Андрей Неклюдов - Я – контрабандист Страница 19

– Ну, понимаешь… Козерогу с Козерогом вместе не ужиться. Оба будут стремиться к лидерству. А кроме того… – тут Шурик вновь посерьезнел, – Олегу грозят крупные финансовые потрясения. И мне тоже, если я буду с ним в общем деле. И тебе, – прибавил он.

– Ты это по гороскопу высчитал? – стараясь скрыть улыбку, поинтересовался я.

– Нет. Просто у меня такое предчувствие.

Вечером третьего дня по правому борту застывшими волноподобными громадами потянулись гористые берега Кореи. Цветом они походили на тучи, что выслоили небо у горизонта. А по самой границе суши и воды тоненькой прерывистой цепочкой растянулись огоньки, образуя местами целые россыпи. По мере наступления ночи они становились все ярче.

Вид гор вызвал у меня в памяти Енисейский кряж и незавершенную работу по осадочным бассейнам. Подумалось вдруг, что Японское море, по которому мы сейчас плывем, это не что иное, как действующий осадочный бассейн, в глубинах которого, в толще илов, невидимо накапливаются ценные компоненты. Через миллионы лет вместо моря здесь будет выситься горная система с законсервированными в ней месторождениями. Вот только понадобятся ли они тогда кому-нибудь?..

Подошел Шурик.

– Позиции продумал? – спросил он, имея в виду ассортимент товаров.

– Как раз продумываю, – соврал я зачем-то.

– У меня в этом году и особенно в этом месяце, по гороскопу, сплошная непруха, – пожаловался он. – Так что при закупке товара я буду ориентироваться на тебя.

Таким образом, я отвечал уже не только за Олеговы деньги, но в какой-то мере и за Шурины, что, понятно, не прибавляло мне спокойствия.

По ночам я подолгу лежал, прислушиваясь к плеску волн и продумывая свои шаги в Пусане. Я воображал, как сперва рвану в магазин «Катюша» к Пете, узнаю цены, потом – к Ём Ён Сон (смогут ли они сделать цены ниже?), потом – к мистеру Ли, потом… Успех, думалось мне, во многом завися четкости и быстроты моих действий.

«МАНИ»

Вот он, уже знакомый мне Пусан. Неспешно входим в просторную гавань, погруженную во влажную голубоватую дымку, освещенную уже довольно высоким солнцем. Уже виден и город, весь как на ладони, рассыпавшийся по горам и ближайшим островам. Однако, в отличие от первого рейса, меня занимают на этот раз не столько красоты природы и вид города, сколько то, на каком причале мы пришвартуемся и как скоро нас оформят. Про фотоаппарат я нынче и не вспомнил.

Коротышка стармех принес нам из своего тайника брикеты с валютой.

– Мне бы этих пачек на всю жизнь хватило, – криво ухмыльнулся он, как бы против воли возвращая пакеты.

– Это только так кажется, – хохотнул Шура, – а начнешь тратить – не остановишься!

Пришвартовались мы на Сам-буду, то есть на третьем причале, но не к самому причалу, а «вторым бортом» – к пришедшему раньше нас «Бурильщику», такому же маленькому суденышку, как и наше. Долго ждали корейских таможенников. Время шло. Пачки денег жгли мне грудь сквозь ткань джинсовой куртки.

«Чего они тянут? – нервничал я. – Уже полдень. Как бы Петя не продал наш заказ…»

Внезапно по внутренней связи объявили:

– Туристам с овировскими паспортами срочно сойти на берег для проезда в таможенную службу.

Я растерялся: как быть с деньгами? Будто назло, исчез куда-то Безбережный (ему-то никуда ехать не надо, он с паспортом моряка), и следовало срочно решать, что рискованнее: спрятать валюту в пустой каюте или взять с собой? Возможно, нас прямо из таможни выпустят в город. Времени в обрез! И я решил ехать с деньгами.

– Быстрей давай! Тебя одного ждут, – прикрикнул на меня с мостика капитан.

Когда микроавтобус тронулся и бесшумно, легко покатил по внутренней зоне порта, минуя какие-то ворота, пропускные пункты, я почувствовал необратимость происходящего. Еще больше мне стало не по себе, когда нас ввели в прохладный просторный зал с блестящим черным полом из камня и пропускными будками в глубине зала, такими же, как в нашей таможне. Я вдруг ощутил свинцовую тяжесть заложенных в куртку денежных пачек.

– Шмонать будут? – спросил я вполголоса у одного из наших.

– Наверное, – равнодушно отозвался тот.

– А я сдуру все башли с собой прихватил, – со слабой надеждой на какую-нибудь подсказку проговорил я.

– Да? Ну ты не показывай все. Покажи столько, сколько задекларировал.

Задекларировал я пятьсот, а в карманах у меня находилось пятьдесят пять тысяч долларов!

Первые из пассажиров уже пошли. В окошечках будок, вернее, через щель под стеклом принимали паспорт, смотрели в лицо, ставили штамп и возвращали документ с вложенным в него листочком пропуска. Дальше человек направлялся за черные шторки. Там, судя по писку, его пропускали, как и в нашей таможне, через магнитную арку.

Ниже края шторок видны были ноги таможенника и досматриваемого. Вот чьи-то ноги в кроссовках и джинсах проследовали вперед и скрылись. Слышен писк прибора. Вот их вернули обратно. Снова вперед. Вот ноги в джинсах остановились напротив ног в синих брюках и блестящих черных туфлях. Джинсы приподнялись над щиколотками. Очевидно, досматриваемый поднял руки. Его обыскивают .

А вот и моя очередь. Не чувствуя тела, ватной рукой сую в щель под стеклом паспорт. Изо всех сил улыбаюсь корейцу в форме (наверное, пограничнику). Может, обойдется… А в груди – словно черная сосущая дыра.

Шторки. Магнитная арка. Писк…

Писк! Да, все правильно. Ведь я предугадывал это, когда еще ехал сюда в микроавтобусе.

Позднее Олег уверял меня, что на доллары этот прибор не реагирует, несмотря на то, что в них вклеены тонкие металлические полоски. Даже если долларов много. В таком случае произошедшее для меня загадка, поскольку ничего иного у меня в карманах не было…

Холодные глаза таможенника. Его рука, вежливо подталкивающая меня еще раз проследовать через арку. К чему? Это всего лишь отсрочка. То, что рисовалось мне во Владивостоке как кошмар, реализовалось. Вот оно. И вот он я. И это не бред. Разве теперь от меня что-то зависит? «Кретин!» – готов был закричать я по своему адресу, заорать на все холодное полупустое помещение.

Кореец наклонился. Его быстрые бесстрастные пальцы побежали по моим бокам снизу вверх, дошли до пачек валюты и остановились. Последовал жест, призывающий меня выложить содержимое карманов.

В одно короткое мгновение в памяти возник случай с Витькой Жупиковым, рассказанный Олегом, о том, как таможенники приказали ему раздеться, и он, словно под гипнозом, стал раздеваться и влип, хотя мог отказаться и сойти с рейса. И в ту же секунду я принял решение протестовать против дальнейшего обыска, закатить, если понадобится, скандал, вернуться на судно, лишившись права сходить на берег, но сохранив деньги. Плохо только, что судно было далеко, я даже не представлял где, поскольку везли нас долго и путано.

Итак, я решительно покачал ладонью перед лицом таможенника:

– Ноу! Ноу!

Он снова потянулся к карманам. Я отвел его руку, плотнее запахнул куртку и намеренно медленно, стараясь сохранить безмятежный вид, хотя и несколько деревянной походкой, последовал в обратном направлении – мимо стеклянных будок (мелькнули изумленные и как будто испуганные лица), через стеклянную дверь – наружу… Кажется, я твердил какие-то заклинания, шагая без оглядки по солнечному асфальту.

Сзади доносятся окрики. Я не меняю темп. Слышатся быстрые шлепки туфель. Краем глаза отмечаю фигуру таможенника (не того, что меня досматривал, другого). Он приостанавливает меня за рукав, что-то скоро говорит, энергично жестикулируя.

– Ноу, ноу, – трясу я ладонью. – Ай гоу ту шип энд кам бэк. (Мол, я схожу на корабль, и вернусь.)

Он качает головой, настойчиво указывает в сторону таможенного здания. Он тоже категоричен. Но и я так просто не дамся. Приотворив край куртки, я покачиваю рукой перед карманами:

– Ноу! Ай мэйк э протэст!

«Лихо!» – успеваю отметить про себя.

– О'кэй! – восклицает кореец. – Ноу проблэм!

Я следую за ним с гордо поднятой головой.

Снова магнит и снова писк. Все тот же прежний таможенник с тем же служебным старанием ощупывает меня и доходит до карманов. Рядом стоит тот, что вернул меня.

– Ноу проблем, – повторяет он с улыбкой.

Я держу руки на лацканах. Обыскивающий пытается заглянуть в щель. Тогда я, как женщина-заманиха, чуть-чуть оттягиваю край материи. Оба корейца, едва не столкнувшись головами, с крайним любопытством заглядывают туда. Виден торец пачки.

– Мани, – произношу я негромко, точно по секрету.

Те переглядываются, через ткань прощупывают пачки и… пропускают, посмеиваясь и что-то лопоча вслед.

– Ты что это не в ту сторону пошел? – расспрашивают меня наши.

– Решил, что обратно на судно надо, – вяло отвечаю я.

За эти несколько десятков минут я прочувствовал, что значит выражение «во рту пересохло». Это когда во рту вместо языка пятка. Это ощущение, будто ты прожевал газету в дюжину страниц.