалектическом прении, тщась уяснить значение камня. Пока, войдя в горные пределы Турана, не открыли, что камень стал неподъемен и непереносим, и ноги самого прекрасного верблюда стали гнуться под ним, как стебли осенние. И бросили цари камень, ибо не могли [нести].

И такова была его тяжесть, что разорвалась под ним земля, и погрузился камень в глубины неизреченные. И изошел оттуда свет, и голос с небес опустился, гласящий, что в месте сем подземно пребывают двенадцать солнцевидных камней, о которых вы от отцов своих слыхали и наказ получили. Три царя, затрепетав сердцем, но спокойны умом, приступили к совещанию, как те камни извлечь и двенадцать колен, изъязвленных страданием, соединить. И держали совет весь день, и вечером, едва явился им месяц, дело решили и выход нашли. «Пусть, — молвили единодушно, — один из нас по жребию останется и начнет труды; остальные же двое поспешно отойдут в земли свои и, собрав там искусных землекопов и иных, ведающих рудное художество, прибудут на помощь. И уговорившись так, бросили жребий; и выпало остаться Малик-хану, самому молодому и ликом прекрасному. Двое же, Аспар-хан и Балта-хан, удалились, уделив Малик-хану от своих припасов и провожателей. И Малик-хан, не отлагая, повелел начать труды земляные.

Иблис же, потерпев неудачу, не упокоился, не утих, но, напротив — разъярился и закричал. И, получив совет из Книги Каверз, второй раз вылетел из-под земли под крылом мухи. И плюнул на прошмыгавшую мышь, и от того та забрюхатила чумой, и чума, едва явившись из мышьей утробы, разнеслась по стану Малик-ханову, и заморила и землекопов и рудознатцев, и придворных и кравчих, и лютнисток. Один Малик-хан схоронился, ибо усердно молил Бога о сей милости. И молодой охотник его, именем Акчур, уберегся, ибо в дни чумы отлучился на охоту.

Иблис же, не утешившись, не умягчившись, явился к двум отошедшим царям в виде девы соблазнительной и подстрекательной, и, будучи замечен, но не разгадан, лег с каждым поочередно и купно, и в дымище блудном в образе девы прокричал: „Не возвращайтесь к Малик-хану, который умер от чумы. Лучше захватите его царство и поделите между собой, и получите больше каменьев, наложниц и другого [добра]“. Обрадовались цари такому наущению, ибо забыли помолиться и не держали поста. Так и поступили.

Иблис же, не наевшись лиходейства, не напившись каверз, снова прилетел в Великий Город и оборотился Придворным. И снова подполз к левому уху Ирод-хана, и нажужжал в него клеветы, и развернул перед левым глазом Ирод-хана картины смутительные, и поманил левой его рукой четырех всадников, мощных, на зло расторопных, для причинения Малик-хану гибели. И четверо мощных, на зло расторопных, Иблисом невидимо подгоняемых, бросились на коней своих и полетели на поиски, наполняя вселенную топотом и смехом.

…топотом и смехом».

Триярский снова вздрогнул. Показалось…

Нет — только показалось. А где черепашка? Ага вот, за чашку спряталась. А Хикмат ждет. По его многоступенчатому носу ползет мураш. Нет, все нормально. Нормально..

— Ты скоро? — Мураш перевалил Хикматову переносицу и запутался в бровях.

Малик-хан же, оплакав с Акчуром убитых чумою, отошли немного от того нечистого места и стали ждать каравана с подмогой. Быстро, однако, истекли все припасы их, и Акчур удалился на охоту. Пробыв на охоте день, вечером возвратился, неся за плечами подвижный мешок. Едва развязал его — явились из мешка черепахи; одна же величиной своей превосходила прочих и имела некий нарост на круглой броне своей в виде царского трона. Эта-то черепаха приблизилась к Малик-хану, изъявляя неповоротливым телом почтение и вежество.

— Приветствую тебя, о Малик-хан! Я — черепаший князь Дурбек, в мешке томятся придворные мои, захваченные хитроумным охотником. Прошу пощадить нас, и мы вознаградим тебя пищей, мягкой и сочной, и поможем отыскать те подземные камни, что в темноте свет производят. Ибо мы — стражи этих камней.

Услышав благородную речь, обрадовался Малик-хан, и, воздав черепашьему князю ответные почести, поклялся не посягать ни на него, ни на его племя. А Дурбек-черепаха тотчас приказал освобожденным своим визирям распорядиться об угощении Малик-хана и проворного Акчура. И вскоре — что удивительно, ибо черепахи славны своей неспешностью, — явились яства. Были тут и калья шоми из толченого мяса, смешанного с растертым в порошок горохом, и сушеный персик чаузканд, начиненный сахаром и толчеными фисташками, и халва каобал газал в виде оленьего копыта… (значительный пропуск).

…Дурбек же сказал Акчуру: «Не спеши, о охотник! Ты — знаток лесов и товарищ степей, но мы сейчас под землей. Забудь наверху свою гордыню, исполнись предусмотрительности». И еще: «Знай, что Иблис, решивший вредить соединению двенадцати колен сынов Якуба ибн-Исхака, наколдовал вокруг тех двенадцати камней, о которых ваши отцы наказали вам: „Ищите, о дети!“, множество подобных, из которых иные — ядовиты для ума, и отравляют его безумием. Лишь мне и моему племени ведома наука отличать безумящий камень — от небезумящего, и истинный из двенадцати — от ложных, Иблисом и его родом изготовленных».

Согласился с этой речью Акчур, но едва вплыл он на спине Дурбека в пещеру, полную камней, светом сияющих, потемнел рассудок Акчура, померкла предосторожность его. Стал он хватать сияющие, жемчугу подобные камни, не слыша мудрых слов спутника своего Дурбека. И чем больше камней собирал несчастный, тем больше закатывалось солнце разума его. И вот, спрыгнул он в воду, и бросился, сжимая добытые камни, прочь от Дурбека и увещеваний его. Лик Акчура наполнило безумие, уста запылали улыбкой. Разорвав на себе кафтан, принялся безумец плясать, воображая себя богачом и царем.

Опечалился Дурбек и прибегнул к единственному средству во спасение разума Акчура — призвав сына своего, принес его в огненную жертву. Разум Акчура сразу очистился, и устыдился он жадности своей и непредусмотрительности. Пал он перед Дурбеком, и раскаялся, и велегласно рыдал о прощении. А Дурбек плакал, ибо вспоминал о сыне. Сказал: «Ради безумия и исцеления твоего, дети твои, Акчурина рода, будут стихослагателями». Затем Акчур, по советам Дурбека, отыскал три подлинных камня и удалились из подземелья.