Татьяна Соломатина - Роддом или жизнь женщины. Кадры 38–47 Страница 19

– В следующий раз таджичку-нелегалку в семейный люкс положу! – бурчала Оксана Анатольевна в своём кабинете, унаследованном от Татьяны Георгиевны, заваривая кофе для Святогорского. – Вот что это я, как идиотка, а?! Ну чисто «Пионерская зорька», ни дать ни взять! Когда в школе переписывались с ровесниками-иностранцами, тоже так было: писать о том, как у нас, в Стране Советов, всё зашибись и солнце светит ярче! Условный рефлекс сработал, выжженный на коре головного мозга.

– Это же англичане, Засоскина! Помнишь ли ты, что сказал Уинстон наш Черчилль после Ялтинской конференции приснопамятного тысяча девятьсот сорок пятого года? «Маленький лев шёл между громадным русским медведем и исполинским американским слоном, но, как знать, дорога, быть может, известна именно льву». Маленький лев – это Великобритания, если что.

– Аркадий Петрович, я не дура! – вспылила Оксана Анатольевна.

– Ага, я заметил, – кивнул он в коробочку, куда заведующая отделением складывала деньги за справки. – То, что Мальцева по всяким поводам свои в родильном доме достаёт, я не раз видел. Но чтобы ты, прижимистая и рачительная, а хоть бы и пятнадцать рублей – это, Засоскина, реально чрезвычайное происшествие!

К слову, из-за возникшей в начале родовой деятельности суматохи наши английские друзья забыли рассчитаться за ночёвку на чудесной русской stable, включавшей какой-никакой, а тёплый чистенький деревянный коттеджик (пусть и с удобствами во дворе, но тоже вполне терпимыми), русскую banja и прогулку по историческим полям на loshadka. Русская женщина в telogrejka (или как эти смешные русские ещё её называли – dushegrejka) вычла эти деньги с зарплаты таджикского Хуана, работающего конюхом. Потому что именно его родной брат прислал этих чокнутых. Где это видано, чтобы нормальная баба на сносях в бане парилась и на лошадях гарцевала! Ну как «вычла». Поорала, погрозилась, руками поразмахивала. Да потом и забыла [32].

Потому что главное: мир во всём мире. А русская готовность помогать «впереди паровоза» проистекает вовсе не из-за боязни санкций, а от широты этой самой приснопамятной русской души.

И вот пусть все вокруг будут модно-узкие и хитро-умные. А мы останемся прежними. Не меняться же нам теперь из-за каждого ЕСовца!

Кадр сорок первый

Подмена понятий

Тыдыбыр… пардон, Анастасия Евгеньевна Разова [33]сидела на приёме в женской консультации. Светлана Борисовна Маковенко ушла в отпуск. Мало того – уехала в Будапешт! Гулять так гулять! Серая Мышь очень сильно изменилась за последние полгода. В лучшую сторону.

И Настенька Разова изменилась. Она стала серьёзней. Осмысленней. Вот кто бы мог ожидать? Нет, она, как и прежде, была хохотушкой. Осталась такой же влюбчивой. И, как и раньше, влюблялась именно в тех мужчин, которые её не воспринимали как женщину. Например, в Ельского. Владимира Сергеевича она сейчас разлюбила и влюбилась в Александра Вячеславовича Денисова. С последним, сказать по правде, у неё тоже не было ни малейшего шанса на успех. Но Настя даже села на диету. И ценой чудовищных жертв (минус хлеб, минус фастфуд, минус сахар из кофе и чая, минус свинина и говядина) она сбросила за два месяца… пятьсот граммов. Это приводило Настеньку в ярость. То есть, вот сегодня – ничего не ест! Только воду пьёт. Утром бегом на весы. А там – минус полкило всего! И Настя наедается от горя, от гнева, от всего того, что вызывают в неспособном управлять собой человеке неоправданные ожидания. Например – жареных пирожков с вишней. Жареные пирожки с вишней – отменное быстродействующее средство от неудовлетворённости собой. Жаль, действие короткое и тяжкий откат наступает стремительно. Но как удержаться, когда харчевня прямо по дороге на работу?! И это же не гамбургер, в конце-то концов! Всего лишь несколько крохотных пирожков с вишней! И больше ничего за весь день! А наутро подлые весы возвращают на место пятьсот граммов. Если весь последующий день пить похудательный чай – то ещё и плюс килограмм! Потому что пить очень хочется после этого мочегонного, обезвоживающего чая. Чудовищный сушняк! Да и на работе его принимать как-то не комильфо. Не благовоспитанно. Потому что в туалет носишься каждый час. Отнюдь не по маленькому. И спазмы в желудке. И урчит на всё отделение. Так что на следующий день – снова ничего не ешь. И только воду пьёшь. Никакого чаю! Наутро – всего минус пятьсот граммов! Заколдованный круг! Безнадёга…

Но в остальном Настя Разова стала заметно серьёзней и ответственней. Мальцева допустила её к самостоятельным дежурствам по отделению обсервации. Нет, понятно, что есть первый дежурный врач. И ответственный дежурный врач. Но они оба могут быть заняты. Сутки всякие бывают. И Настя уже несколько раз сама оперировала. Сама! Хирургом! Мальцева оценила её внезапно случившийся некоторое время назад трудовой подвиг [34]. Отругала, конечно же. Но оценила. К тому же эпизод Настиного подвижничества дал Мальцевой совершенно законную возможность сплавить на давным-давно заслуженную пенсию двух никуда уже не годных заклятых подружек-старух Зинаиду Никитичну и Надежду Капитоновну [35]. Пришлось почтенным дамам выбирать между несоответствием занимаемой должности (тьфу-тьфу-тьфу, завершилось благодаря Настеньке Разовой всё хорошо, так что преступную халатность не впаять, старые кошёлки если что и помнили из дисциплины «акушерство-гинекология», так это только степени тяжести гипотетического наказания в соответствии с юридическими формулировками настоящего должностного преступления) и правом на заслуженный отдых. Они, разумеется, с радостью выбрали последнее. А Тыдыбыр Мальцева перед Паниным отстояла. И похвалила за смелость и небезразличие. А ещё с лёгкой руки старой акушерки Веры Антоновны все родзальные стали относиться к Анастасии Евгеньевне с уважением. За глаза называя её «наша Настенька», а вовсе не Тыдыбыр и, устраивая ночные чаепития, уже никогда не обносили молодого доктора стаканом. И даже Ельский стал с ней обращаться как с врачом, а вовсе не как с пустым местом. Хотя Настенька в глубине души надеялась, что её героическое поведение послужит поводом – для Владимира Сергеевича – ею восхищаться. И, может быть, даже ей поклоняться. Соответственно – любить. Но увы и ах! Если бы Ельский восхищался каждой молодушкой, сделавшей кесарево сечение (и, соответственно, любил), он бы уже давно стесал кое-что под самый корень. Первое самостоятельное кесарево – это всего лишь предмет для недолгой гордости собой. И мимолётного, походя выраженного одобрения учителя. Вроде первого удавшегося «тройного тулупа». Ещё не означает автоматического олимпийского чемпионства, медалей, цветов и прочих восторгов публики. Обыкновенный рабочий момент.

Вот такие мысли путались в кудрявой блондинистой голове молодого акушера-гинеколога, временно «высланного» в женскую консультацию. На работу она приходила рано. Так что время побыть наедине с собой было. Консультация открывалась в восемь утра. Настя прибывала к половине восьмого. Это была единственная возможность избежать маминых обильных «континентальных» завтраков, после которых клонило в сон, апатию и полное наплевательство. Давно пора было заняться поисками съёмной квартиры. Но каждый раз, как только Настя осмеливалась заикнуться, что ей уже двадцать восемь и, значит, почти тридцать – то есть практически старость! – мама хваталась за левую руку и ловко отступала к дивану. И перечисляла в виде канонически-последовательных жалоб все признаки инфаркта миокарда: «Ах, воздуха не хватает!.. Доченька, в пот бросило… За грудиной давит. Левая рука онемела…» Всё-таки Настенькина мама была поликлиническим терапевтом и понятно, что все признаки ишемии миокарда могла перечислить на нескольких языках, будучи даже в бессознательном состоянии. В оправдание таковой белыми нитками шитой лжи: мама совершенно искренне пугалась, когда Настя в очередной раз пыталась отвоевать независимость. Или хотя бы федерализацию. Настя очень любила маму и потому каждый раз тоже очень сильно переживала и верила, что маме на самом деле плохо. И никак не могла понять, почему мама не позволяет Насте вызвать «скорую» и почему папа не отвезёт её на машине в больницу. Папа хмурился и уходил на кухню. Он очень любил свою дочь. И жену любил не меньше. И потому скандалить с любимой женой в присутствии любимой дочери не хотел. Достаточно скандалов с женой наедине. Которые каждый раз изливались обильными слезами после очередного папиного заявления, что Настенька – не сенбернар, а живой человек. Их единственная дочь! Мама полагала, что единственная дочь Настенька неспособна к самостоятельному существованию. Кто за Настенькой вещи в комодик раскладывает и по плечикам в шкафу развешивает по фасону и сезону? Мамочка! Кто Настенькину обувь моет-начищает? Мамочка! Кто на Настенькином столе порядок наводит и клавиатуру Настенькиного компьютера ушными палочками вычищает? Мамочка! Однажды с отцом на две недели уехали – так мамочка подробную инструкцию написала: что, где, когда, как и в чём. Какой губкой и каким средством мыть посуду, какими – унитаз и раковину, чем зеркала протирать, как включать стиральную машинку, в каких режимах пользоваться роботом-пылесосом. И что?! Дома по приезде царил бардак! Посуда в раковине – горой. Любимая чашка самой же Насти – разбита. Зеркало всё заляпано зубной пастой. У Настеньки чуть вещи не кончились – и уже не только из бака для грязного белья свисали, но и кругом по квартире валялись. Нормальные девочки в её возрасте пьяные оргии устраивают, когда хата пустая в их распоряжении. А эта только на ковёр банановых и апельсиновых шкурок нашвыряла да яблочных огрызков – за кровать. Кругом крошки от чипсов и печенья. И двадцать пять книг «мордой вниз напополам». Хотя мамочка сколько раз её ругала, что с книгами так не обращаются!