Александр Торик - Флавиан. Жизнь продолжается Страница 19

Даже местный Т-ской владыка, архиепископ М-й, как мне кажется, её слегка побаивался (хотя, с точки зрения почтения к священноначалию и церковного послушания, Виктория Самуиловна была безупречна — в чём очевидна несомненная заслуга отца Флавиана).

Кстати, для тех, кто не знает, «виктория» переводится с латыни как «победа». Поэтому между собой мы иногда называли нашу «термоядерную» Викторию — Победа Самуиловна.

Её «кредо» звучало так: «Мой дед Иосиф боролся с Богом, расстреливал священников и разрушал храмы. За это он получил пулю в голову в тридцать седьмом году. Мой отец Самуил тоже боролся с Богом и писал лживые атеистические книжки. За это он пропал в колымских лагерях в сорок седьмом году. Я тоже первую половину жизни боролась с Богом и учила студентов „диалектическому материализму“ и „научному атеизму“. За это я получила обширный инфаркт и пожизненную группу инвалидности в восемьдесят седьмом году. Теперь я не борюсь с Богом. Я борюсь с собственными грехами и стараюсь хоть немного искупить перед Богом то, что натворили за свою жизнь мой дед, мой отец и я сама».

Если говорить об «искуплении», то приведу здесь неполный список известных мне деяний «несгибаемой Виктории».

По её инициативе или при активном непосредственном участии возвращено и открыто: 8 храмов, 1 мужской и 2 женских монастыря, архиерейский дом, богадельня, 3 приходские школы, 4 часовни, комплекс зданий Т-го духовного училища с домовой церковью и молитвенные комнаты в центральной районной больнице и двух воинских частях.

За это время её несколько раз жестоко избивали, поджигали квартиру, дважды пытались зарезать (один раз ножом, другой раз отвёрткой) и один раз в неё стреляли (в период, когда она отвоёвывала здание Вонифатьевской церкви, занятое рестораном кавказской кухни).

Пару раз её пытались посадить в психбольницу и один раз завести на неё уголовное дело (в результате чего на скамье подсудимых оказались два чиновника, бизнесмен, налоговый инспектор и младший следователь прокуратуры).

После этого прецедента её «непотопляемость» окуталась в глазах представителей местной власти таким мистическим флёром, что больше никто из «власть имущих» не смел даже пытаться оказывать на «эту рыжую бестию» какое-либо давление.

Да! Ещё забыл сказать, что её усилиями три часа в день вещало «Радио Т-кой епархии» и на местном кабельном телевидении полчаса утреннего времени было отдано (БЕСПЛАТНО!) под программу «Православный Т-ск».

Добавьте ко всему вышеперечисленному её абсолютное бессребреничество, не просто нестяжательность, а практически полную нищету.

Пожар в её квартире погас сам, потому, что в ней, кроме железной кровати, стола с двумя железными (со школьной помойки) стульями на цементном полу и железного же огромного несгораемого шкафа с кипами самой разной документации (на них-то, похоже, и покушались поджигатели), гореть больше было нечему.

Всё имущество, накопленное ранее её родителями и ею самой, она давно отдала в открытую ею же богадельню. Даже её знаменитые «бабушкинские» очки, сломанные в переносице во время одного из нападений, она сама аккуратно соединила, связав верёвочкой, предварительно просверлив дырочки в половинках.

Теперь отгадайте с одного раза — возникла ли у меня мысль отказаться, когда, пронзив меня сканирующим взглядом, Виктория Самуиловна радостно возгласила:

— Вот вы, Алексей, и напишите для «Епархиальных ведомостей» статью о новопрославленных местночтимых святых!

Мой умоляющий взгляд, брошенный с тайной надеждой на Флавиана, встретил лишь его понимающее — «Благословляю!»

Пришлось писать. Оказалось, что это даже весьма интересно и увлекательно. Просмотрев мои первые наброски, Виктория Самуиловна поощряюще заметила:

— Когда вы избавитесь от «новоязычного» слэнга, Алексей, у вас можно будет заметить даже некоторое чувство стиля!

— Виктория Самуиловна, — поинтересовался я однажды, когда мы пили чай в сторожке с отцом Флавианом и матерью Серафимой, — а не секрет, как вы стали православной христианкой?

Она вопросительно посмотрела на Флавиана, тот кивнул.

— Не секрет, Алексей. Я понимаю ваше недоумение. Учитывая моё национально-«революционное» происхождение и предыдущую профессиональную деятельность, логичнее было бы увидеть меня в синагоге. Не скрою, я приходила туда в восемьдесят восьмом году, вскоре после моего инфаркта и преждевременного выхода на пенсию, когда я впервые задумалась о смысле жизни.

Я имела полуторачасовую беседу с раввином и ясно поняла два основных принципа современного талмудического иудаизма. Первый — с Богом «можно договориться». То есть когда Бог говорит «нельзя», то на самом деле — «если нужно, то можно». Мне не понравился этот принцип, так как я не верю, что Творца может перехитрить Его же творение.

Второй принцип — разделение людей на «собственно людей», то есть евреев, и «гоев» — человекообразных животных, которые существуют для обслуживания потребностей «собственно людей». Мне не понравился и этот принцип, потому что за свою жизнь я видела множество людей самых разных национальностей, имеющих высокую человеческую культуру. А также я встречала множество евреев, которым я сама, будучи чистокровной еврейкой, брезговала подать руку.

Я поняла, что Бог не живёт в синагоге, и не стала больше туда ходить.

Однажды я поехала в экскурсионную поездку по историческим местам и, по программе экскурсии, попала в Псково-Печерский монастырь. Там я нечаянно отбилась от своей группы и забрела в Михайловский храм, где проводил отчитку архимандрит А-н. Я этого, конечно, не знала, так как вообще ничего не знала и не понимала в то время в жизни Церкви.

Я просто зашла в здание церкви, где уже были какие-то люди, и ходила, разглядывая иконы и фрески, пока не обнаружила, что не могу выйти из храма, так как двери заперты изнутри.

Тогда я обратила внимание на то, что происходило в самой церкви. А в ней происходили совсем непонятные для меня вещи.

В центральной части храма собралась толпа, около сотни человек, среди которых присутствовали, явно не вполне здоровые психически лица. Но, в общем, все стояли вполне благопристойно. Из любопытства я подошла поближе.

Тут из боковой двери алтаря вышел пожилой священник и встал где-то впереди народа перед иконостасом. Мне плохо было видно из-за спин тесно стоявших людей, и я не могла разглядеть, что именно делал этот священник. Я только услышала, что он начал громко и неторопливо читать какие-то молитвы. Я уже решила поискать кого-нибудь из служителей, чтобы меня выпустили из здания на улицу, как вдруг в храме начало происходить что-то ужасное.

Сперва я услышала дикий вой, похожий на вой раненной собаки, затем я увидела, что многие из стоящих рядом со мной людей начали вести себя неадекватно — дёргаться, хрюкать, гавкать, кричать самыми разными голосами, причём наиболее часто повторяющимися словами выкриков были — «не выйду!» Я замерла, шокированная всем происходящим. А безумная вакханалия вокруг меня нарастала.

Стоявшая справа от меня молодая женщина неожиданно грянулась на пол прямо во весь рост, словно падающий шлагбаум, причём лицом о каменные плиты, которые так сильно вздрогнули, что это ощутила даже я, стоящая от неё примерно метрах в трёх. Я вскрикнула и закрыла лицо руками, представив себе, как начнёт на моих глазах растекаться кровавая лужа вокруг её трупа, не сомневаясь, что после такого удара её голова должна превратиться в кровавое месиво.

Каково же было моё потрясение, когда, открыв глаза спустя минуту, я увидела эту женщину, стоящей на своём месте, причём без малейшей царапины на лице!

Чуть подальше, у стены, я заметила лежащего мужчину неопределённого возраста, которого что-то незримое вздымало с пола на высоту выше метра и со всего размаха швыряло об стену, подобно тому, как милиционеры за руки и за ноги поднимают валяющегося без чувств пьяного и швыряют в машину вытрезвителя. Он падал на пол со стонами, и всё начиналось сначала, его опять поднимало и опять швыряло.

От всего увиденного и услышанного у меня буквально шевелились волосы на голове, я была потрясена и раздавлена.

И тут моё внимание привлекло какое-то волнение в первых рядах людей, стоящих ближе к алтарю, как будто некто старался силой прорваться к выходу сквозь толпу и не мог этого сделать. Затем я увидела, как на том месте, словно ракета в кинохронике, вертикально взлетает вверх над головами людей небольшая плотная старушка и, приняв горизонтальное положение, с воем пролетает в полуметре надо мной в сторону выхода.

Когда я пришла в себя, всё уже кончилось и я обнаружила, что полулежу на скамеечке у выхода рядом с каким-то старичком в чёрном халате, очевидно, прислужником, держащим в руке стакан воды и приговаривающим: