Алексей Самойлов - Давайте ничего не напишем Страница 18

– А что останется от них самих?

Егор открыл соответствующую закладку и чувственно продекламировал:

– «В тихом сердце – едкий пепел, в тёмной чаше – тихий сон. Кто из тёмной чаши не пил, если в сердце – едкий пепел, если в чаше – тихий сон»[10].

Даша мысленно зааплодировала и вслух поддержала:

– Наши души – не обузы, наши души – спящий бог. Все тела – немые грузы, тихо спящие обузы, жизнь которых – только вздох.

Егор не растерялся:

– «Ты – женщина, и этим ты права. От века убрана короной звёздной, ты – в наших безднах образ божества…»[11]

– Мужчина ты, шутник и плут известный, по расписанию своих подруг любя, служить готовый только для себя! – закончила Даша и торжественно откланялась.

– Ну вот ты и раскололась! – победно зааплодировал Егор.

– Я лишь честно завершила мысль подхалима, – фыркнула Даша и надула щёчки.

– Ну, теперь-то уж точно не отвертишься, женская телесная оболочка! Можешь свой пол на голове обтесать – не переубедишь! Как только мы рождаемся – всё, процесс формирования личности начат, и его невозможно остановить. И если мы вернёмся к обсуждению первичных половых признаков, то я сейчас немедленно займусь чёрте чем с такой-то матерью, а затем с её бабушкой! И пусть Эдип обвинит моё тело в своём комплексе – зато ты не сможешь лишить меня того, чем я являюсь – как минимум, этим телом, и как максимум – памятью о нём.

Егор немедленно влез на белого верблюда и въехал в Иерусалим. Даша попросила у проходящего мимо продавца коктейлей соломинку, протянула её Егору и переспросила:

– Так со смертью-то у тебя как?

– А так! После неё остаются наши вещи, дела и поступки, сделанные при жизни. Остаются наши дети – плоть от плоти родителей. Во всём этом – часть нас, и чем большего мы достигнем здесь и сейчас – тем легче нам будет уходить.

– Но вещи – это не мы. Сравни Билла Гейтса с Макинтошем и попробуй сказать, что они – единой матери дети. Дела и поступки – это тоже не мы: сравни Гагарина со стартом космической ракеты и попробуй сказать, что они похожи, как две капли воды. Сравни Павлика Морозова со своим отцом и попробуй сказать, что они из единого чрева.

– Они часть нас!!! – перебил Егор, закипая.

– Какая именно часть нас? Рука, нога, голова? Может быть, мысли? Будто бы это ты придумал, что ты и есть Егор двадцати восьми лет от роду!

– Энергия и гены! – Егор ламинарно забулькал.

– Уже теплее. Допустим, деньги не перерождаются, славу закопали вместе с богатырём, детей обозвали буратинками, которые тоже энергия. Может, есть смысл поискать в этой жизни что-нибудь бессмертное, чтобы в случае чего следующая жизнь показалась сущим мёдом? Как ты думаешь, мой названный брат?

– Ты меня задолбала своей философией! Отстань!

Егор закрылся на две щеколды, спрятал лицо в голове, но остался легкодоступен. Даша присовокупилась к пудренице, открыла её и в который раз окунула себя в зеркало.

– Всё, что ты хочешь мне сказать, милый… Всё это создано для удобства существования на физическом плане. Тебя называют «Вася» – и ты откликаешься. Тебе говорят «Вася хороший», гладят по головке – и ты радуешься. Тебя ругают «Вася дурак» – и ты огорчаешься. Вот такая вот твоя слепота.

– Я Егор, а не Вася, – буркнул филин.

– Егор дурак, – повторил попугай.

– Хватит издеваться, Даш!

– Терпение, мой друг. Как только Егор поймёт, что ничего из вышеперечисленного не имеет к нему никакого отношения, в том числе и само слово «Егор», он впервые задумается над тем, кто же достигает такого понимания. А метод весьма прост. Любой родитель сможет его применить, подведя маленького ребёнка к зеркалу. Только обычно родители тычут своих детей в отражение и говорят: «Это ты». А вот я, когда какая-нибудь из моих подруг из Ооса одухотворит растущее во мне новое тело, подведу ребёнка к зеркалу и скажу: «Это не ты, а отражение твоего тела. Всё, что ты можешь наблюдать – не ты».

Даша подала Егору пудреницу, которая моментально разрослась до размеров стены из амальгамы, и предложила:

– Попробуй, нет ничего проще.

Старики, инвалиды, женщины и дети столпились вокруг, молчаливо наблюдая за происходящим. Егор медленно встал, закрыл глаза и прошёл сквозь блестящую стену, которая колыхнулась, подобно ртутной занавеске, и исчезла. А Егор – нет, не исчез, но перестал быть видимым. Он стал отражать в себе окружающий мир – как любое зеркало, которого на самом деле не существует, потому что, глядя в него, мы никогда не видим самого зеркала.

Глава 10. Сёстры перемазались

«Если хорошо подумать, ничего хорошего не придумается».

Принцип Гаскойна

Собравшиеся зрители были крайне недовольны и порядком возмущены. Безобразие! Человек просто встал, покочевряжился и сел – никакого тебе цирка, никакого шоу! В шляпу, стоящую у ног Даши, со звоном опустилось несколько ржавых монеток. Не успев разойтись от эмоционального перевозбуждения, народ быстро разошёлся по мещанским делам.

Будет нелишним напомнить, что Юрик, чья жизнь окончательно и бесповоротно заброшена в несуществующую даль этого произведения, всё ещё присутствует на задворках вашего сознания. Именно сейчас он подвергается активному нападению со стороны родителей, беременной Киры и её духовного наставника, которым оказывается тёзка погибшей жены шефа Юрика. Все они обвиняют юношу в тридцати трёх смертных грехах, желая наставить на праведный путь мужа жены, отца будущего ребёнка и примерного христианина. Только Юрик в словах «ты нужен Кире» слышит «к Ире» и отправляется в путешествие к Ире в Нижний Новгород, с которой недавно познакомился по Интернету.

Будет также совершенно лишним напоминать, что вышеупомянутая лютая история не имеет никакого отношения к двум беснующимся на лавочке субъектам. И чтобы не путаться, поскорее забудем о ней и на счёт «три» перестанем думать о розовой пантере.

– Какого ребёнка?! – спохватился Егор, скорчив вслед неудовлетворённой публике козлиную мину. – Даша, ты что, беременна?!

– Не по Сеньке шапка, – ответила Даша, примеривая забытую на дороге узкую чёрную шляпу с загнутыми внутрь полями.

– Спасибо, успокоила! Мы использовали вагинальные свечи.

– И кто же их держал?

– Видимо, тот, кто подбрасывает бутерброд, принимая важное решение.

– Взять ли мне с собой шпагу на праздничный обед?

– Типа того. Гильденстерн объяснил это так: «Каждая отдельная монета, подброшенная в отдельности, с той же вероятностью упадет как орлом, так и решкой, и поэтому нет оснований удивляться в каждую отдельную единицу времени, когда это происходит»[12].

– Однако это не единственное возможное объяснение. Когда ты думаешь про то, что бутерброд упадёт маслом вниз, так оно и случается. И сила мысли здесь ни при чём, хотя я не отрицаю её наличие.

– Это устоявшийся стереотип, программа Вселенной, такая же, как чёрная кошка или прикуривание от свечки.

– Девяносто два орла подряд у Гильденстерна – не программа Вселенной.

– Ну хорошо. Один раз в бесконечной Вселенной всё может произойти именно так, как у него. Или как у нас. Я встретил именно тебя именно сегодня – и больше этого никогда не повторится.

– Молодец! А хочешь, ещё лучше будет?

– Как, опять?! Нет, только не это!

– У тебя все мысли об одном и том же.

– Ну да, о розовой пантере, конечно! А ты о чём подумала?

– Кстати, мы снова никому не интересны, – Даша обмахнула руками окружающий мир.

– Зато нам интересны все, – дополнил Егор. – Пусть они ходят в своих скорлупках, мы с тобой не яйца, чтобы их учить. Давай вернёмся к девяноста двум орлам Гильденстерна.

– Ну, это просто суждение. За ним ничего нет, как и за суждением о том, что за суждением ничего нет.

– Круговерть получается. Философский хула-хуп.

– Верно. А в чём смысл такой круговерти? Думал об этом?

– Ну, если серьёзно подумать… – Егор потёр тыковку и резко сменил тему. – Кстати, как ты к Самайну относишься? В этот праздник принято избавляться от всякого старого хлама и поминать усопших. Никакого бурного веселья, никаких салютов и танцев – всё тихо, мирно, спокойно и светло.

Даша поздоровалась с упавшим на её ладонь листом, вдохнула запах прелого тлена и поёжилась – в её теле на несколько секунд возникло ощущение поздней прощальной осени.

– Хотя сегодня, говорят, мой день, – Егор зевнул и потянулся, будто бы ничего не случилось. – Я даже знаю, как его праздновать – прабабка в своё время научила.

«Сегодня шестое мая» – решила Даша.

– Мне было десять, когда мой отец пропал без вести в горах Сьерра-Невада – он увлекался альпинизмом. И его бабка сразу же пригласила меня жить в деревню – в Ростовскую область. Видимо почувствовала, что со мной не пропадёшь. Так оно и случилось – хранил я её от бед и болезней, и дожила старуха до ста пятидесяти лет с Божьей помощью. А на день святого Егория вся деревня выбирает самого красивого и белобрысого парня – и три года подряд выбирали меня! Для этого накануне праздника дед осветлял мои волосы пергидролем, а старшая сестра всю ночь выдавливала прыщи на моих щеках. Зато потом меня сажали на буланого коня, украшали цветами, овощами и серпантином, а на голову ставили поднос с огромным расстегаем. Так я и скакал, довольный и счастливый, по всей деревне, а затем процессия направлялась по округе, и в каждом встреченном на пути селе мы оставляли по куску этого самого расстегая. В мои обязанности вводилось периодически куковать, при этом все, кто шёл вокруг коня, звенели мешочками с монетками. Отсюда, кстати, и пошла примета «При первой кукушке брякни деньгами, чтобы водились». Ну, мне ещё приходилось делать вид, что мёрзну, вне зависимости от погоды – поэтому я пел что-то типа «Егор скачет под откос – раз мороз и два мороз. Кушай, кушай расстегай, с неба рухнет урожай». Или там были другие слова, не помню. Сельчане потом тыщу раз переделывали эти приметы, типа «На Егория мороз – будет просо и овёс» или «В мае снег Егор принёс – будет рыба и навоз»…