Даниэла Стил - В тихой гавани Страница 19

Они еще какое-то время говорили о бездомных, даже принялись обсуждать, что служит тому причиной. В конце концов оба пришли к выводу, что это есть и остается проблемой, по крайней мере на данный момент. Им было легко и интересно друг с другом. К тому же разговор касался более серьезных вещей, чем те, которые они обсуждали с Пип, пока Мэтт учил ее рисовать. И мать, и дочь одинаково были ему приятны, и Мэтт порадовался, что их жизненные пути пересеклись и они узнали друг друга.

Вскоре Офелия, сказав, что ей пора возвращаться, засобиралась домой. Мэтт попросил ее передать привет Пип. И вдруг ей в голову пришла неожиданная мысль.

— А почему бы вам не сделать это самому? — Она улыбнулась.

Ей было приятно разговаривать с ним, и она нисколько не жалела, что рассказала Мэтту о Чеде. Мэтт нравился ей, а Пип и вовсе успела привязаться к нему. И Офелии почему-то казалось очень важным, чтобы он знал, как мужественно все это время держалась ее девочка, через какие нелегкие испытания ей пришлось пройти и как много она потеряла. Впрочем, насколько она могла судить, Мэтту в жизни тоже пришлось нелегко. В конце концов, на ком из нас жизнь не оставила своих отметин? Кто может похвастаться, что у него в душе нет кровоточащих ран, о которых так трудно, а подчас и невозможно забыть? Жестокая штука — жизнь, порой она не щадит и детей, даже таких, как Пип. Офелия утешала себя, что испытания закалили Пип, возможно, сделав ее добрее. О том, что они сделали с ней самой, думать почему-то не хотелось. Шрамы на чьей-то душе — все равно шрамы, как их ни назови. Пройдя через горнило страданий, кто-то становится чище и лучше, а кто-то ломается. В этом и состоит жизнь. И горькая правда в том, что шрамы в душе есть у каждого. Жизнь — всегда реальность. А если любишь кого-то, не важно кого, то с реальностью приходится считаться.

— Я позвоню Пип, — пообещал Мэтт. Ему было безумно стыдно, что он не позвонил ей до сих пор. Но он боялся, что Офелия сочтет его навязчивым.

— А почему бы вам сегодня не прийти к нам пообедать? Конечно, готовлю я ужасно, но Пип будет страшно рада, да и я тоже.

За многие годы он уже не радовался так, как сейчас. Лицо Мэтта просияло.

— С удовольствием. Надеюсь, это не доставит вам особых хлопот.

— Напротив. Мы будем очень рады. Сказать по правде, думаю, лучше не стоит говорить заранее о вашем приходе Пип. Пусть это станет для нее сюрпризом, хорошо? В семь часов вам подойдет?

Приглашение было искренним и радушным — чувствовалось, что оно идет от чистого сердца. Так же как и Пип, Офелии нравилось разговаривать с ним.

— Чудесно. Может быть, что-нибудь захватить? Карандаши, например? Или ластик?

Офелия рассмеялась, но сам Мэтт считал, что это не такая уж плохая идея.

— Главное, чтобы вы сами пришли. Пип будет счастлива.

Мэтт не решился ответить, что и он тоже, но это вертелось у него на языке. Впервые за много лет он радовался как мальчишка. Он уже успел полюбить их обеих. И мать, и дочь оказались на редкость приятными. Им обеим пришлось немало выстрадать, и печать пережитой трагедии еще лежала на их лицах. С каждым днем Мэтт узнавал их все лучше и с каждым днем испытывал все большее уважение к ним обеим. А то, что она рассказала о своем сыне… Господи, такого никому не пожелаешь.

— Тогда до вечера, — с улыбкой бросил Мэтт.

Помахав ему на прощание рукой, Офелия зашагала к дому. А он смотрел ей вслед, снова удивляясь, до чего она похожа на Пип.

Глава 7

Пип валялась на диване. Подложив под ногу подушку, она с самым несчастным видом разглядывала ее. И тут в дверь позвонили. Нимало не сомневаясь, кто пришел, Офелия побежала открывать. На пороге в свитере с высоким воротником и джинсах, с бутылкой вина под мышкой стоял Мэтт. Офелия встретила его радостной улыбкой. Потом приложила палец к губам и кивком указала на диван. Понимающе ухмыльнувшись, он направился в гостиную. Увидев на пороге Мэтта, Пип с восторженным воплем сорвалась с дивана и, прыгая на одной ноге, кинулась ему навстречу.

— Мэтт! — Удивленная и обрадованная, она переводила взгляд с него на довольно улыбавшуюся мать и ничего не понимала. — Но… как это?

— Мы с твоей мамой сегодня столкнулись на пляже, и она была так добра, что пригласила меня пообедать с вами. Как твоя нога?

— Ужасно! Дурацкая нога! Как я от нее устала! Мне так жаль, что я не могу больше рисовать вместе с вами!

За это время Пип сделала множество набросков, но и они уже успели ей надоесть. Она скучала и злилась, ей казалось, что с каждым днем она рисует все хуже. Да вот хотя бы сегодня — она так и не сумела правильно нарисовать Муссу задние лапы.

— Я снова тебе покажу, — пообещал Мэтт, когда Пип поведала ему о своем горе. Он протянул ей альбом для рисования и коробку карандашей, которую накануне обнаружил в своем столе. Пип в полном восхищении разглядывала и то и другое.

Пока они болтали, Офелия накрыла на стол, а потом открыла бутылку очень неплохого французского вина. Пила она мало и редко, но это вино она любила — наверное, потому, что оно напоминало ей о Франции.

Поставив в духовку цыпленка, Офелия приготовила спаржу с канадским рисом, а к нему — голландский соус[2]. Учитывая, что за весь год она не готовила ничего сложнее сандвичей, у нее получился настоящий кулинарный шедевр. Офелия даже не ожидала, что обычная готовка может доставлять такое удовольствие.

Но на Мэтта ее изыски явно произвели впечатление. На лице у него появилось выражение почтительного восхищения, а Пип, ахнув, захлопала в ладоши.

— Как?! Никакой замороженной пиццы?!

— Пип, умоляю тебя! Тебе вздумалось вытащить на свет божий все мои тайны? — улыбнулась Офелия.

— Ничего страшного. Диета, на которой я сижу, тоже в основном состоит из пиццы да пакетного супа, — хмыкнул Мэтт. Сегодня он выглядел ухоженным и еще более симпатичным, чем всегда. Офелии был приятен слабый запах мужской туалетной воды. От него веяло здоровьем и свежестью, и к тому же он казался на удивление реальным. К приходу Мэтта Офелия причесалась и даже принарядилась в элегантный пуловер из черного кашемира и джинсы. Косметикой она вот уже почти год как не пользовалась, не стала краситься и теперь. В конце концов, она ведь в трауре. Но сейчас Офелия вдруг чуть ли не в первый раз за все время пожалела, что не подкрасила губы. Помады у нее не было — вся косметика осталась дома, валялась где-то в ящике стола. До сегодняшнего вечера Офелия даже не вспоминала о ней. Нет, нет, ей и в голову не приходило кокетничать с Мэттом, просто приятно вновь ощутить себя женщиной. За последний год она превратилась в зомби, но сейчас вдруг почувствовала, что вновь пробуждается к жизни.

За обедом все трое непринужденно болтали. Сначала о Париже, об искусстве, потом разговор перешел на школу, и Пип объявила, что ничуть не скучает по ней. Пип должно скоро исполниться двенадцать. Впереди ее ждал седьмой класс. Когда-то она имела множество друзей, но сейчас, заявила Пип, она чувствует себя среди них этакой белой вороной. У большинства ее приятелей родители разведены, и ни один из них не знал, что значит потерять отца. Пип неприятно осознавать, что кто-то из них станет ее жалеть, а она ничуть не сомневалась в этом. Она заявила, что ей, мол, противно даже думать, что все они будут «милы» с ней, потому как от этого ей, дескать, грустно. Она вовсе не хочет чувствовать, что она какая-то особенная. Но Мэтт понимал, что тут уж ничего не поделаешь.

— Я ведь даже не смогу пойти на традиционный обед «папа-с-дочкой»! — жалобно протянула она. — Просто не с кем! — Офелия тоже уже ломала над этим голову, но так и не смогла ничего придумать. В прошлый раз, когда отец отказался пойти, Пип взяла вместо него Чеда. А в этом году ей некого пригласить…

— Можешь пригласить меня, если хочешь, — великодушно предложил Мэтт. А потом бросил быстрый взгляд на Офелию. — Если, конечно, мама не возражает. В конце концов, почему ты не можешь взять с собой приятеля, раз уж нельзя пойти с мамой, верно? А кстати, почему? Чем мама хуже папы?

— Не разрешат. Кто-то уже хотел в прошлом году, так ему не позволили.

Идиотизм, сердито решил Мэтт. Но при мысли о том, что она появится на обеде с Мэттом, Пип так обрадовалась, что он прикусил язык. Да и на лице Офелии он прочитал явное облегчение.

— Спасибо, Мэтт, — шепнула она и вышла из-за стола, чтобы принести десерт.

В холодильнике оказалось только одно мороженое, но Офелия потерла плитку шоколада и посыпала им сверху ванильное мороженое, которое Пип любила больше всего. Тед тоже его обожал. А они с Чедом всегда предпочитали «Рокки-род». Как удивительно иной раз пристрастия зависят от генов, подумала Офелия. Она уже не в первый раз замечала это.

— А когда бывает этот ваш обед? — осведомился Мэтт.

— Наверное, накануне Дня благодарения. — Пип от возбуждения ерзала на стуле.