Олег Рой - Сценарий собственных ошибок Страница 19

Беспокойство мучило Игоря. Торчать возле стенда, отвечать на вопросы и улыбаться в таком состоянии становилось все трудней и трудней. Не выдержав пытки, он оставил стенд на своего заместителя, а сам отлучился, решив прогуляться по залам «Экспоцентра». Кочевал вместе с толпами посетителей из одного зала в другой, бездумно скользя взглядом по выставленным экспонатам. И вдруг Игорь вздрогнул – клетчатый пиджак промелькнул в толпе. И хотя, здраво рассуждая, эту небогатую одежку мог надеть кто угодно, Игорь устремился вслед.

Он рассчитывал, что догнать инвалида (если это действительно был Саша) на таком большом открытом пространстве, как зал «Экспоцентра», получится очень просто. Но не тут-то было! Пространство чинило препятствия. То проход буквально перед самым носом перегораживала целая толпа весело галдящих то ли японцев, то ли китайцев. То спешащий Игорь внезапно сталкивался с парочкой промоутеров на роликах и терял пиджак из виду. То вдруг Саша (теперь Игорь ясно видел, что это – Саша, и никто, кроме него), шагнув раз-другой своей кривобокой, но быстрой походочкой, сворачивал за угол и исчезал… Из зала в зал спешил за ним Игорь, все более и более ускоряя шаг. Это напоминало вязкие сны, в которых мучительно двигаешься, напрягая мускулы, и все время остаешься на одном и том же месте.

– Сашка! – не стерпел Игорь. – Да стой же ты!

Саша, как будто только этого и ждал, остановился, обратив к Игорю слегка удивленное лицо: мол, надо же, какая встреча! У Игоря перехватывало от бега дыхание, у него не было сил выяснять, когда старый друг его заметил, и не было ли это убегание через залы хорошо разыгранным спектаклем.

– Сашка, блин, еле тебя догнал!.. – с трудом переводя дух, выдавил из себя Игорь. – Как хорошо, что мы увиделись. А я уж голову сломал, где тебя найти! Ты даже координат своих не оставил…

– Прости, но я не предвидел, что тебе захочется меня разыскивать. Лично мне казалось, что в тот раз мы обо всем переговорили.

– Нет! Не обо всем! Не начинали даже! Почему ты не сказал, что связывался с Андрюхой накануне его смерти?

Сашка только плечами пожал.

– Ну не так чтоб накануне… Но мы с Андрюхой вообще много общались. Уже больше полугода. Он что, не говорил?

– Нет… Как же вы встречались? Разве он в Озерск ездил? Или ты в Москву приезжал?

– Какой смысл мотаться за тысячи километров, когда на дворе двадцать первый век? Интернет-то на что?

– Чудеса, а я ничего и не знал… Слушай, Сашка, а он тебе ничего не писал?.. В смысле, почему он вдруг решил на себя руки наложить?

Саша снова пожал плечами, на этот раз демонстративно. Но Игорь не отставал:

– Что за адрес ты ему сообщил? Почему он в этом раскаивался? Саш, это очень важно…

– Помнишь кабак, где мы с тобой сидели? – резко, почти грубо перебил его Саша. – Приходи туда вечером, часам к восьми. Извини, спешу.

И все такой же стремительный и перекошенный, точно утлый корабль, преодолевающий штормовые волны, поковылял прочь. Что-то в Игоре хотело остановить его, схватить за плечо, потребовать, чтобы он выложил все, что знает, сейчас же, не откладывая… Но Игорь пересилил это неразумное желание. В конце концов, до восьми часов вечера он как-нибудь дотерпит.

Из прошлого: Озерск

Выпускной вечер был отмечен для пятерых друзей двойной радостью. Во-первых, расставание с надоевшей школой! Занятия по установленной ими системе принесли свои плоды: даже работа грузчиков не помешала им получить аттестаты без «троек». А во-вторых, погрузка-разгрузка тоже остается в прошлом! Нужная сумма скоплена! Теперь – в Москву, в Москву, в Москву! Этот чеховский рефрен отзывался стуком колес, позвякиванием чайных стаканов в дорожных подстаканниках, белыми занавесками на окнах поезда, который они всегда провожали завистливыми взглядами, стоя под откосом, где пролегали поверху железнодорожные пути. Вот бы поехать на нем – хоть куда-нибудь, лишь бы далеко-далеко! Наверняка там ждут их приключения, о которых в Озерске можно только мечтать… Но поезд проезжал, а мальчишки оставались.

А теперь сказочный поезд повезет их к будущему счастью. Никуда не денется!

– Молодцы, парни, – на прощание хлопали их по плечам грузчики. – Езжайте. Задайте столице жару, пусть знают, что мы тут, в Озерске, не лаптем щи хлебаем.

Володя подозревал, что радовались они через силу: должно быть, грустно видеть, как молодые оболтусы, которые в жизни еще ничего толком не видели, уезжают, а они, взрослые, солидные люди – остаются.

Честно говоря, друзьям даже стало грустновато. Чувствовалось, что какой-то важный этап жизни безвозвратно уходит, а что будет дальше – один бог знает… Однако на причитания не оставалось времени. К началу вступительных экзаменов они должны быть в Москве.

Пятеро друзей по праву гордились собой: из скопленных денег они не потратили ни копейки. Наступив на горло радостям юного возраста. Не оторвали от общей суммы даже для того, чтоб приодеться: уж лучше явиться в Москву оборванцами, чем остаться дома в новенькой одежде! Это признали все, даже Мишка, которому накануне отъезда кто-то из местных спекулянтов предлагал купить настоящие фирменные джинсы «Супер Райфл». Но Мишка гордо отказался, хотя такой вещи не было ни у кого из друзей, даже у Володи, чья семья была обеспечена получше других. Сочувственно глядя на друзей, Володя находил, что хуже всего приходится Игоряхе. Мало того, что на нем брюки в буквальном смысле рваные, так он еще, видно по осунувшемуся лицу, недоедает. Однако глаза его горели огнем великих свершений. Как и у остальных – даже у Миши, самого тихого и домашнего. Сашка, тот вообще от нетерпения на месте приплясывал:

– Ну что, теперь только одно осталось… Кого делегируем за билетами?

Собрание происходило у Сашки дома, в его комнатушке, порядком тесной, темной и захламленной, зато отдельной. Его мать, осанистая, с представительной грудью, Валентина Георгиевна, уважала право повзрослевшего сына жить так, как ему захочется, и без разрешения ни за что к нему не зашла бы. Поэтому у Сашки им было уютно. Их не смущали пружины, торчащие из прикрытой стареньким пледом тахты, на которой свободно умещались вчетвером; им нравился ряд матерчатых корешков школьных задачников и пособий на застекленной полке; они привыкли к картонной модели «Ту-154», которая свисала на бечевке с трехрожковой, вечно запыленной люстры, в которой горела только одна лампочка.

Володя откашлялся. По своему обыкновению, он так делал, готовясь сказать то, в чем не был уверен. Или то, что могло обидеть окружающих. Зная об этой его манере, друзья посмотрели на него настороженно.

– Вы уж извините, ребята, – выдал наконец Володя, – я свои билеты уже купил.

– И я, – Миша, как все рыжие, краснел сокрушительно – моментально вспыхивал до корней волос. – У меня мать за билетами сходила…

– Ну что же вы! А я-то думал, вместе поедем! – хлопнул себя по колену Сашка. – Мы же всегда, как один человек! И в беде, и в радости, и в горе, как в песне про бригантину…

– А мы и поедем вместе, – принялся суетливо оправдываться Володя. Он всегда был чрезмерно чувствителен к чужому неудовольствию – настолько, что поступался своими интересами, чтобы кого-нибудь не огорчить и не рассердить. – Поезд-то на Москву один, через два дня! И мест свободных много, я узнавал. Если в разных вагонах дадут, то поменяемся. Ну чего ты, Сань…

Сашка взъерошил курчавый чубчик, подвигал нижней челюстью: он почему-то воображал, что это упражнение делает подбородок волевым. Игорь, изучивший его лучше, чем остальные трое друзей, понимал: Сашку задело не то, что двое из их компании обзавелись билетами, а то, что сделали это тайком. И особенно без его, Сашки, ведома. Он же у них всегда был командиром! И хотя должность, ясное дело, неофициальная, однако заставляла с ним считаться. А сейчас все вроде сами с усами, а его что же, побоку?

Своеобразный он все-таки был парнишка, этот Саша Брызгалов. Со стороны – абсолютно уверенный в себе, из тех, кто прет напролом. Смесь школьного активиста и хулигана. Любил подшучивать над людьми, иногда даже довольно зло их разыгрывал. И только Игорь видел, сколько горечи скрывалось за этим фасадом. Только ему Сашка открыл, какое неизгладимое впечатление произвел на него уход отца.

«Тебе-то, Игоряха, еще полбеды, – говорил он, и глаза блестели – то ли от ненависти, то ли от непролитых слез, – ты своего батьку не помнишь. А у меня ведь он был, и долго был, до шести лет даже. Отличный такой батька был. На первомайских демонстрациях всегда на плечи меня поднимал. Учил по дереву выстругивать. В речке мы с ним купались. Он и в Тюмень на нефтепромыслы уехал, чтобы нам с матерью, как он говорил, приличную жизнь создать… За длинным рублем, в общем, мотанул. И не вернулся. Нашел себе там, на северах, другую бабу. Чукчу, что ли, или я не знаю, не видел ее… Уже и сына ему родила. Вот мне иногда вдруг так в башку вступит: что же ему во мне так не нравилось, если другого сына захотел? А меня напрочь забыл, ни разу не повидался…»