Эльчин Сафарли - Сладкая соль Босфора Страница 19

Госпожа Коппола[46] будто чувствовала с нами в унисон. Создала сценарий фильма «Bir komışabilse…»,[47] непроизвольно списав его из пыльной книги нашей истории. Плагиат исключается. Проделки Судьбы. Она может сотни раз повторять одни и те же истории в разных точках земного шара. История любви, произошедшая в Таиланде, может перенестись в Страсбург. У нас аналогичный случай. История любви, написанная Копполой в Манхэттене, повторилась в Стамбуле. Повторилась с незначительными изменениями…

…Слушала музыку в больших наушниках. Серого цвета, с логотипом «Sony». «Не терплю ныне модные затычки в ушах. Звучание фальшивое. В больших — шикарный звук плюс ушам тепло». Нервничал. Как можно прятать такие красивые ушки? Немного оттопыривающие, с пухлыми мочками. «Они придают тебе шарм. Обрати внимание, такие у Натали Порт-ман». Подарил миниатюрные наушники. Сначала не принимала. В конце концов уговорил. «О'кей, сменю наушники. Так и быть, пойду ради тебя на такую жертву… „Марунчики“[48] не простят мне этого». Сказочная улыбка. Смеется аккуратно, обнажая ровные зубы. Полные розовые губы — одна из изюминок. Когда в Стамбуле дул ветерок, она смазывала их жасминовым маслом…

Комплексовала из-за чуток полных бедер. «Ты не полная, мась. У тебя комплекция такая… видная!» Щипала меня за щеку. Небритую. Любила видеть меня с щетиной. «Так сексуальнее, поверь». Моя загорелая кожа на фоне ее молочной напоминала кусок пирога «Зебра» с кофейно-сахарной отдушкой. Она — сластена, как я. Сходила с ума от сливок с манго, куда добавляла щепотку корицы… Восхищалась пальцами моих ног. Особенно ногтем большого пальца. «Скажу честно? Мужчины с крепкими ногами моя слабость. Так что влюбилась в твои ноги. Потом в глаза»…

Регина, 23-летняя красавица из Санкт-Петербурга. У нее не было внешности Белуччи, Джоли, Андерсон. Совсем другая. Естественная, такая… своя. Никакой вычурности, помпезности, эгоизма. Нет, не простушка. Просто великолепный человек с силой в глазах, светлой душой, фиалковыми глазами. Мы понимали — нам не суждено быть вместе. Мы понимали, у нас времени в обрез — всего шесть дней ее пребывания в Стамбуле. Мы понимали — живем разными жизнями, которые умудрились пересечься в городе души… Между нами зияла пропасть обстоятельств. Встретившись, плевали на все. Не говорили о будущем. Темы о настоящем. Изредка о прошлом. Целуясь, вдыхали в себя возбуждающие запахи слившихся тел. Закрепляли запахами в себе счастливые мгновения. Мгновения без возможности повтора…

Регина приехала в Стамбул с мужем. Формально считался мужем. В жизни — чужой человек, которого на людях представляешь как «мой супруг». Не жаловалась. Один раз заговорила о нем. Два-три предложения. «Сын близкого друга моего папы. Женили насильно. Он был не против — неплохой способ объединить капиталы. Почти не общаемся, хотя живем вместе, спим на одной кровати. Леня на одной стороне, я — на другой. Между нами пропасть или… наш мопсик Феня». Есть сын. Регина называла его исключительно «моим сыном». «Ради ребенка и родителей продолжаем этот семейный фарс. В принципе так комфортнее. Живу для себя, он для себя. По вечерам живем для сынишки…» Часто приезжала в Стамбул. Сопровождала мужа в командировке. «До встречи с тобой не любила этот город. Он какой-то бурлящий. Привыкла к спокойствию Питера. Там чувствую себя комфортно. Рядом с тобой Стамбул вижу другим — мягким, чертовски родным. Около тебя счастлива…»

Услышав ее мнение о Стамбуле, чаще стал приглашать выйти в город. Обошли достопримечательности, вершины, мосты. Завтракали в кафешках на Истикляль Джаддеси,[49] после чего в обнимку шатались по древним улочкам. Завидев старомодные красные трамвайчики, махали бровастому шоферу. Останавливал, мы запрыгивали в вагончик, прижимаясь друг к другу. Целовались под звон трамвая, движущегося в атмосфере лёгкой ностальгии. Вместе кормили голубей крошками булки с кунжутом. Часами просиживали на скамейке, вслушиваясь в песню Босфора. Часто взбирались на Галат-скую башню, с легкостью преодолевая 143 древние ступеньки. Встречали закат, наблюдая за засыпающим Золотым Рогом. Бухта утопала в бледно-оранжевой дымке вечера. Потом возвращались в отель, где кормили друг друга оливками, кувыркались в сугробах собственной любви…

…Время пролетело быстро. В субботу Регине предстояло возвращаться в Санкт-Петербург. Не хотели думать об этом. Хотелось забыть. Реальность жестока… Конец такой, как в кино о трудностях перевода человеческих чувств. Прощались в фойе отеля. Крепко-крепко прижал к себе. Регина закрыла глаза, словно пыталась запомнить мгновение. Поцеловала в губы, забежала в кабину лифта. Надела серые наушники, нажала кнопку. Двери с зеркальным покрытием закрылись. Не обменялись номерами, адресами. Так правильнее…

Спустя час сидел в баре недалеко от дома. Запивал боль утраты мартини с олив-ками. Нашими любимыми черными оливками. Запищал мобильный. Пришло SMS. «Почему сказки быстро заканчиваются? А может, это был сон? Люблю. Р.» Перезваниваю. «Набранный номер вне зоны доступа сети. Позвоните позже». Сказки быстро заканчиваются. Сказки никогда не забываются…

Глава 10

…Жить на Востоке без веры в суеверия — значит жить в Париже без флакончика французских духов. Пробегающая черная кошка, женщина с пустым ведром в руках, зеркало на одном из подоконников дома, трижды сказанное «бисмиллах»[50] перед сном. Хоть энциклопедию составляй… Жертвой суеверий стал с первых мгновений жизни. На утро после выписки из роддома. Прабабушка Пярзад, склонившись над моей кроваткой, пробормотала молитву. Затем с гордостью прицепила булавкой на матрас амулет от сглаза. Назар-бонджук. Он не покупается. Передается по наследству. Причем в большом количестве. Если синий амулет треснул — сглазу дан отпор. Поэтому следует сразу заменить на новый. Мой назар-бонджук, к счастью, цел. Храню вместе с миниатюрным Кораном в шелковом чехле. Для сына или дочери…

В Стамбуле пропитался не только суевериями, но и традициями. Последние влились в быт. Придали повседневности схематичность. Дискотечный драйв по субботам, хамам[51] по воскресеньям, солярий по четвергам после работы. Жизнь не расписана. Расписаны необходимые «процедуры». При свойственной сумбурности здорово помогает. До переезда в город души тонул в хаосе. Сбившийся ритм приводил к депрессиям…

В отношении к традициям с Зейнеп сходимся. В ее красной большущей сумке, где возможно отыскать все, кроме конкретно нужной вещи, ежечасно попискивает органайзер. Напоминает о предстоящей лекции, приеме витаминов, встрече с учителем русского языка. В темы органайзера не вносится время встреч со мной. Об этом любимая помнит с точностью до минуты. Как я. Порой, кажется, мы даже дышим «в дуэте»…

…Претворение в реальность одной из традиций намечено на каждую пятницу. Ближе к 10 утра пятого дня недели встречаемся в районе Эминёню. Оттуда отправляемся на Мисир Чаршысы.[52] Лучший базар мира, с 1660 года расположившийся под сводами Новой мечети. В его лабиринтах разгуливает иной воздух. Не чувствуется веяний Босфора. Отдельное королевство. Отдельные законы, порядки, вкусы. Воздух Египетского базара — клубок из тысячи знакомых, незнакомых запахов. Испарения от специй, сыров, овощей, сухофруктов, эссенций, масел смешались под древними куполами, откуда острыми стрелами вонзаются в посетителей. Если верить слухам, здесь сам Зюскинд вдохновился на написание «Парфюмера», когда нечаянно раздавил ногой завалявшийся помидор. Кисловатый сок прогнившего овоща фонтаном брызнул на стекла очков знаменитого прозаика. Сюжет будущего бестселлера окончательно сформировался…

Отказываемся от безжизненного полиэтилена. Только торбы из коричневой бумаги, плетеные корзины. Перед походом на базар Зейнеп заплетает волосы в тугую косу. Среди турчанок — желательная процедура. Ведь волос сыпется. Некрасиво, если попадет в продаваемую пищу… Она надевает светлую блузку, длинную свободную юбку, мокасины. Вытаскивает из шкафа корзины. Составляет список необходимых продуктов. В полной готовности как минимум на два часа ныряем в океан вкусностей…

Продавца каждого из дукканов знаем в лицо. «Эфендим,[53] у вас очень красивая супруга. Берегите ее, как Аллах бережет своих ангелов», — говорит горбатый старичок-продавец молочных продуктов. У него в руке трость из кизилового дерева. На голове шапочка из тонкой овчины. Зейнеп краснеет. Меня переполняет гордость. Не объясняю старичку, что пока не связаны узами брака. Так приятнее…

Сегодня Египетский базар вмещает в себя около сотни дукканов.[54] Наиболее востребованы лотки со специями, парфюмерией. Зейнеп отказывается от гелей для душа, смягчающих лосьонов для тела. Покупает натуральное мыло. Изготавливается в турецких деревнях из жирного оливкового масла, цветочных эссенций. Плохо пенится, эффект потрясающий. «Моя бабушка варила такое мыло. Купалась им. Прожила 105 лет. Кожа была как у младенца». Покупаю два килограмма «секрета красоты» — пошлю матери, подругам в Москву…