Давид Фонкинос - Нежность Страница 19

— Да, я читал одну заметку… о подпольной торговле моццареллой.

И тут Натали покатилась со смеху, залилась тем сумасшедшим хохотом, какой бывает от сильной усталости. Она не могла остановиться. Маркус сообразил, что это, наверно, прозвучало забавно, и тоже засмеялся. Дурь — штука заразная. Он-то просто ответил, без всякой задней мысли. А она теперь умирала со смеху. Для Маркуса это было совершенно безумное зрелище. Как будто перед ним вдруг оказалась рыба с ногами (у каждого свои метафоры). На протяжении многих лет, сотен собраний и совещаний он всегда видел серьезную женщину, мягкую, да, но неизменно серьезную. Конечно, он видел, как она улыбается, ему даже удавалось ее рассмешить, но чтобы настолько — никогда. Так она смеялась первый раз. Для нее тут сошлось все: эта минута была в чистом виде оправданием того, почему ей нравится быть с Маркусом. Мужчина сидит в кафе, встречает вас широчайшей улыбкой и на полном серьезе сообщает, что читает заметку о подпольной торговле моццареллой.

75

Статья из газеты «Метро», озаглавленная «Пресечена подпольная торговля моццареллой»

За два последних дня в ходе операции по пресечению подпольной торговли моццареллой «превосходного качества» в Бондуфле (департамент Эсон) были арестованы пять человек. Как заявил Пьер Шушкофф, майор жандармерии Эври, возглавлявший расследование, «за два года через склад прошло около 60–70 поддонов, то есть примерно 30 тонн»; сыр перепродавался по всему департаменту и даже в Вильжюифе (департамент Валь-де-Марн). Объемы торговли отнюдь не пустяковые: нанесенный ущерб оценивается в 280 000 евро. Расследование, начатое после жалобы, поданной компанией STEF[16] в июне 2008 г., позволило выявить канал распространения; в деле оказались замешаны, в частности, двое управляющих пиццериями, одна из которых, расположенная в Палезо, служила перевалочным пунктом. Остается выяснить, кто руководил этой незаконной торговлей и куда шла выручка от проданной моццареллы.

76

По ходу всякого любовного романа алкоголь появляется в двух полярных точках сюжета: когда двое открывают друг друга и нужно рассказать о себе и когда им больше нечего друг другу сказать. Сейчас они находились на первом этапе. Когда не замечают времени, когда переписывают свою историю, в частности, сцену поцелуя. Натали думала, что этот поцелуй был продиктован случайным импульсом. А может, нет? Может, случайности не существует. Может, все это лишь прорыв бессознательного, интуитивное прозрение. Впечатление, что ей будет хорошо с этим человеком. От этой мысли она становилась счастливой, потом серьезной, потом опять счастливой. Бесконечное путешествие из радости в печаль. И теперь это путешествие вело их на улицу. На холод. Натали неважно себя чувствовала. Простыла накануне, разъезжая ночью взад-вперед. Куда они шли? Намечалась долгая прогулка: оба еще не осмеливаются отправиться к другому домой, но, главное, не хотят расставаться. Застревают в ощущении, что еще ничего не решено. А ночью это ощущение еще сильнее.

— Можно вас поцеловать? — спросил он.

— Не знаю… у меня из носу течет.

— Это не важно. Я готов болеть вместе с вами. Можно вас поцеловать?

Натали так понравилось, что он спрашивает разрешения. В этом тоже была деликатность. Каждый миг, проведенный с ним, был необычным. Могла ли она вообразить, что после всего пережитого снова будет кем-то восхищаться? В этом человеке было что-то уникальное.

Она согласно кивнула головой.

77

Диалог из фильма «Знаменитость» Вуди Аллена, подсказавший Маркусу ответ

Шарлиз Терон. Ты не боишься заразиться? У меня насморк.

Кеннет Брана. От тебя я подцепил бы даже неоперабельный рак.

78

Вечера могут быть невероятными, ночи — незабываемыми, и все равно после них настает самое обычное утро. Натали ждала лифта, чтобы подняться к себе в кабинет. Она терпеть не могла стоять с кем-нибудь бок о бок в этом чуланчике, когда надо улыбаться и обмениваться любезностями, поэтому всегда старалась дождаться пустого транспорта. Она любила этот подъем к новому дню, эти несколько секунд в клетке, превращающей нас в муравьев в подземном ходе муравейника. Выйдя из лифта, она нос к носу столкнулась с шефом. Не фигурально: они действительно налетели друг на друга.

— Удивительно… я как раз сейчас подумал, что мы редко видимся… и хоп! встречаю тебя. Если б я знал, что обладаю такими способностями, я бы чего-нибудь еще пожелал…

— Очень умно.

— Если серьезно, мне надо с тобой поговорить. Можешь зайти ко мне сейчас?

В последнее время Натали почти забыла о существовании Шарля. Он был как старый номер телефона, как вещь, не имеющая отношения к сегодняшнему дню. Как пневматическая почта. Ей было странно, что она должна снова войти к нему в кабинет. Сколько уже времени она туда не заходила? Она не помнила точно. Прошлое начинало деформироваться, растворяться в колебаниях, покрываться пятнами забвения. И это было счастливым доказательством того, что настоящее вступало в свои права. Утром она не пошла, потом все-таки решилась.

79

Примеры телефонных номеров прошлого века

• Одеон 32–40

• Пасси 22–12

• Клиши 12–14.

80

Натали вошла в кабинет Шарля. Она сразу заметила, что ставни открыты не так широко, как обычно: в этом было что-то вроде попытки погрузить это утро в темноту.

— И правда, я действительно давно тут не была, — произнесла она на ходу.

— Да, давно…

— Ты, наверно, с тех пор прочитал целую кучу слов из «Ларусса»…

— А, это… нет. Я прекратил. Надоели мне определения. Вот честно, ты можешь мне сказать, зачем нужно знать значения слов?

— Ты за этим хотел меня видеть?

— Нет… нет… мы же все время пересекаемся… и я просто хотел знать, как у тебя дела… как все идет на данный момент…

Последние слова он произнес, почти заикаясь. Перед этой женщиной его поезд сходил с рельсов. Он не понимал, почему она на него так действует. Конечно, она была красива, конечно, ее манера держаться казалась ему несравненной, но все-таки: неужели этого достаточно? Он был мужчиной, облеченным властью, и рыжие секретарши иногда хихикали у него за спиной. Он мог иметь сколько угодно женщин, мог устраивать приемы в пятизвездочных отелях. Тогда что? Сказать было нечего. Он слепо подчинялся тирании первого впечатления. Ничего другого тут быть не могло. Только тот миг, когда он увидел ее лицо на резюме и сказал себе: я хочу провести собеседование сам. И появилась она, юная новобрачная, бледная и неуверенная, а через несколько секунд он предложил ей криспроллы. Может, он влюбился в фотографию? Что может быть изнурительнее, чем когда все чувства подчинены диктату застывшей красоты? Он не сводил с нее глаз. Она не стала садиться. Расхаживала по кабинету, трогала вещи, чему-то улыбалась: воплощение неистовой женственности. В конце концов она обогнула стол и встала у него за спиной:

— Что… что ты делаешь?

— Смотрю на тебя сзади.

— Но зачем?

— Смотрю сзади на твою голову. Потому что чувствую, что у тебя есть задняя мысль.

Только этого еще не хватало: у нее есть чувство юмора. Шарль совсем перестал владеть ситуацией. Она стояла позади него, полная веселого любопытства. Первый раз прошлое казалось ей действительно прошлым. Он был на переднем крае, когда у нее настали черные дни. Он ночи напролет думал, как бы она не покончила с собой, а теперь вот она стояла позади него, живая как никогда, даже чересчур.

— Ладно, сядь, пожалуйста, — спокойно сказал он.

— Хорошо.

— Ты выглядишь счастливой. Тебе это идет.

Натали промолчала. Она очень надеялась, что он пригласил ее не ради того, чтобы снова объясняться в любви. Он продолжал:

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет, ведь это ты хотел меня видеть.

— В твоей группе все хорошо?

— Да, по-моему. Вообще-то ты это знаешь не хуже меня. У тебя есть все цифры.

— А с… Маркусом?

Значит, вот какая была задняя мысль. Он хотел поговорить о Маркусе. Как ей это сразу не пришло в голову?

— Мне сказали, ты часто с ним ужинаешь.

— Кто тебе сказал?

— Здесь все всё знают.

— И что? Это моя частная жизнь. Какое тебе до нее дело?

Натали резко осеклась. Тональность ее лица изменилась. Она смерила взглядом Шарля — жалкого, стерегущего каждое ее слово, выжидающего объяснения, полного отчаянной надежды, что она все опровергнет. Она долго смотрела на него и не знала, что делать. В конце концов решила уйти из его кабинета, не говоря ни слова. Оставив шефа в неуверенности, в самой настоящей фрустрации. Она не выносила пересудов, разговоров за спиной. Она ненавидела весь этот букет: задние мысли, разговоры за спиной, удары в спину. Особенно ее разозлила фраза «Здесь все всё знают». И теперь, вспоминая их разговор, она могла подтвердить: да, она почувствовала что-то в глазах окружающих. Наверно, кто-нибудь видел их в ресторане или просто что они вместе уходят с работы, — и вот уже вся фирма забурлила. Почему она разозлилась? Она сухо ответила, что это ее частная жизнь. Она прекраснейшим образом могла сказать Шарлю: «Да, этот человек мне нравится». Со всей твердостью. Впрочем, нет, ей не хотелось наклеивать на ситуацию словесный ярлык, а уж о том, чтобы кто-то заставил ее это сделать, и речи быть не могло. По дороге к себе в кабинет она встречала коллег — и убеждалась, что произошла перемена. Сочувствие и симпатию во взглядах постепенно вымывало что-то другое. Но она пока и представить себе не могла, что скоро произойдет.