Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии Страница 19

И он помчался вперед в надежде перехватить носильщика. Что ему и удалось.

Маленький человечек пытался что-то возразить, но все было напрасно. Он воззвал к жене Лазара, но Лазар пресек все его попытки решительным жестом руки, и носильщик, несомненно разочарованный грядущей потерей комиссионных и пораженный прямо в сердце столь явным нарушением пусть даже и не до конца высказанных обещаний, развернулся и начал пробираться среди уличных толп, пока не привел нас к очень приличному на вид отелю, который встретил нас с величайшей готовностью, но в котором был всего один свободный номер. Поскольку у Лазара не было серьезного намерения надолго застрять вместе с нами в Варанаси, мы, не долго думая, нашли другую гостиницу… а затем еще одну, и одно и то же заставали везде — свободных номеров не было. И так продолжалось до тех пор, пока мы не дошли до только что построенной супергостиницы, называвшейся «Ганга Мата», — в ней-то свободные номера были, но цены на эти номера были настолько запредельными, что заставили Лазара остановиться в нерешительности.

— Цена не имеет значения, — сказал он не совсем уверенно. Но она имела значение. В конце концов под аккомпанемент грозного молчания жены он изрек: — Черт с ним. В конце концов это всего лишь на одни сутки, — и дал знак доверить наш багаж роскошно одетому швейцару.

И тут я заметил, как жена Лазара жестом остановила носильщика, уже приготовившегося выполнить этот приказ, и схватила мужа за рукав.

— Какой ты упрямый! Если мы проведем здесь всего одну ночь, зачем нам останавливаться именно в этой гостинице, неотличимой от тысяч и тысяч других, совершенно таких же? Этот носильщик поклялся, что знает гостиницу особую, не похожую на другие. И расположена она прямо на берегу реки. Так что мешает нам хотя бы попробовать?

Она сказала это очень мягко, но какая-то убедительность звучала в ее словах. И Лазар, немного поколебавшись, поднял руки вверх, словно подавал сигнал остановки швейцару, который уже было поднял два чемодана и успел вскинуть их на голову, и теперь стоял так, всем своим видом показывая то, что он думал об этих несостоявшихся клиентах.

— Ты должен принять решение, — продолжала меж тем жена Лазара. — Ты должен решить этот вопрос не потому, что где-то дешевле, а где-то дороже, а исходя из того, откуда открывается лучший вид…

И внезапно, без каких-либо признаков колебания, Лазар отступил. Мгновенно. Так, как он уже делал при мне не раз.

— Хорошо, — сказал он мирно. — Хорошо, Дори. Под твою ответственность. Если и тот отель тебе придется не по вкусу, не говори, что тебе хочется вернуться сюда.

Но его жена не собиралась давать ему никаких обещаний.

— Доверься моей интуиции, — сказала она. — Носильщик знает место, где мы сейчас стоим. Сюда мы сможем вернуться в любой момент. Так почему бы нам чуть-чуть не прогуляться? Тебе, дорогой, не нужно ничего нести. И еще не поздно. Ты согласен, что у нас впереди еще уйма времени? И ты абсолютно не выглядишь утомленным. Тебе же неплохо удалось поспать в поезде, правда?

Маленький носильщик, внимательно прислушивавшийся к этим переговорам, инстинктивно понял, с какой стороны дует ветер, и еще до того, как получил какие-либо распоряжения, почувствовав, как вместе с надеждой к нему возвращаются силы и энергия, решительно двинулся к элегантному швейцару и освободил его от чемоданов, которые благополучно переселились на его тележку. А я вдруг понял, что и сам я в этой ситуации не что иное, как разновидность багажа, и значу не больше, чем безмолвное дитя. Им, похоже, и в голову не пришло спросить меня, что я думаю, поинтересоваться, не устал ли я и не предпочитаю ли просто остаться в гостиничном номере. Я ответил на обращенную ко мне улыбку мрачным взглядом и вскинул на плечо рюкзак с медикаментами, как бы говоря этим: «У меня нет выбора. Кто я здесь? Просто наемная сила».

Я увидел, что мой мрачный взгляд был воспринят женой Лазара как оскорбление. Повернувшись ко мне, она сказала:

— Быть может, вы предпочли бы остаться здесь?

— Какое значение имеет то, что я предпочел бы? — ответил я с горькой улыбкой. И увидел, что эта решительная женщина поражена моим ответом в самое сердце, как если бы получила подтверждение, что я намеренно оскорбил ее. Она покраснела.

— Почему вы сказали это? — В ее голосе чувство оскорбленного достоинства звучало совершенно явственно. — Почему? Ведь все говорят, что следует останавливаться как можно ближе к реке, там, откуда все ритуальные церемонии видны лучше всего. А поскольку мы уже оказались здесь столь ненадолго, мы просто обязаны не пропустить самого главного… и, уж по крайней мере, быть поблизости или просто увидеть все происходящее своими глазами. Разве не так? Я не права?

Она была права. Но прежде чем мы добрались до Ганга и увидели массивную серую пристань, омываемую его волнами, нам пришлось проделать неближний путь по продуваемым ветром аллеям, настолько запруженным толпами туристов и паломников, натрудивших, как и мы, плечи огромными рюкзаками, и настолько узким, что наш носильщик вынужден был в конце концов оставить свою тележку в одной из крошечных лавчонок и нанять двоих босоногих мальчуганов, сопровождавших нас от самой железнодорожной станции в надежде помочь нам в переноске хоть какой-то части нашего багажа; теперь их упорство было вознаграждено.

Было уже четыре часа дня, и в воздухе повеяло прохладой. Плотная толпа паломников и туристов, распевая песни и аккомпанируя себе на музыкальных инструментах, целеустремленно двигалась к реке; здесь и там из-под огромных туристских рюкзаков проглядывали молодые лица. Толпа была слева от нас и такая же толпа была справа; время от времени я ловил на себе чей-то дружелюбный взгляд, улыбку или ободряющий жест, как если бы я был одним из них и уж, конечно, никому из них не приходило в голову, что мой рюкзак битком набит медицинскими принадлежностями и медикаментами; равным образом, полагаю я, никому из них не могло прийти в голову, что я вовсе не свободен, как они, а обязан следовать за парой медлительных грузных господ в пропыленных серых комбинезонах. Лазар выглядел утомленным и озабоченным. Он мужественно переносил толчки и в свою очередь толкал других, шагая впереди нас на несколько шагов, с тем чтобы не потерять из виду сопровождавших нас сорванцов, которые вполне могли исчезнуть среди десятков и десятков таких же малышей, облепивших раскаленную солнцем пристань. Река была уже совсем рядом, пыль от сотен и сотен паломников становилась все гуще, а сама толпа — все плотнее. Время от времени тонкая темная рука касалась моего плеча, прося уступить дорогу плывущему на вытянутых руках телу, завернутому в белые или желтые, развевающиеся по ветру одежды; телу, которое, казалось, плыло по воздуху, подчиняясь собственной воле над морем голов, окружавших нас. Я перехватил взгляд жены Лазара, которая шла позади нас, лавируя между зловонными потоками нечистот и осклизлыми коровьими лепешками; медленно, но легко, в своих элегантных туфлях на низком каблуке, не отрывая при этом взгляда, лишенного обычной легкомысленной насмешливости, от мертвых тел, проплывающих аллеями к реке, чтобы быть преданными пламени на ее берегу. Похоже, что в эту минуту она сожалела о своем упрямстве, подумалось мне, и, вероятно, заметив на моем лице насмешливую ухмылку, она остановилась на мгновенье и крикнула мужу, чтобы он чуть притормозил. Но Лазар был слишком одержим желанием не потерять из виду носильщиков, пересекавших в этот момент дворы, минуя беседки, скрывавшие аляповато и кричаще раскрашенные статуи безымянных отшельников. В конце концов все это привело нас в какую-то боковую аллею, где стоял ветхий, но, надо признать, все еще довольно привлекательный на вид сельский дом, окруженный запыленными деревьями, с аккуратными крошечными огородиками, разместившимися между ними. У входа в дом, который был украшен маленькими темными статуэтками, оказавшимися не чем иным, как разновидностями мужских органов размножения, окрашенных в красные и черные цвета (Лазар воззрился на них в полном изумлении), небольшая кучка индусов стояла безмолвно, явно поджидая малорослого носильщика и новых постояльцев, которых он должен был доставить с железнодорожной станции. Не тратя лишних слов на переговоры с нами, они быстро отослали обратно сопровождавших нас подростков, взяли наши чемоданы, помогли мне сбросить с плеч рюкзак и повели нас вверх на три пролета по ступеням, покрытым обшарпанной ковровой дорожкой, минуя комнаты, уже полные постояльцев. На третьем этаже нас ввели в большую темную комнату, устланную разноцветными циновками из соломы, в которой стояли две огромных кровати; был здесь и туалет, и пара плетеных кресел; не теряя ни минуты, наши сопровождающие раздвинули шторы и вывели нас наружу, на маленький балкон, сплошь уставленный горшками цветов, что по мнению наших хозяев безусловно оправдывало сам факт нашего здесь появления, поскольку соответствовало в точности тем обещаниям, о которых говорил наш носильщик на железнодорожной станции. И кто, в самом деле, мог представить тогда, что, пробившись сквозь лабиринт узких, продуваемых ветром аллей, мы, в конечном итоге, окажемся перед непередаваемо прекрасным видом великого Ганга, простершегося от горизонта до горизонта; окажемся в самой сердцевине священного этого места, сверкающего в багровеющем свете близкого уже вечера.