Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет Страница 19

Волков вернулся в Монровию и затеял судебный процесс с правительством Либерии. Он апеллировал к местному суду, к международным организациям, вплоть до Объединенных Наций. ООН подтверждала его право на судно и заявляла решительный протест властям, но те не обращали внимание. Либерийская фемида была непреклонна. А между тем старший сын министра внутренних дел начал потихоньку ремонтировать пароходик. Вернул на борт генератор, который забрал его папаша, и запустил на «Мезень» целую бригаду судоремонтников. Он хотел сделать из парохода что-то вроде плавучего борделя. И, кстати, для этой цели предполагалось выписать сюда даже девушек из Европы. Восточной, конечно. От Гриши эти планы никто не утаивал. И чем активнее Волков боролся за свой пароход, тем более непробиваемой казалась стена местного закона. Или же беззакония.

В конце концов, в борьбе с ветряными мельницами он потерял почти все, что имел. Его выставили из гостиницы, забрав в качестве оплаты за долг все его вещи, кроме трусов с носками да вороха документов, в которых сухим юридическим языком была изложена вся история его борьбы. Он перебрался в мусульманский район Монровии, где отрабатывал ночлег у местного портного. Оказывается, Волков умел еще и строчить что-то на швейной машинке. Это его спасло от голодной смерти.

А потом ему надоело прозябать. Он опять исчез на пару месяцев. А когда вернулся, то занял у меня весьма небольшую по тем временам сумму. И открыл собственный припортовый бар. Но странное это было заведение. Без названия и даже без вывески, оно размещалось на первом этаже бывшего здания администрации порта Монровия. Алкоголь здесь всегда имелся в избытке, но не в этом была изюминка нового бизнеса, который затеял Волков. Гриша стал лечить людей. Он предлагал необыкновенно широкий спектр знахарских услуг по лечению любых заболеваний. В первый раз он отличился, когда с помощью травяных настоек поднял на ноги своего бывшего хозяина-портного, который чуть было не скопытнулся, отравившись какой-то неизвестной мне пищей. Затем пошла целая вереница рожениц, и у Гриши тут не было ни одной осечки. Во всех случаях исход был благополучный. Ну, и в довершение всего, за целительными препаратами Волкова приходили местные алкоголики. Этот контингент был неиссякаемым, потому что африканцы пили все, что имело запах спирта, и результат чаще всего бывал плачевный. Кстати, с явлением, называемым в русском народе бодуном, напитки Волкова справлялись идеально, лучше всякого пива. Конечно же, в Гришиных снадобьях не обошлось без наркотиков. Но это было нечто не подлежавшее определению. Не марихуана, не гашиш и не кокаин. Что-то совершенно неизвестное официальной науке. Хорошо человеку, и ладно. Пусть так и будет. Кстати, за наркотики при Тайлере могли и расстрелять без суда и следствия.

Понятное дело, Гриша поставил на коммерческую основу опыт и знания своего доктора. Потому-то и ездил он, всякий раз получив очередного сложного пациента, в деревню Баба за консультациями. Говорили, что Гриссо, который не любил покидать свой дом родной, все же тайно приезжает к Волкову, чтобы руководить врачебной практикой своего способного белого ученика.

Как-то я пошутил, вспомнив разбитое лицо министра внутренних дел, в том духе, что, мол, Гриша прошел весь эволюционный путь белого африканца — поначалу не захотел возить оружие, потом всерьез задумался об убийстве черного, и в конце концов стал обычным мирным шарлатаном. Гриша взглянул мне в глаза и сказал очень серьезно:

— А тебе повезло. Ты не изменился.

— В отличие от тебя? — переспросил я его, вглядываясь в его лицо. Оно, конечно, не было африканским, но и на русское оно теперь не было похоже. Григория, однако, теперь можно было принять, скорее, за арабского торговца, нежели за русского моряка.

— Я? Я, Андрюша, совсем другой. И, знаешь, почему?

Я промолчал.

— Потому что, в отличие от тебя, я никогда не вернусь домой.

Перед Григорием стоял стакан коричневатого чая с запахом высушенных водорослей. Коричневатые, в тон напитку, заскорузлые пальцы время от времени отрывали стакан от стола и подносили к губам.

— А у тебя все еще есть шанс. И не отказывай себе в этом маленьком пространстве для счастья.

— Что ты имеешь в виду, Гриша?

Но он так и не пояснил. Видно, наркотик, составленный по рецепту старого Гриссо, уже начинал действовать. А я тогда не стал пить этот бусурманский чай.

ГЛАВА 12 — ЛИБЕРИЯ, МОНРОВИЯ, МАЙ 2003. ЙАГГЕ И СОМА

Это было давненько. А теперь я шел в заведение Волкова с больной головой, потерянной ориентацией и свежими воспоминаниями о том, каким чудесным было начало сегодняшнего дня.

Заведение находилось в цокольном этаже закопченного дома. За домом была авторемонтная мастерская, и ритмичный монотонный стук молотка об какую-то автомобильную железку доносился даже сюда, в полуподвальное помещение с подслеповатыми лампочками, основательно обсиженными мухами. Бар Волкова был обшит изнутри распиленными бамбуковыми планками сверху и донизу. Невысокие перегородки отделяли столики один от другого. В общем, все соответствовало африканским стандартам уюта. Но вот меню удачно отличало это заведение от других. Собственно, меню никогда и не приносили. Столики обычно обслуживал сам Гриша, а кто же лучше хозяина знает свою кухню? Когда Гриши не было, с посетителями разбиралась девчонка лет шестнадцати, которую он привез из деревни Баба. Она была какой-то дальней родственницей водуна Гриссо. По городу ходили слухи, что напитки готовит сам водун, который тайно живет на кухне у Гриши. Долгое время Волков хранил об этом молчание, а удовлетворить любопытство с помощью силы не решались ни монровийские бандиты, ни полиция. Полицейские пытались было выведать это у девчонки, но она, надувшись, замолчала, и заставить ее говорить не смогли даже побои сержанта Зеу, человека нереальных размеров и пропорций. Гриша забирал ее из участка сам и сказал этому Зеу, что он привезет Гриссо хотя бы только для того, чтобы избавить этого огромного ублюдка от излишков здоровья. Угроза возымела действие, и девушку отпустили.

В конце концов, чтобы избежать погромов в будущем, Григорий признался в том, что старик помогает ему управляться с кухней, а сам новоиспеченный бармен лишь присматривает за Гриссо, ведь чем дальше, тем немощнее становился старик. «Ну, так бы сразу и сказал,» — вздохнул сержант Зеу и пошел в бар к Волкову за снадобьем против бессонницы. С тех пор дела Григория пошли в гору. Он, конечно, сверхбогатства не заработал, но уверенно держался на плаву. И все же, он по-прежнему больше всего на свете мечтал вернуть себе свою «Мезень».

— Что будешь пить? — спросил Гриша, как только я подошел к стойке.

Я осмотрел бар. В зале не было шумных компаний, все больше одинокие бездельники. Свободных столиков оставалось немного, по-моему, два. Я указал на тот, что был подальше от барной стойки, и сказал:

— Я сяду туда.

— Что тебе принести? — повторил свой вопрос Гриша.

— Дай мне какое-нибудь зелье от похмелья. И от всяких тяжелых мыслей.

— От похмелья одно, — улыбнулся Волков. — от грустных мыслей совсем другое. Нести оба?

— Да, пожалуй.

Он принес два стакана в подстаканниках. В одном была коричневая жидкость, в которой плавали то ли стебельки травы, то ли лапки неведомых мне насекомых. В другом плескалась прозрачная зеленоватая субстанция. Над обоими стаканами поднимался пар. Такое же прозрачно-изумрудное зелье черная официантка поднесла и Григорию.

— У тебя тоже болит голова с похмелья? — спросил я его.

— Нет, тоже одолевают грустные мысли, — улыбнулся Гриша. — А ты начинай с йагге.

Очевидно, он имел в виду коричневую жидкость. Я сделал глоток и нашел ее довольно приятной на вкус, с учетом того, что вид коричневого раствора травы или насекомых не внушал доверия. Алкоголя в йагге не было ни грамма, но при этом весь мой организм с первого же глотка, как говорят бывалые похмельщики, начало «попускать». Мышцы расслабились, а боль, сковавшая мои виски, растворялась, как аспирин в стакане, и, наконец, исчезла без остатка. Мне показалось даже, что лампы под потолком начали светить ярче, невзирая на черные точки грязи и паутину. А еще исчезло болезненное ощущение тяжести разговора с собеседником, когда каждое услышанное слово бьет молотом своих ударений куда-то в самый центр центральной нервной системы.

— Сработало? — спросил Волков, как только я прикончил стакан.

— Так точно.

— Добавки не желаешь?

Я замотал головой:

— Мне бы настроение теперь поднять, да боюсь попасть в штопор запоя.

— Это безалкогольное, — и Гриша пододвинул ко мне второй стакан. — Но все же чокнемся, — он приподнял свой.

— Мы и так с тобой чокнутые, — пошутил я довольно банально.

Стаканы глуховато звякнули. И словно эхом, грохнул вдалеке молоток автослесаря.