Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его Страница 19

— Интересно, как бы это он сумел?

— Да уж сумел бы. Забросил бы сразу две лесы. И у него бы они нипочем не перепутались. Если бы один из нас рыбачил в одной лодке с Костой, у нас было бы сейчас шесть тунцов вместо четырех.

Селестино полагал, что для нынешнего поколения материалистов убедительны лишь подобные факты. Нужно взывать либо к их кошельку, либо к желудку.

— Имея на баркасе Косту, можно наловить куда больше рыбы, — добавил он. — Все равно кто-нибудь да возьмет его в команду, так почему бы этого не сделать нам?

Глава XI

Перед самой зарей поднялся слабый с посвистом ветерок, принесший с собой из-за гор в деревню бледный рассвет, и, прислушиваясь к нему, рыбаки поняли, что сегодня рыбачить не придется. Это давало Косте возможность съездить в Барселону.

Тревога, вызванная молчанием Элены, все росла, и Коста уже не находил себе от беспокойства места. Вначале он получал от нее письма каждую неделю. Пустые, вымученные, они были заполнены обтекаемыми, сухими старомодными фразами, взятыми из популярного письмовника. Но вот уже три недели, как письма приходить перестали. Вначале Коста успокаивал себя, придумывал этому всяческие объяснения. Одно письмо — первое из недошедших — могло заверяться на почте. Ведь постоянно кто-нибудь жаловался, что не получил письма, наверняка отправленного по почте из Барселоны. Но минула еше неделя, и от этой версии пришлось отказаться. Тогда Коста решил, что Элена заболела. Что еще оставалось предположить? Ровно ничего! Наступила и прошла третья неделя. Коста каждый вечер сочинял умоляющие письма и бросал их — увы, безрезультатно — в непроницаемо жуткое безмолвие почтового ящика. И тут Коста впервые понял, что может он потерять. Тянулись пустые, тоскливые дни, и Коста все яснее сознавал, что если еще возможно было терпеть как-то жизнь, в которой не было ничего, кроме надежды, то теперь, раз надежды этой не стало, он просто не сможет жить дальше. Далекая, ускользающая от него Элена стала невыразимо прекрасной. Он подолгу смотрел на помятую плохонькую фотографию, которую она подарила ему при расставании.

Автобус отправлялся в шесть утра. Коста оделся и тихонько вышел из дому, стараясь не разбудить спавшего в верхней комнате Молину. Доехать автобусом до Барселоны стоило тридцать песет, за проезд же на крыше брали двадцать. Комфорт был Косте не по карману. Он сидел, съежившись, на низкой скамье и цеплялся за перила, когда на поворотах автобус сильно накренялся. Ему не терпелось поскорее добраться до Барселоны. Теперь, когда он заставил себя действовать, всякое промедление было невыносимо.

Рядом с Костой на крыше сидели такие же горемыки крестьяне и рыбаки, которых вынудили пуститься в путь неотложные дела. Сельские жители питали недоверие к большим городам и ко всему, что они олицетворяли. Пагубное влияние города было для них столь очевидно, что, подобно испарениям серных источников, оно ощущалось сильнее или слабее — в прямой зависимости от расстояния. Так, в Блейне, в сорока километрах от Барселоны, городская зараза едва чувствовалась и проявлялась лишь в некоторой плутоватости. Еще через пятнадцать километров, в Матаро, жители уже говорили по-городскому и всячески старались надуть приезжих. А в Бадалоне, где по дорогам уже бежали трамваи, измученные поездкой крестьяне окончательно приходили в себя и начинали проверять, на месте ли зашитые в подкладку деньги.

Автобус громыхал по ужасной дороге, подпрыгивая на рытвинах и ухабах, мотор стучал разболтанными шестеренками и подшипниками, а пассажиры сидели, изжарившись на солнце, запорошенные белой пылью, еле живые от тряски. Под конец даже у Косты от страшной усталости вылетели из головы все его страхи, и, когда добрались до места, он так ослаб, что с трудом спустился вниз.

Автобус остановился у какого-то парка на громадной площади, со всех сторон окруженной похожими на скалы домами, и одуревший от усталости Коста увидел желтые потоки такси, струившиеся по беломраморным ущельям, каскады голубых искр, которыми осыпали безропотных пешеходов трамваи, а в небе — тучи голубей и трепещущие флаги. Ему хотелось найти среди кустов укромное местечко и уйти подальше от этих торопящихся, равнодушных людей, местечко, где можно было бы перевести дух, но к нему подошел какой-то лощеный изящный молодой человек, рядом с которым Коста почувствовал себя грязным и нескладным, и сунул ему в руку авторучку, а другой юноша попытался надеть ему на руку часы. С большим трудом и пространными извинениями Косте удалось от них отделаться. Тут он вспомнил про бумажку с адресом Элены, вернулся к автобусу и показал листок шоферу. Тот махнул в сторону одной из выходивших на площадь улиц.

— Минут десять пройдешь по ней и сворачивай направо, а потом через три-четыре улицы, точно не помню, свернешь налево. Да если собираешься возвращаться домой, будь тут не позже девяти.

После того как Коста избавился от молодых людей с авторучками и часами, ни один человек из спешащей мимо толпы им больше не заинтересовался. Он вдруг почувствовал себя одиноким, забытым, потерявшимся в этом откровенно равнодушном городе и потому испытал чуть ли не облегчение, услыхав окрик полицейского, когда вслед за хорошо одетыми горожанами ступил на переходную дорожку, не обратив внимания на загоревшийся сигнал «стой!».

Он почему-то воображал, что Элена работает в особняке вроде тех вилл, что строили себе в Торре-дель-Мар спекулянты. Вокруг сад, а сбоку незаметная калитка, через которую можно пройти и постучать в окно кухни, так что господа и не заметят.

Но когда он наконец разыскал нужный адрес, все оказалось иначе. Дом стоял на тихой тенистой улице, где, еле слышно шурша по горячему асфальту шинами, плавно проносились дорогие машины и повсюду висели таблички, запрещавшие нарушать тишину. А вот и номер, записанный у него на листке, он повторялся дважды — в начале и в конце фамилии владельца, неразборчиво выведенной светящимися неоновыми трубками. Построен был дом из светонепроницаемых стеклянных блоков. Прозрачной была лишь дверь с огромной ручкой, похожей на металлический гриб. Минут десять Коста прохаживался около дома и уже собрался позвонить в ночной звонок — другого отыскать он не мог, — когда к дому подъехала машина и из нее вышла молодая дама. Быстро семеня ножками, она пересекла тротуар. Губы у нее были ярко накрашены, а шея удивительно длинная. На светлых взбитых волосах прилепился крошечный платочек с завязанным уголком. Из глубины похожего на аквариум помещения вынырнул человек в форме, как у морского офицера, и распахнул стеклянную дверь.

Коста постучал пальцем по стеклу, но так и не смог привлечь к себе внимание морского офицера. Подождав несколько минут, он очень осторожно, чтобы ничего не сломать, толкнул дверь и с опаской вошел в дом. В первое мгновение он почувствовал себя как человек, впервые ступивший на коньках на лед — ноги на натертом полу разъезжались, и, стараясь удержать равновесие, Коста растопырил руки. Затем, продвигаясь чрезвычайно осторожно и ступая сразу на всю ступню, он добрался по блестящей поверхности до человека в темно-синей форме.

— Простите, сеньор. Извините за беспокойство, но не могли бы вы сказать мне, не проживает ли тут дама по фамилии Нобль? — Коста ужаснулся, услыхав, как громко звучит его голос в тишине полированного помещения.

Но важный господин и виду не подал, что услышал его. Ни один мускул не дрогнул на его красивом лице, а глаза были словно прикованы к какой-то точке над правым плечом посетителя. Коста собрался было повторить свой вопрос в еще более вежливой форме, но господин бросился мимо него и опять распахнул дверь перед дамой, как две капли воды похожей на ту, что вошла незадолго до нее.

Человек вернулся на свое место и, казалось, только теперь заметил Косту.

— Служанка?

— Что вы сказали, сеньор?

— Поденщица, прислуга?

Коста покачал головой.

— Молодая девушка из Торре-дель-Мар, служит в семействе по фамилии Порта.

— Третий этаж, направо. Поднимитесь на служебном лифте.

Он подозвал мальчика-лифтера. Тот, с любопытством и сочувствием поглядывая на Косту, поднял его на третий этаж, показал нужную дверь и нажал кнопку звонка. Где-то в глубине мелодично прозвонили звонки; последовала пауза, потом кто-то издалека сказал: «Иду, иду», дверь приоткрылась, из квартиры пахнуло духами, и на пороге показалась горничная в фартуке и наколке и, увидев Косту, досадливо спросила:

— Чего вам?

— Скажите, пожалуйста… не здесь ли живет сеньорита Нобль?

— Подождите, — бросила девушка и захлопнула дверь.

Ждать пришлось долго, а потом дверь снова бесшумно распахнулась, и на пороге появилась она. Коста был потрясен. Образ, который жил в его душе, был так прекрасен, что сейчас он едва узнал Элену. Какую-то долю секунды смотрел он на болезненно осунувшееся лицо, бледный бесформенный рот, тусклые, непричесанные волосы, огромные испуганные глаза. И не мог сдержать волнения. Он почувствовал, что на глаза ему навернулись слезы, а губы беззвучно приоткрылись и дрогнули. В душном, пропахшем заграничными духами помещении она выглядела сильно похудевшей и гораздо старше своих лет. Элена изумилась и смешалась, а вот обрадовалась она ему или нет, Коста не мог бы сказать.