Маша Трауб - Домик на Юге Страница 19

Она была молодой, красивой одинокой женщиной с маленькой дочкой на руках, а Эдик – веселым и добрым холостяком. Они начали вместе жить в шутку и поженились в шутку. Эдик, может, и шутил, но Карина знала, что делает. Эдика она любила как друга, не как мужа. И ценила как друга, не как мужа. Но Эдик настолько искренне любил ее дочь и настолько искренне эта любовь была взаимной, что Карина решила – от добра добра не ищут.

– Эдик, а Лялька? – спросила Карина Эдика перед их свадьбой.

– Каринка, да я не знаю, кого больше люблю – тебя или Ляльку. Наверное, Ляльку. Не обижайся, – отвечал Эдик. – Учти, если ты меня бросишь, Ляльку я не отдам.

Карина улыбалась, глядя на Эдика, который строил страшные рожи.

Только потом она поняла, что Эдик так же искренне любил и чужих детей, и друзей, и друзей друзей, и даже собак друзей друзей. Когда у Эдикова друга умер любимый пес, Эдик плакал вполне натурально. Дети друзей Эдика вообще обожали. И если бы Карина не знала, кто их родители, то подумала бы, что все они – дети Эдика.

Но чего-то в этой любви не было. Иначе бы Лялечка – дочь – не ушла в шестнадцать лет в другую семью, в восемнадцать ставшую ей родной. Карина понимала, чего не хватало дочери: логики, традиций, раз и навсегда заведенного уклада, некоторой доли занудства, наконец. Чтобы встать, пойти вовремя пообедать, вовремя лечь спать, а утром проснуться и знать, что будет дальше. Карина с Эдиком дать ей ощущение стабильности при всем желании не могли. Да, они могли говорить на любые темы, Лялька открыто курила с Эдиком на кухне, но в тех случаях, когда Карина должна была быть мамой, а Эдик – папой, они пасовали. Лялька влюбилась и страдала. Карина с Эдиком смеялись и шутили. Лялька собралась жить с мальчиком. Пусть живет. Лялька родила. Вообще ухохочешься. А с другой стороны, что – Карина должна была сидеть с дочерью на кухне и вести беседы про любовь? Или запретить ей жить с тем, с кем хочет? Или отправить на аборт? Карина думала, что от Эдика Лялька сможет перенять чувство юмора и легкое отношение к жизни. Но Лялька как назло становилась все серьезнее и зануднее. Чувство юмора ей отказывало все чаще.

– Мама, я правильно сделала? – спрашивала Лялька, когда только переехала к своему мальчику.

– Раз ты так решила, значит, правильно, – отвечала Карина.

– Лялька, не волнуйся, если что, я тебе найду жениха. Он и твоего ребенка усыновит. Я же тебя усыновил! Тьфу, удочерил! – смеялся Эдик.

У Ляльки начинал трястись подбородок. Она и представить себе не могла, что останется одна, без своего мальчика, а их ребенка будет воспитывать кто-то другой.

– Лялечка, Эдик шутит, – говорила Карина.

Дочь слабо улыбалась, все еще представляя себе картину, нарисованную Эдиком.

Зато ей было комфортно с родителями мужа, которые малейшую неприятность воспринимали как вселенскую трагедию. Вставали спина к спине и держали оборону. Даже когда Ляля рожала – долго и тяжело, – Карина с Эдиком были в гостях. Пили за здоровье будущей мамы и внука. Хохотали, что станут дедом с бабкой. А родители Лялькиного мужа, заранее обо всем договорившиеся с врачом, сидели в больнице и ждали. Свекровь пила капли, свекор курил на улице. Уехали они только после того, как убедились – все хорошо. И даже дома не расслабились – разъехались кто за чем: кроваткой, лекарствами, памперсами. Карина с Эдиком купили колыбельку – жутко дорогую и неимоверно красивую. Внук в колыбельке спать отказывался, а засыпал исключительно в кроватке, куда Лялькина свекровь подложила старое байковое одеяло. Колыбелька так и стояла ненужная, сверкая бестолковыми белоснежными кружевами.

– Почему вы ее не уберете? – спросила как-то Карина.

– Ну, вы же подарили, неудобно… – промямлила Ляля.

– Перестань. Не нужна – отдайте кому-нибудь или выбросьте, – весело сказала Карина.

Ляля пристально посмотрела на мать, убеждаясь, что та не обиделась.

– Лялька, я ее себе заберу, сам буду спать, – подхватил Эдик.

Карина навезла всяких тюбиков с присыпками, маслами, кремами. А свекровь уставила всю плиту кастрюлями с травой – чистотелом, пустырником, чередой. Лялька выбрала свекровкины травки. У Карины с Эдиком в доме был вечный бардак. Когда в комнату можно было попасть только по узкой тропинке между книгами и вещами, сваленными на полу, Карина вызывала домработницу. Домработница, знакомая знакомых друзей Эдика, брала много, убирала плохо, но Карине было наплевать.

– Перекладываешь с места на место. Проще выбросить, – бурчала домработница, собирая книги в стопку. – Хоть бы показали, куда складывать. Завтра опять набросают.

– Пыль вытрите, пожалуйста, – просила Карина.

– А что тут тереть? – рассуждала домработница. – Надо выбросить, а потом тереть. Где тут тереть? Все завалено. Ну вытру, а дальше что? Пепельницы по всему дому. Даже в туалете курят. Курят и читают. Зачем читать в туалете? Срать надо, а не читать. Еще и курят. Курили бы на кухне, балкон есть. Нет, им в туалете надо. Говно вместе с книгами.

– Эдик, она меня раздражает своим бурчанием, – пожаловалась Карина мужу.

– А ты не слушай. Бурчит, никого не трогает.

– Давай другую найдем.

– Да ну, перестань. Или уходи, когда она приходит, – отмахнулся Эдик.

Карину удивляло, что домработница любит Эдика, хотя именно он делал то, что так ее раздражало, – курил и читал в туалете.

– Эдик, а чего она тебя так любит? – спросила Карина.

– А мы с ней посидели, водочки выпили. Нормальная баба, смешливая.

Домработница после посиделок по собственной инициативе готовила для Эдика ужин, строго рассчитывая на одну порцию. Эдик был счастлив, а Карина махнула рукой.

Та же домработница мыла окна, когда Карина за утренней сигаретой с кофе решала, что пейзаж надо «освежить». Залезала, кряхтя, на табуретку и елозила по стеклу грязной тряпкой.

– Вон там развод остался, – сказала Карина.

– Ну и что теперь? Всем обосраться? – с вызовом спросила домработница, стоя на табуретке.

Карина рассказала Эдику про разговор. Тот расхохотался.

– Отличный вопрос, и, главное, не знаешь, как ответить!

– Точно, я ушла, – согласилась Карина.

Лялька никогда ничего не говорила, приводя сына в накуренную квартиру. Но Карина чувствовала, что дочь терпит. Свекровь, считавшая бактериальную атаку пострашнее атомной войны, драила с утра до вечера, вылизывая недвижимое имущество. Детскую протирала влажными гигиеническими салфетками. Лялька приходила забирать ребенка от Эдика с Кариной вся подобранная, готовая ко всему. Влетала, резко тормозила на пороге, дико озиралась по сторонам. У родителей мужа в стерильной квартире она была спокойна за сына. Карина уважала выбор дочери.

Уже выбегая из парка, Карина понимала, что никуда она от Эдика не денется. От добра добра не ищут. Ей с ним интересно, весело, он ее понимает с полуслова. Он хороший друг, всегда рядом. С ним легко. Просто и понятно. Он не сделает подлость, не предаст. А это уже немало. Только рожать от него Карина никогда не хотела. Эдик сам был как маленький ребенок. Именно она решала все бытовые и семейные вопросы. Устраивала на работу бывшую жену, успокаивала его молоденьких случайных любовниц, ласково объясняя, что Эдик не мечта их жизни. У Карины тоже был мужчина – надежный, стабильный и жутко занудный. К нему Карина убегала, когда ей не хватало опоры. Он умел слушать, а она могла рассказать ему все – про Эдика, Ляльку и себя.

– Это же Эдик, – всегда говорил надежный мужчина, когда она рассказывала о том, что сделал или не сделал Эдик.

– Да, это Эдик, – соглашалась Карина. – А я?

– Ты – это ты.

Они проводили вместе скучный, заранее понятный и распланированный до минуты вечер и расставались до следующего раза. Эдик дружил с любовником Карины.

– Если тебе придется выбирать, я или Эдик, ты кого выберешь? – спросила она.

Надежный мужчина посмотрел на нее испуганными глазами Ляльки, когда та не понимала, пошутили или нет.

Карина думала: даже если бы Эдик знал, что дружит с ее любовником, это никак бы не отразилось на их дружбе. Однажды она не выдержала и сказала Эдику про любовника. Тот ответил, что она в надежных руках. Карина впервые за жизнь с Эдиком не поняла, шутит он или говорит всерьез.

То, отчего Карина убегала в парк, а Эдик выпаривал в бане, случилось. Сердце, почки, печень, нервы. Эдик лег в больницу. Карину хватило на неделю. Больше не приходила – звонила. Эдик все понял.

Эта часть эмоций, отвечающая за сострадание и заботу, у нее была заблокирована. Даже когда болела маленькая Лялька, Карина под любым предлогом сбегала из дома. Не потому что не жалела, не беспокоилась. Она просто дико уставала от необходимости бросить все и быть рядом. Самопожертвование ее никогда не восхищало. Человек выздоровеет и будет помнить только о том, как ломило тело и какой был кашель. Даже температуру будет помнить. А того, который приносил, уносил, подавал, захочет забыть, потому что он становится ненужным. Дети вообще все забывают. Лялька не помнила медсестру из поликлиники, которую Карина за отдельную плату просила посидеть с дочкой. То есть медсестру помнила, но чувство благодарности к ней в ее памяти не сохранилось.