Мария Арбатова - Дегустация Индии Страница 19

На вопрос об особых приметах для опознания он пообещал стоять посреди улицы и махать перчаткой, сколько бы времени на это ни потребовалось. И действительно, справа от неистовой дорожной пробки на улице Лубянка стоял пожилой плотный красивый господин, активно похожий на моих еврейских предков, и прилежно махал перчаткой. Сев в машину, он снял шапку и остался в кипе, что еще больше сблизило его с фотографией моего прадеда. Ехали мы, конечно, в ресторан ЦДЛ, где можно было поговорить без музыки в стиле «тыц-тыц-тыц» и порадовать еврейского гостя русской кухней.

– Борис, – вдруг сообразила я, – судя по кипе, вы не только поэт, но еще и религиозный фанат! Что же вы будете есть в некошерном ресторане?

– Я действительно практикующий иудаист, но мы с высшими силами заключили пакт о том, что дома я ем кошерную еду, а не дома – какую получится, – успокоил гость, – полагаю, что божественный замысел не состоял в том, чтобы я умирал с голоду.

– Слава богу...

Дело в том, что однажды за мной ухаживал модный раввин. У нас ведь толпа служителей культа блистает на тусовках и уже мало отличается от вип-персон прочих видов интеллектуального бизнеса. За моей приятельницей, например, ухаживал модный поп, и мне было любопытно сравнить его в этом виде спорта с модным раввином.

В еде попом командовало расписание постов, но это совершенно не мешало ему именно в посты нахрюкиваться по самое «не балуйся». Да и с самим «не балуйся» особых проблем в дни постов тоже не возникало, разве что в самый яркий момент физиологического мероприятия он обращался с подробной благодарностью не к партнерше, а к господу.

Так вот, ужины с модным раввином были величайшим этнографическим удовольствием. После того как весь персонал ресторана сбегался посмотреть на молодого красивого мужика с завернутой валиком под подбородок, заколотой булавкой бородой и прочими спецэффектами иудаизма, начиналось самое интересное.

– Водку, пиво. Огурец, помидор, грушу и яблоко в одноразовой посуде, – рявкал он на официанта, – и не смейте прикасаться к ним ножами!

Официант впадал в полный ступор. Ему, естественно, было неведомо, что Раввинский суд СНГ легитимировал пиво и водку без пищевых добавок, да и вообще чего только не ввел в свой кошерный список. Даже классические напитки компаний «Пепсико», «Кока-кола» и соки компании «Вимбилльдан», от которых у химиков и специалистов по генетически модифицированным продуктам волосы встают дыбом.

Своим нееврейским мозгом официант прикидывал, что раввин решил отвязаться с дамочкой, и, чтобы угодить, тащил нарезанные сложными узорами фрукты и овощи, после чего служитель культа бросался на него, как пограничная овчарка на диверсанта, с воплем:

– Я сказал: не резать! Не резать вашим ножом! Официант окончательно дурел и рабским шепотом спрашивал:

– А как же вы их будете есть?

– Целиком! – орал модный раввин. – Ваши ножи нечистые!

– Да что вы? – пугался официант, а за ним уже собиралась компания сочувствующих коллег. – У нас все моет кипятком посудомоечная машина.

– Да они не в этом смысле нечистые, – устало пояснял раввин, – они могли касаться некошерных продуктов.

– А... – кивали сотрудники ресторана. – Поняли! А водка и пиво кошерные?

– Конечно, – кивал раввин, полагая, что наконец-то добился понимания соотечественников.

– Ну, тогда вопросов нет! – соглашались официанты и уходили с глумливым выражением лица, словно прослушали анекдот про женщину, которая курит после секса с двумя мужчинами и тяжело вздыхает: «Если бы мой муж видел, что я курю!»

После щедрых приемов кошерной смеси водки с пивом модный раввин садился за руль, чтобы отвезти меня домой, по дороге агитируя на совершенно некошерные межполовые отношения.

– А как же вы сядете за руль в таком виде? – ужасалась я.

– О, вы не представляете, как гаишники нас боятся!

И точно, ни о каких антиалкогольных обнюхиваниях речи не заходило, служители закона робели и отдавали честь, едва завидев пейсы, и все как один прощались словами:

– Счастливого пути, товарищ еврейский священник!

Однако, несмотря на то что мне было невероятно интересно, отстегивает ли модный раввин булавку от бороды в тот момент, когда работники духовности, находясь на партнерше, благодарят своего бога, я не довела отношения до этой стадии. Точку в истории поставил очередной автомобильный диалог:

– А как же, будучи раввином, вы пытаетесь меня соблазнить?

– А что тут такого? – удивился он. – Если женатый мужчина вступит в интимные отношения со свободной женщиной, то хотя его поступок будет осуждаться моей верой, он даже не повлечет расторжения брака. Да и вообще, Тора разрешает брать вторую жену... Есть свидетельство в священной книге «Дварим»: «Если будет у кого-либо две жены, одна любимая, а другая нелюбимая...» Понимаете?

Тут уж я опешила, ровно как официанты.

– Хорошо, пусть так, но ведь я не являюсь свободной женщиной!

– Это как посмотреть, – усмехнулся модный раввин, – ваш муж не еврей. А женщина, находящаяся замужем за неевреем, для меня является свободной!

И тут я, даже будучи правнучкой одного из создателей сионизма в России ( помимо еврейского прадеда Иосифа Зильбельберга, архивные следы жены которого я искала в Гродно, у меня был второй еврейский прадед – знаменитый Иосиф Айзенштадт), фактически устроила модному раввину еврейский погром прямо в его кошерном автомобиле.

Эта история страшно развеселила Бориса Шапиро, он сообщил, что является коэном – почетным еврейским священником и человеком ближе к семидесяти, но ведет себя значительно сдержанней модного раввина и в ресторанах, и в трактовках Торы. «Поэт и коэн?» – удивилась я своими буддистскими мозгами. Зачем же небесный диспетчер так сложносочиненно завязал нас электронными адресами? Какую задачу он хочет поставить передо мной с помощью этого человека?

Мы с Борисом зашли в ЦДЛ, пока сын парковал машину, и подошли к гардеробу арт-кафе. Знакомый гардеробщик с интересом посмотрел на моего спутника в кипе. Борис снял пальто, оглядел себя в зеркале и с интересом спросил:

– Как вы думаете, Машенька, где остался мой пиджак?

Гардеробщик чуть не выронил мою шубу – все-таки мужчины публично задают подобные вопросы женщине в ситуации, когда она совершенно конкретно причастна к одеванию или раздеванию. Нельзя же было немедленно объяснять гардеробщику, что перед ним совершенно непосредственный поэт и коэн, который только что для опознания сорок минут махал на Лубянке перчаткой. Но и добавлять к глупостям, которые про меня рассказывают, историю с пожилым евреем в кипе и оставшимся без пиджака тоже было нельзя.

– Видите ли, Борис, мы вас заполучили в машину в пальто, – напомнила я голосом опекающей мамаши, – и джентльменский набор под пальто не проверяли. Давайте-ка вместе подумаем, где вы были сегодня до нашей встречи, иначе вы улетите завтра в Германию без пиджака!

Гардеробщик успокоенно закивал, убедившись, что за последние два дня я все-таки не променяла молодого красивого индийца на пожилого еврея в кипе, да еще и теряющего пиджаки.

– Где я был? – риторически спросил Борис у гардеробщика, положив мощную ладонь на мощный лоб, и скульптурно застыл секунд на тридцать. – До вас я был в кабинете директора «АвтоВАЗа»...

Гардеробщик снова поднял бровь.

– А что вы там делали? – удивилась я.

– Я изобрел принципиально новый тип автомобильного мотора, и мы обсуждали выпуск машин на этой основе, – радостно сообщил Борис. – И вероятно, пиджак остался там...

Мы с гардеробщиком мрачно переглянулись: поэт, коэн и сумасшедший. Ну, вполне органичное сочетание...

Сели за столик, официант почтительно застыл при виде Бориса.

– Сначала принесите кипяток. Чистый кипяток. В термосе. Потом все остальное.

Официант кивнул и вспорхнул как мотылек, через пять минут вернулся и жутко виновато спросил:

– А можно в чайнике? Мы все обыскали, термоса не нашли...

– Можно, – кивнул Борис, официант убежал совершенно счастливый.

Как психоаналитику мне, конечно, хотелось бы подробнее узнать о механизмах магического воздействия людей в кипе на российских официантов и гаишников, но пока не хватает статистики.

Подошел мой сын Петр, принесли еду, началась светская беседа.

– Борис, я совсем не понимаю, чем вы занимаетесь в Берлине, – призналась я.

– У меня очень простой режим. Я встаю в шесть утра.

– Вы жаворонок?

– Нет, махровая сова, просто жизнь очень короткая. В шесть утра я иду в синагогу. Потом с восьми я сижу в офисе, поскольку я менеджер и продаю наукоемкие технологии...

– Например, принципиально новый двигатель?

– В том числе.

Поскольку мой сын Петр, несмотря на диплом магистра культурологии, технически образованный слушатель, Борис в две секунды объяснил ему принцип устройства на модели вальсирующей пары.