Андрей Рубанов - Йод Страница 19

– Будешь ходить в хорошем костюме и рассказывать всем, что чеченцы – не дикие звери, а цивилизованные люди.

Почему им понадобился именно я? Очень просто: Бислану понравилось, как подсудимый Рубанов вел себя на процессе. Подсудимый Рубанов говорил красиво и убедительно. Кстати, не врал. Судьи, адвокаты и прокуроры внимательно слушали подсудимого и с уважением на него поглядывали. 8

Бывший журналист, формулирует веско – что еще нужно для пресс-секретаря?

Мой шеф и работодатель словно бы вышел из инкубатора, где выращиваются первоклассные современные политические деятели. Если бы я был Дудаевым, я бы тоже продвинул такого парня. Умный мужчина, Бислан еще в начале девяностых понял, что Москва не позволит Чечне отделиться. Однажды, в начале девяностых, в период «парада суверенитетов», когда чуть ли не каждая область норовила стать отдельным государством, Ельцин произнес фразу: «Берите столько суверенитета, сколько сможете». Это лучшая фраза, какую мог произнести первый президент развалившейся Империи, она означала: «Кому с нами не нравится, идите на хер». Однако такую фразу – достойную Цезаря или Черчилля, – можно произнести только один раз. И понимать ее тоже следовало правильно: отпустят тех, кто готов к самостоятельности.

К началу первой чеченской войны, в девяносто пятом, молодой мэр и его люди уже не хотели жить в независимой Ичкерии – и организованно перешли на сторону федерального центра. Это не помогло, Бислан был слишком дерзок и независим, он всем мешал; в конце концов его упрятали за решетку. Ничего личного, большая игра – большие ставки. Несмотря на дерзость и молодость, Гантамиров был умен и понимал, что проект «Ичкерия» станет позором его народа. И оказался прав. Спустя три года карликовое бандитское государство (и где? – на геополитически важном Кавказе!) надоело всему миру. Некогда самая богатая республика бывшего СССР превратилась в рассадник терроризма. Каждый делал что хотел. Любая банда из десятка двадцатилетних идиотов объявляла себя «отдельным штурмовым батальоном при правительстве Ичкерии» или «исламской бригадой особого назначения»; придумывали форму, назначали друг друга генералами, танцевали зикр, потом покупали в соседнем селе трофейный броневик и гоняли по пыльным дорогам, отнимая друг у друга ворованные «БМВ», наслаждаясь безнаказанностью и жуя насвай. Рассчитывали, что богатые исламские государства – Турция, Эмираты – озолотят маленький гордый народ и поддержат его в борьбе с неверными, но Турция и Эмираты ограничились отправкой гуманитарной помощи, денег не дали, не захотели ссориться с Москвой. Зато не дремали радикальные исламские движения, приславшие множество проповедников – знатоков священных книг и взрывного дела.

Когда генералы штурмовых батальонов и специальных исламских бригад скурили всю коноплю и поняли, что на территории маленькой гордой Ичкерии грабить и отнимать больше нечего, они подались в соседний Дагестан. Это была ошибка; осенью девяносто девятого из Москвы приехали танки.

Меня определили на постой тут же, в мэрии. Швырнув сумку в угол одной из комнат (везде царил дух казармы, пахло носками, вареными макаронами и опять чесноком), я занялся делом. Выбрал бойца, менее прочих обросшего, с хорошим лицом, повел во двор, усадил перед камерой и устроил интервью. Малый робел, но говорил складно. Ему было восемнадцать, и он уже два года не выпускал из рук автомата.

Четыре брата, три сестры. Окончил пять классов. Намерен учиться на инженера.

За три последних года убили одного из братьев и двух племянников. Муж старшей сестры пропал без вести. Дядя был офицером милиции, летом девяносто шестого сепаратисты привязали его тросом к бронетранспортеру и тащили по улицам, пока он не умер. 8

Обычный паренек. Жилистые запястья. Плечи, глаза. Резко вырезанные ноздри.

Как только пошли дежурные фразы насчет уважения к закону, порядку и конституции Российской Федерации, я прекратил съемку. Нужна фактура, а правильные выводы можно подмонтировать. Главное – снимайте, а войну я вам обеспечу. Кто это сказал, Херст? Или Мэрдок? Боец, явно вошедший во вкус, умело скрыл разочарование, закурил, перехватил автомат и показал пальцем мне за плечо. Я обернулся и увидел тощего бездомного пса.

– Смотри, что сейчас будет.

Герой интервью передернул затвор. Услышав лязганье, четвероногий ветеран прижал уши и припустил что есть духу. Исчез в развалинах. Немногочисленные зрители гортанно засмеялись.

Физическая красота, осанка, резкие свободные жесты. Очень зычные голоса. Непременный хохот. Походка вразвалку. Постоянная бравада, сугубо кавказская. Прямые жаркие взгляды. Лица людей войны – особенные лица. Я не увидел тут ни одной незначительной физиономии, не встретил быстрой двусмысленной ухмылки. Рациональные, благоразумные, осторожные, трезвомыслящие, хитрые, дальновидные, удачливые, материально обеспеченные, склонные к маневру, к самосохранению, к поиску теплых и хлебных местечек – давно уехали. Остались отчаянные и бедные; те, кому нечего терять. Остались преданные, обманутые, к стенке припертые. Оптимисты, кожа да кости. Голодранцы. Обладатели медных копеек на дне неглубоких карманов. Такие, как я.

Я приехал сюда воевать прежде всего с собственными неудачами. С отсутствием элементарного порядка в судьбе.

С героем моего первого видео мы еще постояли, поговорили.

– До августа постреляю, – сказал он, – и в Ростов. К дяде. Отдыхать буду. Девчонки и все такое.

Я кивнул и ответил, что согласен – с девчонками здесь тяжело.

– Зачем «тяжело»? Есть. Но у русских по-другому. Их же много! А тут познакомишься, договоришься, – абрек подмигнул, – а потом оказывается, что она чья-то сестра. Или дочь. Или вообще тебе дальняя родня...

– Да, – сказал я. – У русских не так.

В общем, он был прав. Грозный был городом вооруженных самцов. Официально сейчас в нем проживало около ста тысяч мирных жителей; однако все официальное, в том числе цифры, приберегалось для реляций, адресованных Москве.

Что касается русской «простоты нравов», за которую на моих родных влажных равнинах издревле принято выдавать пьяную бесцеремонность и отсутствие простейшей культуры разговора, то здесь я сразу получил то, чего хотел. В городе Грозном никто никому не хамил. У каждого взрослого существа мужского пола из-за пояса торчала рукоять ТТ – все были отменно вежливы.

Они не воевали, они жили среди войны, внутри ее, с нею, как обитатель мегаполиса живет среди шума и смога. Их война десять лет то тлела, то разгоралась. Каждый потерял близкого родственника, каждый имел кровных врагов; каждый воевал на своей частной, персональной войне. Федеральные войска, со всеми их танками и вертолетами, с зачистками и комендантскими часами, воспринимались как неизбежное зло, стихийное бедствие.

Судьбы ушедших в горы боевиков-сепаратистов не обсуждались. Конечно, многие негласно их уважали, хо8 тя бы как мужчин, пошедших до конца.

Скажем, если б я родился чеченцем и моя история с Михаилом и чемоданом денег произошла не в сытой Москве, а в городе Грозном, то я бы тоже пошел до конца: дождался удобного момента и без особых проблем пришил своего бывшего друга. Расстрелял в упор. Война все спишет.

Она и списывала. Она их развратила. Она развратила бы любую, самую законопослушную нацию. Меня, с ранней молодости склонного к резким движениям, – развратила бы обязательно. Мясорубка, кровавый хоровод, мгновенное падение в Средневековье, когда молодые люди, вчера изучавшие международную экономику и высшую математику, сегодня целятся друг в друга, – эта воронка засосет любого цивилизованного человеколюба.

Все, кто носил в себе малейшие преступные наклонности, давно сделались преступниками. Кто-то тихо чеканил монеты у себя в подвале. Кто-то ограничивался изготовлением автомобильных номерных знаков, совершенно не отличимых от настоящих. Кто-то завел себе несколько комплектов документов – паспортные столы уже давно были разграблены. Кто понаглее и побогаче – катался на угнанных в России «мерседесах». Всякий мальчишка старше пятнадцати владел целым арсеналом, автомат обходился примерно в сто долларов, в зависимости от модели, калибра и наличия подствольного гранатомета. Ценились АКСУ – 74. Федеральные комендатуры регулярно устраивали отъем оружия, простым способом: арестовывали первого попавшегося юношу, а прибежавшей матери назначали выкуп: три, или пять, или семь автоматов. Мать обходила родню, занимала деньги, покупала стволы, грузила в наволочку и тащила сдавать.

Мародерство процветало. Исчез весь металл, начиная от проводов электропередачи и заканчивая чугунными крышками канализационных колодцев. Исчезло все, что можно было продать или обменять на еду, боеприпасы и бензин. Не было питьевой воды, не было медикаментов, не было связи, не было ничего.