Екатерина Вильмонт - Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры Страница 19

Она рассмеялась.

– Конечно, можно!

– А почему вы смеетесь?

– Потому что это мой любимый, и я загадала – если вы его выберете, то выйдете замуж за Вику и все у вас будет хорошо. Это судьба!

– Вы продаете эти ковры? – поспешила я сменить тему.

– Нет, раньше продавала, давно, очень давно, а теперь только дарю.

– Почему?

– Это долгая история… а впрочем, Вика там что-то завозился… Ладно, я вам расскажу, но предупреждаю, история невеселая. Вы не застали того ужаса, даже Вика мало что помнит… А я, я с шестнадцати лет каждую ночь ждала, что за мной придут. И росла с этим страхом – еще бы, сколько людей исчезало, – и замуж вышла, и детей рожала, и все боялась. И они пришли, не за мной, за мужем… Слава Богу, детей не тронули… Но это, так сказать, экспозиция, чтобы вы поняли, в какое время все происходило. В шестнадцать лет я пережила и узнала такое, чего врагу не пожелаешь, хотя в этой истории я была только сбоку припека, но я знала, и за это меня могли стереть в порошок. После войны я жила одна, отец погиб на фронте, мама с Викой были в эвакуации на Урале, Вика болел, и мама не могла везти его в Москву, а я рвалась, не сиделось мне там, и вот, всеми правдами и неправдами, мне удалось вернуться домой. Мы жили в коммунальной квартире. Вы хоть представляете, что такое большая коммунальная квартира?

– Да, я до десяти лет жила именно в такой квартире.

– Тогда вам легче будет меня понять. Ну, вернулась я в Москву, туда-сюда, холодно, голодно, но зато я дома! Народ в коммуналке разный, всякой твари по паре, а в комнате рядом со мной жила старуха корректорша, Ольга Евгеньевна, добрая душа, одинокая, затюканная соседями, жизнью. Мы с нею жили душа в душу. И она же устроила меня работать в газету курьершей. Деньги маленькие, но все же. Комната моя была ближайшей к входной двери. И вот как-то раз слышу – дверь эта среди ночи тихонечко открывается, а я часто тогда по ночам от голода просыпалась. Раз услыхала, другой, третий. Потом стала замечать, что Ольга Евгеньевна по ночам в кухне засиживается. И вот однажды идем мы с нею на работу, я возьми и спроси, не слыхала ли она, как ночью дверь открывается. Смотрю, моя Ольга Евгеньевна бледнеет, за сердце хватается. Я поскорей усадила ее на лавочку – мы как раз по бульвару шли – а она вдруг взмолилась:

«Верочка, детонька, Христом-Богом молю, забудь, ничего ты не слыхала, ничего ты не знаешь, верь мне, ничего плохого я не делаю. Только ты ни одной живой душе про это не говори, а то человека погубить можно».

Я сама в слезы.

«Ольга Евгеньевна, клянусь, никому ни словечка, только скажите, что это, а то мне страшно очень по ночам одной!»

«Деточка, если молчать будешь, ничего страшного не случится, обещаю тебе!»

«Да что ж, говорю, это такое, Ольга Евгеньевна, честное слово, никому не скажу!»

Посмотрела она мне в глаза и говорит:

«Ладно, я знаю, ты девочка из хорошей семьи, родители твои благородные люди были, верю, не предашь ты меня! Понимаешь, сестра моя, Анна Евгеньевна, сослана была из Ленинграда в Сибирь, и совсем ей в той ссылке худо пришлось. Но в один прекрасный день она оттуда сбежала и буквально чудом ко мне в Москву пробралась. Сама понимаешь, жить ей открыто в Москве нельзя, да что там в Москве, почитай что и вообще нигде жить нельзя!»

«Так она у вас живет?»

«Да, уже почти два года».

«И никто в квартире не знает?»

«Да пока Бог миловал!»

«Но как же она живет, что никто ее не видел?»

«Целый день по городу бродит, в метро греется или еще где, домой приходит ночью, а уходит еще затемно, когда все спят. Но хоть спит в тепле и раз в день поест горячего, я же часто ночью с работы возвращаюсь, никто не удивляется, если поздно на кухне вожусь».

«Господи, ужас какой! И что же, ей и податься больше некуда? Ведь в Москве так опасно!»

«Да в Москве-то как раз не так опасно, народу уж больно много, теперь из эвакуации и с фронта люди вернулись, шум, суета, а в суете затеряться легче. У меня на всем свете, кроме Аннушки, никого не осталось. Верушка, детонька, обещай мне, что никому не скажешь. Ты про это просто забудь. Так оно лучше. Ты знать ничего не знаешь. Если, не приведи Господь, нас поймают, ты хоть ни при чем будешь, не хочу лишнего греха на душу брать».

И я молчала, но не только. Я стала помогать этим несчастным женщинам. Теперь, когда я дома бывала, Анна Евгеньевна иногда могла денек дома отлежаться, мы ей ведерко ставили. Между нашими комнатами дверь была заколоченная, так я ее потихоньку открыла, когда в квартире никого не было, могла зайти к ней, принести что-то, унести. Такой конспираторшей стала, что хоть в подполье! Вот она-то меня и научила эти ковры делать, без станка, конечно, на руках. На чердаке старые сундуки с разным тряпьем стояли. Все стоящее соседи давно выгребли, а я натаскала к себе всякого хлама, и мы с нею молча коврики делать стали, я их на толкучке продавала, все какой-то приработок. Так мы и жили два года. А потом я замуж вышла, к мужу переехала.

– А что же дальше?

– А что дальше? Да все у них благополучно кончилось. Как Сталин умер, начали люди возвращаться. Анна Евгеньевна из Москвы куда-то уехала, а потом вернулась в открытую, я уж подробностей не помню, кажется, нашелся у нее какой-то высокий покровитель, выбил ей московскую прописку, и жила она вместе с сестрой на законном основании. Но ты представь себе, Кира, целыми днями таскаться по городу, всего бояться, всех бояться, вдруг кто-то знакомый не дай Бог встретится или под проверку документов попадешь. Холод, дождь, все равно затемно выходи из дому, даже раньше дворников. Один раз было, пришли с проверкой документов, уж не помню почему. А Анна Евгеньевна как раз дома осталась, больная была. Мы с Ольгой Евгеньевной на кухне возились, когда они вошли. У меня сердце в пятки, а Ольга мне глазами знак делает – зови, мол, к себе. Моя комната ближе всего, я говорю – заходите, показываю им документы. Они глянули и дальше, и вот пока они три шага к следующей двери сделали, я Анну Евгеньевну к себе втащить успела, она уж наготове стояла. Знаешь, когда мужа моего посадили, я с двумя ребятами мал мала меньше одна осталась, так веришь – иной раз думаю: а ведь ей-то, Анне Евгеньевне, еще хуже моего было. И чем только человек не утешается, – горько усмехнулась она. – Э, да ты у меня совсем закисла!

– Нет, я много чего слышала и читала об этом времени, но это так страшно…

– Да, на вашу долю, слава тебе Господи, такого уж не досталось…

– Эй, дамы, вы где? – раздался голос Коти. – Я все починил, еще задания будут?

– Видишь, Кира, нет чтобы посидеть с сестрой, поговорить по-человечески, он предпочитает бродить по дому с молотком…

– Но это же хорошо, без мужчины дом разваливается.

– Честно сказать, Кира, кроме электричества и водопровода, я все сама могу, да и сыновья у меня не безрукие, а вот если ты все же отважишься выйти за этого трепача, то хозяйство у тебя будет в порядке, только смотри не избалуй его.

– Ни за что не буду его баловать, пусть лучше он меня балует.

– Вот это мудрые речи! Значит, ты уже согласилась?

– Ничего подобного!

– А как же насчет баловства?

– А ты меня так балуй, без брака!

– Ишь какая хитренькая!

– Ну, я вижу, вы два сапога пара! Спелись уже!

– А что, сестричка, понравилась тебе моя невеста?

– Сама удивляюсь, чтобы человек с таким ужасным вкусом нашел себе приличную женщину. Кира, ты и вообразить себе не можешь, на ком этот человек женился! Три брака, и все мимо!

Так, начинаются сюрпризы! Мне он сказал, что просто вдовец, ну я и не задавала вопросов, боясь бередить раны. Интересно, какие там еще скелетики приготовлены?

– О, сейчас мне начнут перемывать косточки, я лучше забегу навестить Коганов, а то в этот приезд я их еще не видел.

– Бежишь и бросаешь невесту?

– Я на полчасика, а ты тут пока посвяти Киру в подробности моей семейной жизни.

И он исчез. Из каменной стены выпало несколько кирпичиков.

– Кира, ничего, что я тебе «ты» говорю?

– Да ради Бога, я очень рада.

– Он тебе не говорил, что был женат три раза?

– Нет, мне он сказал, что давно овдовел.

– Что правда, то правда! Но две его первые супруги, кажется, живехоньки. Кира, поверь, они были все разные, но одна хуже другой. Первую он привел, когда ему было 19 лет. Наша мама чуть с ума не сошла от горя – девчонке 18, хорошенькая как кукла, но дура непроходимая, по-моему, она была просто умственно отсталой, мы с мамой боялись при ней слово лишнее сказать, но, правда, это недолго длилось, года два, и они разбежались, слава Богу, детей хоть не родили. Потом он взялся за ум, окончил институт, победил на конкурсе, начал работать и года через два привел еще одну б… Поначалу все вроде было ничего, любовь… но любви этой хватило ненадолго, скоро все пошло враскосяк. Вика парень был веселый, жизнерадостный, все ему легко давалось, друзей полон дом, но денег, конечно, было мало, она непрерывно злилась, всем завидовала, ныла, он, сама понимаешь, погуливать начал от ее нытья, ну и она в долгу не осталась, а потом и вовсе его бросила, выскочила замуж за одного писателя, он в те годы очень был известный, все про стройки коммунизма писал, и богатый был, конечно, а теперь никто о нем и не помнит. А потом Вика встретил Лялю. Ну, это вообще было какое-то недоразумение, а не женщина. Правда, Наденьку ему родила, но другого толку от нее… Ничего она не умела, все у нее из рук валилось, такая бестолочь, прости Господи. Но зато увлекалась всякой чепухой – хиромантией, черной магией, спиритизмом, буддизмом, – и все в кучу, клочок оттуда, клочок отсюда… Противно вспоминать. Вика к тому времени начал прилично зарабатывать, имя у него появилось, за границу стал ездить, квартиру хорошую получил, так ты бы видела, во что она ее превратила! В одной комнате кумирню какую-то устроила, совсем в буддизм ударилась, скупала всякую восточную дребедень. Вика прибегал ко мне, мы тогда уже уезжать собирались, и жаловался: не могу этот кошмар видеть, она еще благовония курит, я задыхаюсь! Не могу там жить! Потом она с каким-то буддистом спуталась. Вика их застал, когда Наденька дома была. Тут уж его терпение лопнуло, он забрал Наденьку и ушел к маме, а этой буддистке-блядистке оставил квартиру. Но ей это на пользу не пошло, год она прожила одна, а как денежки кончились, так и буддисты все сгинули, а она вовсе спятила и скоро померла. Так что сама видишь, какой он мастер жениться, наш Вика. Человек-то он золотой, но… Вот я на тебя смотрю и думаю – то ли я на старости лет сдурела, то ли Вика поумнел…