Михаил Попов - Большой укол Страница 18

— Маша, я Маша, Машутка. Машенька. (Плевок в физиономию Сердюка). А может я Ундина, Ун–ди–на.

— Странная фамилия, товарищ майор, — мнение Шерстюка.

— По слогам: Ун–ди–на, чтобы ты, блин (попытка плюнуть в физиономию майора) ничего не думал. А вообще прикольно, да. Но мне в лом, в ло–ом! Холодно. Мороза, у вас тут мороза!

Оплеуха, аккуратно влепленная майором не вразумила ее, она занялась своими волосами, напоминавшими бледно рыжего цвета паклю.

— А может я Вероника, у меня волосы, блин, как у нее.

— Может быть, укол? — тихо спросил Шерстюк.

— Какой угол! Ты знаешь, чем она наширялась? — Дрынов нервно скреб шею, — лучше мазь достань.

— Мазь?

— Ну, от комаров. И ее придется намазать, а то загрызут, к хренам, до утра. А завтра собачка нам подскажет, откуда гражданка Ундина, прискакала на этот ручей.

Передавая майору тюбик с мазью, Шерстюк поинтересовался.

— Всю?

— Что «всю»?

— Обмазывать будем, всю?

Дрынов усмехнулся.

— Нет, конечно. Одно место трогать не будем.

Сердюк с удовольствием, но неприятно загоготал.

16

Когда мы отъехали от нашей милой дачки километров тридцать, мне пришло в голову, что дальше на этой машине передвигаться небезопасно. Это их машина. Где–нибудь в ней обязательно припрятан радиомаяк. Нажимается особая, невидимая кнопка и на пульте, перед рылами неведомых мне дежурных, загорается сигнал тревоги.

Надо было сообразить раньше. Стыдно мне. Стыдно, но отчасти извинительно. На меня обрушился целый водопад воспоминаний. Или нет, не водопад, фонтан. Он ударил откуда–то снизу, из глубины, прямо в мозг. Даже во время возни с охраной, когда падали люстры, крошилась штукатурка, лопались вокруг стеклянные шкафы и орали верные долгу идиоты (никто не попытался просто лечь и затихнуть), я ни на секунду не выходил из состояния этого бешеного, нарастающего подозрения. Значит вот какой я! Не только не Анатолий Борисович, но даже не Сергей Сергеевич, и Мандела не мое дело. Значит, вот почему меня сначала прятали в жировом мешке, а потом — кормили под дулом автомата! Уроды, уроды! уроды! Они не понимают, что они сами уроды!

— Стой, — приказал я Роберту. Он с такой скоростью выполнил приказ, что я ударился грудью о переднее сиденье. да, он теперь все мои приказы будет выполнять беспрекословно, и так быстро, как только возможно.

— Выходи из машины.

Мы остановились посреди небольшого поселка, прилепившегося с двух сторон к скоростной магистрали. Магазин со стеклянной витриной, цементная автобусная остановка, бабки с ведрами, мальчишки с удочками, заборы, домишки, зевает привязанная к столбу лошадь.

— Оставь ключи в замке, дверь не захлопывай. Теперь тормози какой–нибудь транспорт.

— Какой? — смотрит на меня испуганно. Даже поглупел от страха.

— Легковушку. Любую. Без пассажиров. До города.

— До какого? — спрашивает. А я не знаю, что ему ответить. Почему–то мне на секунду стало стыдно своей неосведомленности. Рецидив, реликт, рудимент. И я разозлился на себя и на него за эту нелепую слабость.

— Еще раз задашь глупый вопрос…

Роберт, на подгибающихся ногах побежал навстречу автомобильному потоку.

Я подумал, что надо бы обыскать моего дружка, сигнальное устройство он может таскать у себя в кармане. Когда мы уселись на заднее сиденье изрядно просевшего жигуленка, я сказал ему:

— Дай мне твой бумажник.

В потертом портмоне оказалось с полмиллиона рублей и тоненькая пачка Адамсов. Деньги я переложил себе в карман. Кожаный сейф выбросил в окно.

— Телефон, пейджер, авторучку, расческу, значки эти дурацкие, что там у тебя еще? Эти металлические пуговицы мы тоже на всякий случай отдерем.

Все вышепроименованные вещи по очереди вылетали в открытое окно. Интересно, что думает о нас водитель. Впрочем, совсем неинтересно.

Откуда–то всплыл в сознании образ вещающей пачки сигарет.

— Ты куришь?

— Нет, — просипел он, ослабляя узел галстука.

— Правильно, — сказал я, — очень у этой висячей тряпки толстый узел. И плотный. Выбрось и его.

— Может быть рот открыть. Там у меня коронки, мосты, — чуть вспылил Роберт, стараясь мне продемонстрировать абсурдность моих подозрений.

— Лучше закрыть, — поглядел я на него и он все вспомнил, и съежился.

Спина водителя сделалась мокрой, его пугала наша передвижная разборка. Жаль. С ним тоже придется что–то делать. Денег он у нас не возьмет, зато запомнит. И может быть даже, заявит куда следует.

Слева вдруг накатился городишко, над одноэтажными домиками поднялась кирпичная, утонченная в талии каланча, а сразу вслед, высокий полупрозрачный мост.

— Там что, станция?

— Корженевка, — просипел водитель.

— Электрички останавливаются?

— Да.

— Так ты вороти туда, браток.

Он не стал спорить, хотя Роберт с ним договаривался о другом маршруте следования.

Объезжая лужи, мы выкатили на привокзальную площадь. Я наклонился к нашему услужливому автомобилисту, и прошептал на ухо словцо. После этого мы с Робертом одновременно покинул машину. Когда мы уже поднимались по ступенькам на платформу, сзади раздался растерянный, испуганный голос.

— Ребята, ребята, а мне куда, мне?

— Скажи ему.

Роберт не задумываясь, крикнул:

— В Медведково тебе. Мед–вед–ко-во.

Вагон оказался полупустым. Мы уселись друг напротив друга. Роберт смотрел в окно, а я разглядывал его, запоминал. Он делал вид, что взял себя в руки, несмотря на то, что находится у меня в руках.

— Ну что, Роберт Игоревич, надо начинать.

Он нервно повернулся ко мне. Рот кривой, глаз один тоже. Белые пальцы впились в колени. Изготовился обрести свою участь. Не сейчас, дружок, не сейчас.

— Что начинать? — скрипота в его голосе сделалась трагической.

— Не нервничай, и не зли меня. Отвечай на вопросы. Первый будет такой: как называется организация, к которой ты принадлежишь?

Он затравленно огляделся.

— Прямо здесь?

— Почему бы нет?

— И ты меня отпустишь?

— Почему бы нет?

— Дай мне слово, что отпустишь?

— Почему бы нет?

Решив, что я над ним издеваюсь, он опустил голову и тяжело задышал. Решается. Решится.

— Я тебе помогу. Фирма, к которой ты принадлежишь, государственная?

Он кивнул.

— Тайная, государственная служба?

Он снова кивнул.

— Ты офицер этой службы?

— Майор.

— А на меня, тогда, возле дома, напали наоборот не милиционеры, а бандиты, переодетые милиционерами?

Вздох согласия.

— На меня их навел тот же самый человек, который до этого навел на меня вас?

— Да.

— Он узнал, что вы меня не убили, а законсервировали и решил довести дело до конца?

— Не знаю, наверное так.

— А это не та банда, которой несколько раньше тот самый человек передал мою сестру?

Роберт поднял на меня глаза. Я не был уверен, что он знает ответ на этот вопрос, но решил нажать.

— Отвечай. Это будет первый настоящий ответ, до этого ты просто соглашался с тем, что говорил я. На жизнь ты еще себе не заработал.

— Мне кажется, да. Это та самая банда, которая прячет твою сестру.

— Тогда последний к тебе вопрос, кто бандою этой руководит, и где руководитель этот проживает?

— Это два вопроса.

— Придется, значит, ответить на два.

Он снова рухнул головой на колени. Я попытался его поддержать.

— Не бойся, об этом никто не узнает.

Он захихикал, не поднимая головы.

— Узнают, все, все узнают. Напрасно ты считаешь нас дураками.

Мне не понравилась эта вспышка мундирной гордости.

— Или ты будешь говорить…

Открылась дверь вагона и вошел контролер. Билетов у нас, конечно, не было. Я напрягся, и все время, пока толстая тетка в черном мундире приближалась к нам, внимательно в нее всматривался.

— Нет билетов? — спросила она скучным голосом, — штраф.

Я не торопясь достал деньги и заплатил.

— Что это с ним? — спросила контролерша, указав на согбенного Роберта.

— Ему стыдно.

127–153

—<R>Ушла?

—<R>Ушла Роберт Игоревич, ушла.

—<R>Тогда вот что, я не скажу тебе, кто этот бандит. Я тебе прошепчу на ухо.

—<R>Только не вздумай меня за это ухо укусить.

Он пересел ко мне, поглядел по сторонам и стал орошать мою ушную раковину своим липким дыханием. Закончив предательское дело, вернулся на свое место и снова огляделся — не подслушивал ли кто. Идиот. Но, честное говоря, меня не столько удивило его поведение, сколько сообщенные им сведения.

—<R>Это же район правительственных дач!

—<R>Вот именно.

—<R>Почему же вы его не арестуете, если вам известна и фамилия и место, где он находится.

Его губы скривила презрительная улыбка, до такой степени наивный задал я вопрос.