Абдель Селлу - Ты изменил мою жизнь Страница 19

– Ты что, с ума сошел? – заорала сиделка.  – Он же хрупкий, как яйцо!

Кости, легкие, кожа: у тетраплегиков любая часть тела уязвима, причем ран не видно, а боль не предупреждает об опасности. Кровь не циркулирует почти никак, раны не заживают, внутренние органы плохо снабжаются кровью, функции мочевого пузыря и кишечника нарушаются, тело не очищается самостоятельно. Несколько дней понаблюдав за Поццо, я прошел ускоренный курс медицинской подготовки – и понял, что это особый пациент.

Действительно, яйцо. Перепелиное яйцо с тонкой белой скорлупой. Я помню, на что были похожи игрушечные солдатики, которыми я играл в детстве. Но я вырос. Я смотрел на Поццо как на большого фарфорового солдатика. Он улыбался, показывая свои прекрасные зубы, – но как только я сказал, что собираюсь перенести его в кресло, стиснул их.

Однако я чувствовал, что смогу перенести яйцо, не разбив его..

– Месье Поццо, все это время я наблюдал за вами. Этот ваш «конвейер» – адская машина. Думаю, я нашел способ обойтись без нее. Позвольте мне попробовать. Я буду очень осторожен.

– Ты уверен, Абдель?

– В крайнем случае ушибу вам ногу, будет ссадина, и все.

– Ну, это ничего. Это я переживу.

– Тогда оба кончаем трындеть – и поехали.

Я просунул руки ему под мышки, прижал к себе, и остальные части тела последовали в нужном направлении. Максимум через восемь целых и пятнадцать сотых секунды он сидел в своем душевом кресле. Я полюбовался результатом, а потом крикнул, повернувшись к двери:

– Лоранс! Неси-ка ящик с инструментами, разберем на фиг этот «конвейер»!

Поццо молча улыбался.

– Ну что, месье Поццо? Кто тут лучший?

– Ты, Абдель, ты!

Он сверкнул белыми зубами. Я решил, что не упущу этот момент.

– Месье Поццо, скажите, а зубы у вас настоящие?

26

Пора заказывать визитку: «Абдель Селлу, упроститель». Потому что под девизом «не позволим-мерзким-машинам-трахать-нам-мозг» я ликвидировал и скотовозку – фургон, который считался идеальным средством передвижения для инвалида. Уродливый, непрактичный и постоянно ломающийся.

В скотовозке – я настаиваю на этом названии – была специальная платформа, которая выдвигалась и опускалась, чтобы поднять на борт кресло. Вот она-то и ломалась, причем часто. Тотальный геморрой. Что в момент отъезда – потому что Поццо опаздывал на встречи, что по возвращении: машина была слишком высокой, чтобы просто спустить оттуда коляску.

Мне приходилось пользоваться доской вместо пандуса. В фургоне Поццо сидел в своем обычном инвалидном кресле, которое мы просто ставили справа сзади. Колеса нельзя было зафиксировать на полу, и даже если мы ставили кресло на тормоза, оно болталось на поворотах. Опасно для яйца, особенно когда за рулем Селлу, который учился автовождению на тачках, стыренных с пригородных стоянок… Кроме того, у Поццо было только крошечное окошко, через которое он мог видеть улицу, а мотор ревел так, что мы едва слышали друг друга.

Когда я вел машину, мне приходилось почти полностью оборачиваться назад, чтобы разговаривать с боссом. Впрочем, я и не говорил – я орал..

– Все в порядке? Не слишком трясет?

– Абдель, смотри на дорогу!

– Что вы сказали?

– НА ДОРОГУ!!!

Я ездил на «рено 25 GTS»… Да ладно, в то время это было круто. Машина человека, преуспевшего в жизни. Я купил ее в 1993 году, как только получил права. Раньше она принадлежала парню, который не смог больше платить за нее кредит. А я, малолетний преступник, честно за нее заплатил, наличными. У нее был превосходный разгон, магнитола, которая извергала децибелы на двадцать километров вокруг.

Ничего общего со скотовозкой. И в конце концов я объявил забастовку..

Поццо в очередной раз куда-то понадобилось поехать, у меня в руках был пульт дистанционного управления платформой, и я сказал «нет».

– Как это нет, Абдель?

– Нет. Нет, месье Поццо. Нет.

– Что значит «нет»?

– Я это больше не поведу. Вы же не баран, вы можете сесть в нормальную машину.

– Увы, Абдель, не могу.

– И без «конвейера» тоже больше не можете, да? Хорошо. Никуда не уходите, я пошел за своей тачкой.

– Честное слово, Абдель, я никуда не уйду!

* * *

Я подкатил кресло к парковке для инвалидов – там я оставил свой болид с подделанной на пропуске подписью. Гениально! Маленький кусочек бумаги, который был круче карты «Без очереди» в игре «Тысяча миль»[25].

– Абдель, где ты взял этот пропуск?

– Это копия пропуска со скотовозки. Цветная! Я на ней разорился, прикиньте.

– Абдель, так нельзя, это нехорошо…

– Зато очень удобно, когда приходится парковаться в Париже. И еще чтобы я мог возить вас на своей тачке.

Открываю дверь со стороны пассажира, до предела отодвигаю сиденье и запихиваю туда кресло.

– И что, я не услышу от вас ни слова одобрения? Бабетту вы поддерживаете, а меня нет?!

– Ладно, Абдель! Поднимай Поццо!

Конечно, он мог сидеть в обычной машине… Мы молча добрались до Порт-де-ля-Шапель. Я знал, что мы увидим там четырехколесные сокровища, среди которых этот любитель красивых вещей обязательно найдет свое счастье. По мне, так все машины хороши. Я молча смотрел, как Поццо лавирует на электрическом кресле между «крайслером» и «роллс-ройсом», «роллс-ройсом» и «порше», «порше» и «ламборджини», «ламборджини» и «феррари»….

– Вон та неплохая! Черная, строгие линии. Что ты о ней думаешь, Абдель?

– Месье Поццо, у «феррари» проблема с багажником.

– Абдель, ты что, собираешься возить меня в багажнике?

– Вас – нет, но кресло?..

– Ох ты ж! Про него-то я совсем забыл…

Наконец он остановил свой выбор на «ягуаре XJS», 3,6 литра, квадратные фары, ореховая приборная панель, кожаная обивка…

– Нравится, Абдель?

– Да, сойдет…

– Покупаем?

– Терпение, месье Поццо. Продажи начнутся только через три дня.

– Ладно, подождем… Но ни слова жене, ладно?

– Клянусь. Буду нем как рыба.

– Как могила, Абдель.

– Как рыба и могила!

27

На этом «ягуаре» я возил Поццо в больницу к Беатрис, которой только что сделали пересадку костного мозга. Операция была ее последним шансом. Врачи дали ей от четырех до шести месяцев. В операционной и реанимации все прошло нормально, но битва еще не была выиграна. У нее совсем не осталось иммунитета. И она должна была лежать в стерильной палате, в боксе..

Несколько недель подряд я каждое утро усаживаю Поццо в «ягуар», и мы едем к ней. К ней… Мы подъезжаем так близко, как только возможно. Беатрис лежит за прозрачной перегородкой. В медицинской шапочке и бахилах, Поццо подъезжает к границе, которую нельзя пересечь. Он часами смотрит на жену. Беатрис лежит в постели, у нее жар.

По вечерам мы уезжаем, боясь того, что увидим утром..

Наступает день, когда врачи выносят приговор. Мадам Поццо вскоре нас покинет.

Я молчу, сидя за рулем «ягуара».

* * *

Больше никаких сиделок. Никаких медсестер. Теперь я последний, кого видит Филипп Поццо ди Борго по вечерам, – и первый, кого он видит утром. С тех пор как я таскаю его, нам больше никто не нужен. Почти никто. Теперь, когда его жена умерла, Поццо спит один. Он смотрел, как она угасает, – не веря, исполненный бешенства.

Поццо всегда знал, что она больна, и любил ее, несмотря на болезнь, несмотря на постоянные трудности в повседневной жизни. В то время он был здоровым, ездил на выходные в деревню, летал над горами. Тогда-то с ним и случилась эта ужасная авария – он разбился на параплане 23 июня 1993 года, и на два года болезнь его жены отступила.

Все поверили, что произошла ремиссия, что медикаменты наконец подействовали, что она проживет еще долго, почему бы и нет. Мадам нашла в себе силы заново наладить жизнь семьи, сделав мужа-инвалида центром этой жизни. От дома в Шампани, где они тогда жили, они отказались в пользу Парижа и больниц. Они создали комфортные условия для всех – конечно, когда есть деньги, это легко, – и казалось, что дети в целом адаптировались к новой жизни в столице, привыкли к отцу в кресле, к больной матери… И вот, когда все вошло в колею, у Беатрис Поццо ди Борго случился рецидив..

* * *

Когда это произошло, я жил у них уже почти год. С мадам Поццо не посоветовались по поводу приглашенного помощника, но она не возражала, когда в ее доме поселился необразованный и непредсказуемый араб. Мадам смотрела на меня, не осуждая, и ничего не имела против. Смеялась над моими шутками, и хотя держала дистанцию, но всегда была доброжелательна.

Я знаю, мадам немного волновалась, когда я увозил ее мужа, не предупредив и не сказав, куда я его везу. Знаю также, что она не одобрила покупку роскошного автомобиля. Как протестантка, она не любила, когда богатство выставляют напоказ. Это была простая женщина, и я уважал ее. В первый раз я не злился на богатую мадам за то, что она – одна из этих..