Дина Рубина - «…Их бин нервосо!» (сборник) Страница 19

– Да, да! – говорит он с невероятным увлечением. – Тогда Тате посоветовали знающие люди, она пошла и купила «хамсу». Я надел ее на шею и все – как рукой сняло!

И в тот самый момент, когда я уже готова поверить в серьезность его интонации, он произносит совсем невзначай:

– Антибиотики тоже хорошо помогают.

Соседка, пожилая тетечка, жене Губермана:

– Он у вас такой человечный! С кошелками ходит…

Литератор, особенно поэт, особенно, когда он работает в таком странном жанре, как четверостишия, живет – «как птичка божья», не зная «ни заботы, ни труда»… Поэтому он, как голодный волк, вынужден рыскать повсюду в поисках пропитания семье. Ведь давно известно: общество ничем не обязано своему певцу и летописцу, оно даже не обязано интересоваться – за счет чего эта птичка (этот волк, этот гончий пес) еще не дохнет с голоду.

А птичка не дохнет с голоду благодаря искрометному сценическому дарованию. Птичку хочется слушать и слушать. Ну, это понятно: мы выступаем, продаем свои скромные книжки…

Впрочем, как выясняется, дарование великолепного рассказчика можно использовать и в других, не менее увлекательных целях.

Года три назад один из владельцев крупного туристического агентства в Израиле предложил Александру Окуню и Игорю Губерману сопровождать за границу небольшую группу туристов в качестве… не гидов, нет, профессиональный гид имелся. В качестве их самих.

Известный израильский художник Александр Окунь – человек разностороннего дарования. Он пишет, ведет свою еженедельную радиопередачу на «Кол Исраэль», великолепно знает музыку, историю, литературу… Кроме того, является знатоком национальных кухонь. Только о французских или итальянских винах Саша может прочесть многочасовую лекцию.

– Ну, насчет Сашки все понятно, – сказала я Губерману, когда узнала о приглашении сопровождать группу туристов во Францию. – Он может читать лекции о чем угодно. А ты что там будешь делать?

– Я буду входить в автобус! – ответил он, не моргнув глазом.

Перед поездкой в Италию он позвонил мне. Сказал, что ужасно боится и зубрит всякие исторические книжки. Маршрут начинается в Риме, заканчивается в Венеции.

– Кстати, вот анекдот на эту тему, – говорит он: «Женская олимпийская сборная по плаванию проводит тренировки. Спортсменки одна за другой ныряют и проплывают дистанцию. На берегу сидит старая толстая еврейка, вяжет носок и комментирует каждый заплыв: „Ха, с такой задницей она еще на что-то претендует! А эта чего руками размахалась!“ и т. д.

Тренеру, наконец, это надоело, и он говорит:

– Слушайте, что это вы всех критикуете? Вы что-нибудь понимаете в этом виде спорта?

– Да!

– Ну, так может быть, вы покажете нам, что умеете?

– Пожалуйста! – говорит она, раздевается, остается в старых розовых рейтузах, ныряет в воду и… устанавливает новый мировой рекорд!!

Все в шоке, тренер чуть ли не в обмороке. Кто вы, говорит, может ли быть, чтоб мы о вас ничего не слышали?

– Понимаете, – говорит она, – просто в Венеции вместо улиц каналы, а я тридцать лет проработала там уличной проституткой.»…

Игорь ждет, пока я отсмеюсь и произносит смиренно:

– Но это, к сожалению все, что я знаю о Венеции. Пережидает новый взрыв хохота и светло, мечтательно заканчивает:

– А между тем еду туда в качестве гида. Нехорошо…

В этой поездке во Флоренции с ними столкнулась какая-то группа из России, и одна из туристок воскликнула: – Ой, девочки, смотрите, Губерман!

Потом счастливо и гордо оглядела всю группу и сказала: – Не зря в Италию съездила!

(Впоследствии, на эту историю Сашка Окунь ядовито замечал: – Это в прошлый раз такая культурная публика попалась. А в этот раз приходилось подкупать незнакомых людей, чтобы те подходили к Игорю и говорили: «Ми вас знаем!»)

Первая поездка в Италию удалась настолько, что туристическое бюро сразу же стало набирать следующую группу в другую страну. Разумеется, из каждого путешествия Губерман привозит какой-нибудь устный рассказ, какую-нибудь сценку. Из недавней поездки в Англию:

– В Лондоне нашу группу повели на стриптиз. Говорят, одно из острых переживаний. Не знаю… Сначала показывали женский стриптиз – ничего, пластично так, вполне красиво, молодые девочки, очень миленькие… Потом вышли два дюжих мужика и началось форменное безобразие: когда они достали свои причиндалы, наши бабы воскликнули «Ах!!» – на большом подъеме и захлебываясь от восторга. Мужики тоже воскликнули «а-ах.?» – но как-то на выдохе. И сидели до конца первого отделения абсолютно подавленные и деморализованные. Тогда я решил заступиться за мужиков. И в перерыве, в буфете громко сказал: «А здорово они им муляжи приделали!». И мужики воскликнули благодарно и восторженно: «Ах!», а бабы разочарованно протянули: «а-ах.?»… Понимаешь, – объяснил он, – это же нечестно. Вышли, достали бутылки из-под колы и стали ими трясти…

Поскольку Италия – пожизненная страсть Александра Окуня, время от времени он соблазняет Губермана на очередной сногсшибательный итальянский маршрут. Вчетвером, с женами, они заезжают в такие уголки Апеннинского полуострова, такие укромные городки и деревни, какие групповому туристу и не снились…

После каждой такой поездки Губерман собирает у себя застолье. Тата готовит свое коронное блюдо – вареный язык. На мой неизменный комплимент, что такого языка, как Тата готовит, я нигде больше не ела, Игорь замечает: – Так она ж всю жизнь на моем тренировалась!

На этот раз – главное впечатление от поездки – обед у контессы, итальянской графини. Оказывается, графиня год назад на какой-то выставке приобрела три работы Окуня и, поскольку приятельствовала с его двоюродной сестрой (женой израильского посла в Италии), устроила обед в честь художника с друзьями.

Наши думали, что контесса – какая-нибудь милая отставная старушка, которая примет их в своей милой тесной квартирке. Поэтому явились после целого дня шатания – потные, туристические, усталые. Выяснилось: графиня – владелица земель, имений, замков, дама высшего света и красавица, лет тридцати пяти… А родовитая! чуть ли не Борджиа. Принимала их в замке, на обед приглашены гости – герцоги, послы с послицами, два-три почетных члена каких-то академий… Все, как водится, в смокингах, дамы – в вечерних нарядах… Мужчины все в черном. В белом только два лакея в перчатках, и Игорь Губерман – в грязной белой футболке. «Наши жены» – Тата и Вера ужасно перепугались всей этой роскоши, задрожали, затряслись, как осиновый лист. Но Сашка, которого трудно смутить и сбить с толку буржуазными штучками, сказал, что художнику на любой великосветский прием позволительно явиться в свитере и джинсах, потому что он художник, а женам художников – тем просто полагается быть в тряпье, потому что: «Кто еще может выйти замуж за такое говно!»

Контесса была с гостями мила и проста, показала замок. Завела Игоря в спальню, продемонстрировать картины. Потом протягивает аккуратный такой, старинный молитвенник, говорит – что это, как вы думаете? И как-то повернула потаенный ключик, внутри молитвенника оказалась полость, а в ней – маленький инкрустированный пистолет.

– Осторожно, – сказала контесса, – он снят с предохранителя, и в стволе – пуля.

Игорь уверял, что тем самым она давала ему понять, чтоб не приставал и не хватал за задницу.

За столом он гонял лакея-филиппинца, заставляя того все время приносить граппу. Надрался, конечно, сказал контессе, что у него теща – тоже графиня. Что правда: мать Таты, Лидия Борисовна Либединская, по отцу – графиня Толстая. Когда уходили, жал руку лакею-филиппинцу.

– Я пригласил контессу к нам пожить, – говорит он серьезно.

Мы, конечно, комментируем это должным образом – мол, контесса будет Шаха выгуливать…

– Вы зря иронизируете, – говорит Губерман, – я не каждого, между прочим, к себе пожить приглашаю. Какого-нибудь Папу римского я – хер приглашу!

Кстати, Шах, бельгийская овчарка Губерманов – замечательная собака. Воспитанный умный пес, преисполненный великолепного достоинства. Мой пес, Кондрат, наоборот – вот уж меньше всего о достоинстве думает. У него есть дела поважнее.

Иногда мы с Игорем обсуждаем характеры и привычки своих псов. Недавно я рассказала, как Кондрат устраивает свою личную жизнь при помощи двух меховых домашних тапочек. Как он ухаживает то за одним, то за другим. А иногда возляжет между двумя своими гуриями и дремлет…

– А мы ведь, знаешь, купили новую мебель, – говорит на это Игорь, – и тут всплыли некоторые семейные тайны, о которых Тата знала, но не говорила мне. Оказывается, Шах был влюблен в наше старое кресло. Он состоял с ним в интимной связи. Так вот, можешь представить, Шах тоскует по-настоящему – отказывается от пищи и скулит…

И позже, когда разговор заходит о том, что женщина всегда может обмануть мужика, инсценируя страсть, и что мужик даже ждет от нее некоторой театральности, – Игорь говорит: