Андрей Макин - Французское завещание Страница 19
- Категория: Проза / Современная проза
- Автор: Андрей Макин
- Год выпуска: неизвестен
- ISBN: нет данных
- Издательство: неизвестно
- Страниц: 50
- Добавлено: 2018-12-08 15:02:55
Андрей Макин - Французское завещание краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Андрей Макин - Французское завещание» бесплатно полную версию:Госпожа Удача отыскала Андрея Макина в комнатке для прислуги, где он жил, то есть писал романы, и щедро наградила. В ноябре прошлого года безвестный сочинитель получил за свою четвертую книгу две премии подряд, в том числе самую престижную – Гонкуровскую, что сразу привлекло к нему внимание прессы и читателей (скорее всего, ненадолго). Среди дружных похвал прозвучал, как водится, и одинокий голос скептика, напомнивший о многочисленных промахах Гонкуровского жюри и в очередной раз повторивший то, о чем знают все (кроме широкой публики), а именно: что исход состязания зависит вовсе не от таланта претендентов, а от закулисной борьбы трех крупнейших издательств, экономически заинтересованных в Гонкуровской премии, которая гарантирует высокие тиражи и, стало быть, барыши.Впрочем, даже если это всем известно, такого рода низкие истины принято не замечать, праздник награждения имеет свои нерушимые правила. А "Французскому завещанию" суждено было стать сенсацией, притом не только во Франции, но и у нас, в России, еще и по особым причинам. У нас – потому что автором "лучшего французского романа" года оказался русский, всего восемь лет назад покинувший Советский Союз. (В некоторых откликах явственно слышалось эдакое "знай наших!".) У них – потому что этот русский пишет "безупречным, классическим" французским языком и любит Францию так, как любят родину – или страну своей мечты. Такое необычное объяснение в любви ко всему французскому не могло не подкупить французов. Хотя страна, сотворенная русским мальчиком Алешей – так зовут героя – из рассказов бабушки, француженки Шарлотты (волей случая застрявшей в российском захолустье), из старых газетных вырезок, хранившихся в бабушкином чемодане, и, конечно, из французской литературы, давным-давно канула в Лету. Недаром же Макин постоянно называет ее Атлантидой. Несмотря на достоверность исторических частностей и бытовых штрихов, она имеет мало общего с реальной Францией. В чем герой (авторское alter ego) убеждается, став невозвращенцем. ("Именно во Франции я едва не забыл окончательно Шарлоттину Францию".)Любой другой писатель извлек бы из этого столкновения мечты с действительностью очередной вариант утраченных иллюзий. Во "Французском завещании" сей традиционный и вечно новый драматический мотив, едва возникнув, сходит на нет. Как бы вопреки сюжету и судьбе, загоняющей героя в одиночество и нищету, наперекор самой смерти, настигшей Шарлотту в тот момент, когда он готовился встретить ее в Париже, Макин написал не о крушении, а о торжестве мечты, иллюзии, воображения, иначе говоря – литературы, над грубой оболочкой бытия, которую мы называем жизнью. А решение Гонкуровской академии сообщило неожиданную убедительность этому романтическому кредо, увенчав его – за пределами текста – эффектным хеппи-эндом.Но русских читателей книга Макина наверняка разочарует."Французское завещание" представляет собой нечто среднее между семейной хроникой и романом воспитания. История семьи (с начала века до эпохи "застоя") рассказана, вернее, пересказана Алешей, в основном, со слов Шарлотты, которая и является главной героиней книги. "Посланница поглощенной временем Атлантиды", друг и единственная привязанность внука, она играет решающую роль в формировании его необычного характера. Именно она, эта француженка, чей язык с детства стал для него родным, своими красочными рассказами о далекой Франции увлекла Алешу в призрачный мир мечтаний и "замкнула" в прошлом, откуда он "бросал рассеянные взгляды на реальную жизнь". Сидя на балконе бабушкиного дома, глядящего в степь, мальчик завороженно внимал причудливым семейным преданиям и грезил наяву: в степной дали с очевидностью миража возникала "Атлантида", постепенно заполняясь людьми и событиями. Алеша видел маленькую Шарлотту, смотрящую из окна на затопленный Париж, депутатов, добирающихся в лодках на заседания парламента; безумного австрийца, прыгающего с парашютом с Эйфелевой башни; молодого элегантного господина по имени Марсель Пруст, небрежно заказывающего в ресторане стакан воды и кисть винограда; президента республики Феликса Фора, умирающего в Елисейском дворце в объятиях своей любовницы… Мальчик в мечтах посещал Францию вместе с российской императорской четой, Николаем и Александрой: торжественные встречи, восторги толпы, блеск золота и роскошных туалетов, банкеты, речи, овации. А какой обед им подавали, каким вином их угощали! Как упоительно звучат названия неведомых блюд: "Bartavelles et ortolans" (приводится полностью меню)! Отныне эти бартавели и ортоланы станут для Алеши и его сестры своего рода паролем, впускающим в иной мир, удаленный от дрязг здешнего. Автор увлеченно водит нас по своей персональной коллекции, с простодушной гордостью демонстрирует любимые экспонаты и диковинки, а мы позевываем, томимся и недоумеваем: ну чем его так приворожила вся эта реникса? Непохожестью на нашу жизнь? Звуком и ритмом французской речи? Впрочем, разве любят за что-то? Попробуйте объяснить, почему изгиб Грушенькиной спины свел с ума бедного Митю, почему де Грие навеки полюбил непутевую Манон…Роман героя с Прекрасной Дамой – Францией развивается по всем правилам амурного жанра. Приливы пылкого увлечения и жгучего интереса к предмету страсти (запойного чтения французской литературы) чередуются с охлаждением, ссорами и разрывами. Он даже бегает на тайные свидания с Ней: в том большом и скучном волжском городе, где Алеша живет с родителями, есть одно место, которое вечером, в пасмурную или дождливую погоду, чем-то напоминает ему Париж, и вот, едва стемнеет, он спешит на свой "парижский" перекресток и балдеет там до поздней ночи.Внезапная смерть матери, а затем отца обрывают это наваждение. Пятнадцатилетний Алеша наконец обнаруживает реальный мир и, отрекшись от французских миражей, пытается освоиться на родной земле, даже стать как все. Для героя начинается "русский период": "Россия, будто медведь после долгой зимы, просыпалась во мне". Только, право, лучше б не просыпалась!… На макинской России словно стоит штамп: "Сделано за границей". До развесистой клюквы, правда, дело не доходит, все-таки автор до тридцати лет жил в нашей стране, но подделка очевидна. Перед нами – типичный кич, притом поданный без тени иронии, с многозначительной миной и патетическим придыханием. Незамысловатая комбинация привычных, как этот фирменный медведь, стереотипов, экзотического местного колорита, пошлых общих мест и псевдооткровений создает "похожий" имидж, который лишь иностранцы могут принять за чистую монету. Впрочем, на них-то и ориентировался автор, и это чувствуется с самого начала по тому, с какой настойчивостью он выделяет все, что может поразить европейский глаз: беспредельные просторы, хлеба, колосящиеся "от Черного моря до Тихого океана", степь, степь, степь и снега без конца и края, в коих, конечно же, таится нечто загадочно-притягательное. "Снежная планета никогда не отпускала души, околдованные безмерностью ее пространств". Поясню: речь идет о прабабушке героя, француженке Альбертине, которая после смерти мужа, привезшего ее в Сибирь, так и не смогла вернуться во Францию, зачарованная то ли вышеназванными просторами, то ли "пьянящей отравой" темной русской жизни, проникшей в ее кровь (кажется, имеется в виду морфий, к которому пристрастилась бедняжка)…Но я отвлеклась от Алеши, а между тем медведь, проснувшийся в нем, то бишь Россия, быстро овладевает его душой. Герой как-то вдруг "излечился" от Франции и полюбил свою немыслимую родину с ее жестокостью, нежностью, пьянством, анархией, покорно принимаемым рабством, неожиданной утонченностью и проч., полюбил "за чудовищность и абсурдность" и открыл в ней "высший смысл, недоступный логическому суждению". Однако по-настоящему он почувствовал себя русским и постиг тайны русской души благодаря… Берии. Рассказ о грязных похождениях всесильного "сатрапа", подстерегавшего на улицах Москвы и похищавшего приглянувшихся ему женщин, производит ошеломляющее впечатление на подростка, который как раз вступил в мучительную пору полового созревания. Его воспаленное воображение без конца рисует картины "охоты", насилия, совокупления, возбуждающие и изнуряющие Алешу. Эти болезненные фантазии становятся поводом для далеко идущих выводов о национальном характере: "…если Россия покоряет меня, то потому, что она не знает пределов – ни в добре, ни в зле. Особенно в зле. Она позволяет мне завидовать этому охотнику за женской плотью. И ненавидеть за это себя. И страдать вместе с этой терзаемой женщиной… И стремиться умереть вместе с ней, потому что невозможно жить, имея в себе двойника, который восхищается Берией… Да, я был русским. Теперь я понимал, пусть еще смутно, что это значит…Очень буднично жить на краю бездны. Да, это и есть Россия".Из этих "достоевских" бездн автор вытаскивает героя по испытанному советскому рецепту – военные игры и казарменная жизнь в школьном лагере пробуждают в Алеше патриотические чувства и восторженный коллективизм. Стремительное перевоспитание изгоя-индивидуалиста заставляет вспомнить наивные агитки сталинской эпохи, а представление о психологии советского молодого человека вполне соответствует расхожим западным стереотипам: "Жить в блаженной простоте предписанных жестов: стрелять, шагать строем… Отдаться коллективному движению, управляемому другими. Теми, кто знает высшую цель. Кто великодушно снимает с нас бремя ответственности… И эта цель тоже проста и однозначна: защита родины. Я спешил слиться с этой великой целью, раствориться в массе, среди моих чудесно безответственных товарищей. Счастливый. Блаженный. Здоровый". Прекрасная Франция предана, более того – вызывает у героя, как и Запад вообще, "врожденную" русскую подозрительность. С чувством "никогда дотоле не испытанной гордости" Алеша думает о мощи наших танков, которые могут "раздавить весь земной шар".Но хватит цитат. Кажется, "улик" более чем достаточно, и вывод напрашивается сам собой. А между тем все не так просто, как может показаться, и подводить черту еще рано. Ибо есть в романе Макина, несмотря на его очевидные слабости и пошлость общих мест, некая сокровенная, почти магическая сила, которой мы исподволь и невольно поддаемся. Правда, большей частью она остается под спудом, зато когда выходит на поверхность, условный мир, выстроенный автором, на миг-другой волшебно преображается и оживает. Так оживают, сойдя с газетной фотографии, три красавицы былых времен и, словно притянутые Алешиным взглядом, улыбаясь, идут ему навстречу по шелестящей осенней аллее… С пронзительной недетской печалью мальчик вдруг сознает, что бледный газетный оттиск – единственный материальный след, оставшийся от прелестных, некогда полных жизни женщин, и отчаянным усилием воли пытается удержать их тающие тени. В этом мимолетном эпизоде – ключик к тайне "Французского завещания". У нас на глазах герой (автор) открывает в себе удивительную способность – силой воображения возвращать к жизни канувшее в Лету мгновенье, отнимать у смерти ее добычу, иначе говоря, обнаруживает поэтический дар. В его основе – та извечная человеческая грусть пред сонмом уходящих, та невозможность примириться с бесследностью исчезновения и бунт против небытия, которые лежат в подоплеке всякого творчества. Только вот художественный диапазон Макина заведомо ограничен.Он умеет сообщить убеждающую достоверность фантазиям и призракам, населяющим его внутренний мир, жить чувствами несуществующих людей, но бросает лишь рассеянные взгляды на реальную жизнь, не замечает близкое и близких и маскирует отсутствие наблюдательности штампами, когда дело доходит до изображения действительности. Только Шарлотта, увиденная глазами любви, составляет исключение из правила – именно потому, что она подарила Алеше вселенную, существующую лишь в ее воображении. Но… Годы спустя, когда, бездомный, больной и абсолютно одинокий, он будет погибать в Париже, Шарлоттина Атлантида спасет его.Бесцельно бродя по улицам, Алеша случайно обнаруживает ее след – мемориальную планку с надписью: "Наводнение. Январь 1910". Эти возникшие "как по волшебству" слова, подтверждающие реальность мира грез, возвращают героя к жизни, а вместе с ней – к воспоминаниям. Перед ним всплывают, цепляясь друг за друга, яркие осколки увиденного и пережитого – "вечные мгновенья", чье "таинственное созвучие" еще в детстве приоткрыла ему Атлантида. Теперь, когда она вдруг окликнула его, он наконец осознает свое призвание и принимает одно из тех героических решений, которые мало кто выполняет: "У меня не будет иной жизни, кроме этих мгновений, возрождающихся на листе бумаги". Остальное известно (см. начало).Настоящая литература, утверждает Макин, – это "волшебство, которое одним словом, строфой, стихом переносит нас в мгновенье вечной красоты". И если верно, что писателя надо судить по законам, им самим над собой признанным, то "Французское завещание" все же следует отнести к настоящей литературе. Верно и то, что Макин подобрал закон себе по мерке – у него короткое поэтическое дыхание. В любом случае, несколько десятков подлинно прекрасных мгновений теряются среди трех сотен страниц, на протяжении которых наполовину условный герой мечется между вымечтанной Францией и липовой Россией.Майя Злобина.
Андрей Макин - Французское завещание читать онлайн бесплатно
– Ой, сколько звезд! И все движутся…
Не зажигая света, Шарлотта подошла к детям. Мимоходом она заметила на столе неяркий металлический отблеск – Федоров портсигар. Муж должен был утром вернуться из Москвы. Она увидела ряды сверкающих точек, медленно скользящих по ночному небу.
Самолеты, – сказал мальчик своим спокойным голосом, никогда не менявшим интонации. – Целые эскадрильи…
Но куда они все летят? – удивилась девочка и вздохнула, расширив заспанные глаза.
Шарлотта обняла обоих за плечи.
– Идите спать! Наверно, это наша армия проводит маневры. Вы же знаете, граница совсем рядом. Маневры, а может, тренировка перед воздушным парадом…
Мальчик кашлянул и сказал тихо, словно про себя, все с той же спокойной печалью, так удивлявшей всех в этом подростке:
– А может, война…
– Не говори глупостей, Сергей, – одернула его Шарлотта. – Живо в постель. Завтра пойдем на вокзал встречать отца.
Она зажгла ночник у изголовья и взглянула на часы. «Половина третьего. Значит, уже сегодня…»
Заснуть они не успели. Темноту вспороли взрывы первых бомб. Эскадрильи, часом ранее пролетевшие над городом, направлялись бомбить более отдаленные районы в глубине страны, где их налет стал похож на землетрясение. Только с половины четвертого утра немцы начали бомбить линию фронта, расчищая путь для наземных войск. Заспанная девочка-подросток, моя мать, очарованная странными, слишком стройными созвездиями, на самом деле оказалась в это мгновение в мимолетных огненных скобках между миром и войной.
Выйти из дома было почти уже невозможно. Земля колебалась, черепицы, ряд за рядом, слетали с крыши, с сухим звоном разбиваясь о ступени крыльца. Движения и слова глохли в плотном облаке взрывов.
Наконец Шарлотте удалось вытолкнуть детей на улицу и выйти самой, унося тяжелый чемодан, который оттягивал ей руку. В доме напротив стекла были выбиты. Легкий ветерок полоскал занавеску. В колыхании светлой ткани еще сохранялась вся безмятежность мирного утра.
Улица, которая вела к вокзалу, была усыпана осколками стекла, сорванными ветками. Иногда путь преграждало сломанное пополам дерево. Где-то пришлось обогнуть огромную воронку. В этом месте толпа беженцев стала гуще. Обходя впадину, обвешанные чемоданами люди толкались и вдруг внезапно узнавали друг друга. Они пытались что-то друг другу сказать, но оглушительное эхо взрывной волны, блуждавшей между домами, вдруг докатывалось до них, затыкало им рты. Они бессильно размахивали руками и снова пускались бегом.
Когда в конце улицы Шарлотта увидела вокзал, она физически ощутила, как ее вчерашняя жизнь обваливается в невозвратное прошлое. Уцелела только стена фасада – через пустые глазницы окон глядело бледное утреннее небо… Наконец сквозь грохот бомб прорвалась новость, повторенная сотнями уст. Последний поезд на восток только что ушел, с абсурдной точностью следуя обычному расписанию. Толпа, наткнувшаяся на развалины вокзала, застыла, потом, разметанная гудением самолета, рассыпалась по соседним улицам и под деревья сквера.
Растерянная Шарлотта огляделась вокруг. Под ногами у нее валялся щит с надписью: «Не переходить железнодорожные пути! Опасно!» Но железная дорога, взорванная бомбой, теперь представляла собой просто шальные рельсы, крутой дугой выгнувшиеся у бетонной опоры виадука. Они торчком устремлялись в небо, а шпалы напоминали фантасмагорическую лестницу, которая ведет прямо в облака.
– Вон там сейчас отойдет товарный поезд, – услышала вдруг Шарлотта спокойный и какой-то даже скучный голос сына.
Она увидела вдали состав из больших коричневых вагонов, вокруг которого мельтешили человеческие фигурки. Шарлотта стиснула ручку чемодана, дети подхватили свои сумки.
Когда они оказались у последнего вагона, поезд тронулся – в ответ на его движение послышался вздох пугливой радости. Между створками раздвижной стенки вагона стала видна плотно сбившаяся масса людей. Чувствуя безнадежную замедленность своих движений, Шарлотта подтолкнула детей к неторопливо удалявшемуся отверстию. Мальчик взобрался в вагон, подхватив чемодан. Сестренке пришлось уже ускорить шаги, чтобы ухватиться за руку, которую ей протягивал брат. Шарлотта, стиснув дочь за талию, приподняла ее и сумела поставить на борт переполненного вагона. Теперь ей пришлось бежать, чтобы сделать попытку уцепиться за большую железную щеколду. Продолжалось это всего секунду, но она успела увидеть застывшие лица беженцев, слезы дочери и с какой-то сверхъестественной отчетливостью потрескавшуюся деревянную стенку вагона…
Она споткнулась, ноги у нее подкосились. Дальнейшее произошло так быстро, что ей показалось, будто ее колени не успели коснуться белого гравия насыпи. Две руки крепко сжали ей ребра, небо внезапно описало зигзаг, и ее втолкнули в вагон. В яркой вспышке света она увидела фуражку железнодорожника, силуэт человека, на какую-то долю секунды обозначившийся контражуром между раздвижными панелями…
Около полудня состав прошел через Минск. В густом дыму инопланетным светилом рдело солнце. В воздухе порхали странные погребальные бабочки – хлопья сажи. Никто не мог понять, как за несколько часов войны город мог превратиться в анфилады почерневших каркасов.
Поезд продвигался медленно, словно ощупью, в этих обугленных сумерках, под солнцем, которое больше не слепило глаза. Люди уже привыкли к этому неуверенному продвижению, к небу, наполненному воем самолетов. И даже к пронзительному свисту над вагонами и брызжущим потом по крыше пулям.
Выехав из обугленного города, они наткнулись на развороченный бомбами поезд. Некоторые вагоны были сброшены на насыпь, другие, опрокинувшиеся или вколоченные друг в друга страшным столкновением, загромождали пути. Несколько санитарок, парализованные бессилием перед множеством распростертых тел, шли вдоль состава. В его черных недрах виделись очертания каких-то людей, иногда из разбитого окна свисала чья-то рука. Вокруг был разбросан багаж. Больше всего удивляло, как много кукол валяется на шпалах и в траве… На одном из вагонов, оставшихся на рельсах, уцелела эмалированная табличка, где можно было прочесть направление. Растерянная Шарлотта обнаружила, что это тот самый поезд, на который они опоздали утром. Да, тот самый последний поезд на восток, который шел по довоенному расписанию.
К ночи поезд прибавил скорость. Шарлотта почувствовала, что примостившаяся к ее плечу дочь дрожит. Она встала с большого чемодана, на котором они сидели. Надо было приготовиться к ночи, вынуть теплые вещи и две пачки печенья. Шарлотта приоткрыла крышку, сунула руку в глубь чемодана и застыла, не сдержав короткого вскрика, от которого проснулись соседи.
Чемодан был набит старыми газетами! В утренней суматохе она прихватила с собой сибирский чемодан…
Все еще не веря своим глазам, Шарлотта извлекла пожелтевший листок, на котором в сером свете сумерек прочитала: «Депутаты и сенаторы, невзирая на различие мнений, горячо отозвались на обращение гг. Лубе и Бриссона… Представители крупнейших государственных институтов собрались в гостиной Мюрата…»
Как во сне, Шарлотта закрыла чемодан, села и оглянулась вокруг, слегка покачивая головой, словно не хотела мириться с очевидностью.
– У меня в сумке старая куртка. И еще я перед уходом прихватил хлеба из кухни…
Она узнала голос сына. Очевидно, он понял, в каком она смятении…
Ночью Шарлотта забылась коротким сном, сотканным из былых звуков и красок… Ее разбудил кто-то пробиравшийся к выходу. Поезд остановился посреди поля… Ночной воздух был здесь не таким непроглядно черным, как в городе, из которого они бежали. Простиравшаяся за бледным прямоугольником двери равнина хранила пепельный оттенок северных ночей. Когда глаза Шарлотты привыкли к темноте, она различила рядом с путями, в тени купы деревьев, уснувшую избу. А перед избой на лугу, тянувшемся вдоль насыпи, – лошадь. Тишина стояла такая, что слышно было, как тихо шелестят вырванные стебли и по сырой траве мягко ступают копыта. С горькой отрадой, удивившей ее самое, Шарлотта ощутила, как в ее мозгу рождается, облекаясь в слова, внятная мысль: «Позади этот ад сожженных городов, и всего через несколько часов – лошадь, жующая в ночной прохладе росистую траву. Эта страна слишком велика, чтобы они смогли ее покорить… Их бомбам не одолеть безмолвия этой бескрайней равнины».
Никогда еще Шарлотта не чувствовала такой близости к этой земле…
В первые месяцы войны ее преследовал во сне непрерывный поток изувеченных тел, за которыми она ухаживала по четырнадцать часов в сутки. Раненых в этот город, расположенный в сотне километров от фронта, доставляли целыми составами. Часто Шарлотта сопровождала врача, который встречал на вокзале поезда, набитые истерзанной человеческой плотью. И тогда, бывало, замечала на параллельном пути другой поезд с солдатами-новобранцами, которые отправлялись в противоположном направлении – на фронт.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.