Александр Трапезников - Похождения проклятых Страница 19

— Еще неизвестно, что выйдет из всей этой истории, — с нажимом продолжал я. — Дача твоя уже сгорела, моя квартира в руинах. Вся Россия в руинах и в пожарищах, если угодно. Нету тут никакого будущего. Ни у тебя, ни у меня, ни у кого. Все здесь марионетки и все вокруг — миф. Я могу продать крест на Западе. Обратимся к тому же Вадиму, твоему отчиму. Даром он, что ли, по культурной программе работает? Это как вариант. А можно поторговаться с патриархией. Они отвалят не меньше. На одном табаке сколько забабляли!

— Саша…

— Погоди. Я серьезно. Ну его к черту, этого Алексея! Я тебя сильнее люблю. До сих пор.

— Ты…

— Он пропадет, уже пропал, и ты вместе с ним. Сделай выбор. Еще не поздно. Такой шанс выпадает всего один раз в жизни. Это я тебе как историк говорю. Кто его упускает, тот потом мучается до самой смерти.

— Я не…

Почему, непонятно, но мы вдруг свернули с тротуара и пошли прямо на красный свет, будто ошалели оба, с каким-то омраченным сознанием, по крайней мере у меня. Или это я ее потянул за собой, в поток машин? Или меня толкал кто, двигал ноги и мысли? Взвизгнули тормоза, и мы едва не угодили под мерседес. Под брань водителя я продолжал говорить:

— Поехали, поедем сейчас же, мы уедем и скроемся.

А куда, я и сам не знал. И вроде бы даже тянул ее в этот мерседес, из которого высовывался орущий шофер. Затем и сам я стал на него орать, словно он не хотел нас везти туда, куда я стремился немедленно отправиться вместе с Машей. Кажется, и она тоже кричала. Или шептала что-то? Или мне все это чудилось… И только когда я ощутил звонкую пощечину, от которой у меня едва не брызнули слезы, то пришел в себя.

— Извини, — сказала Маша и потянула меня обратно на тротуар.

Некоторое время мы шли совершенно молча. Я поднял воротник ветровки, надвинул на глаза кепочку и считал шаги.

— Я ничего не слышала, — произнесла наконец Маша.

— Ну разумеется, — отозвался я. — А я ничего и не говорил. И вообще это была шутка. Проверка на полиграфе.

— Мне в библиотеку, — сказала она, останавливаясь.

— Да и мне дали особое задание.

— Встретимся вечером.

— Угу. Подожди-ка.

Я вытащил из кармана завернутый в ткань крест и протянул ей.

— Положи в банк сама. А то я еще не удержусь и…

Не закончив фразу, я развернулся и пошел от нее прочь.

Ни по каким таким дурацким адресам, где, может быть, и проживали еще изъеденные молью старики и старухи, но вряд ли могли вспомнить даже свое имя, я, разумеется, не поехал. Потому что не врач, выводить из состояния комы и анабиоза не умею и лечить болезнь Альцгеймера не могу. Это Алексей у нас педиатр, вот пусть и занимается престарелыми детьми. Бумажку с его каракулями я бросил мимо урны, а сам отправился к своему университетскому другу, директору гуманитарного колледжа, где я преподавал. Жил он около Речного вокзала, в элитном доме, в такой квартире, где можно было кататься на роликовых коньках, и то сразу всю не объедешь, устанешь. Сегодня у нас было воскресенье, значит, он дома, в семье, с замечательной женой и дочкой, которая, несмотря на свои юные лета, уже успела побывать участником всероссийского съезда парапсихологов и экстрасенсов и отметиться каким-то дипломом, то ли от самого Кашпировского, то ли от бабушки Любы.

Евгений встретил меня с распростертыми объятиями и сразу же усадил за стол. Настроение у меня было препоганое, поэтому я не отказался выпить. Сначала из одной красивой бутылки, потом из другой, а затем из третьей или уже из четвертой? — не помню.

— Я к тебе, собственно, вот зачем, — сказал я, опасаясь, что скоро гласные звуки в моих словах начнут пропадать или сливаться с согласными, а язык во рту станет телячьим. — Позвони коменданту, чтобы мне выделили комнату в общежитии. Лучше — две. Или три. Со мной беженцы. Я и сам погорелец. Слышал, что случилось с моим домом?

— Слышал, — ответил Евгений. Получилось у него: слан. По-видимому, процесс транскрибирования шел быстрее.

— Понимаешь, я постоянно забывал выключить газовые конфорки. Об этом ты прочитаешь в завтрашней газете. С моим некрологом.

Подперев голову рукой, я задумался: а жив ли я в самом деле? Может быть, Маша права, и все мы — фантомы, призраки? Одни более осязаемые, другие менее. Вся Москва заселена какими-то полулюдьми, полупривидениями. Потому что живут в доме, который покинул Хозяин. Ушел и не вернулся. А эти странные существа бродят по его комнатам, спят на его кроватях, кто устроился на чердаке, кто в подвале, доедают его припасы, бьют посуду и ломают мебель, хохочут и заливаются горючими слезами одновременно. И уверены, что он больше не появится вновь. Никогда. А Хозяин придет и спросит.

— Я дам тебе семейный номер, — сказал мой друг-директор. И пошел звонить коменданту. Когда он вернулся, я попросил еще отпуск за свой счет дней на десять.

— Без проблем, — ответил Евгений. — Потому что занятия вообще отменяются. Вчера в нашем колледже прорвало трубы и все залито водой. Странно, ведь совсем недавно меняли отопительную систему. Но нам еще повезло — в соседних домах на Дербеневской набережной испортилась канализация и все дерьмо плавает на улице. Стекает в Москву-реку. Я был там сегодня утром. Дышать невозможно. Что происходит, Саша? Диверсия?

— Не знаю. Сам не могу понять, — честно признался я. Но рассказывать ему ничего не стал. А то бы он еще принял меня за ненормального, повредившегося от потери жилья.

Вместо этого я вытащил из кармана одну из фотографий, на которой была запечатлена О. Д. Ухтомская вместе с пожилой женщиной и благообразным старичком.

— Зови дочь, — сказал я. — Сейчас проверим ее экстрасенсорные способности.

Настя пришла на кухню, взяла в руку фотографию. Сосредоточилась.

— Я от тебя не требую анкетных данных этих людей, — произнес я. — Но хотя бы скажи, что ты видишь? А уж адреса мы как-нибудь и сами найдем.

— Почему? Могу и сказать, где они проживают, — ответила умненькая чудо-дочка. — Папа, неси карту Московской области. Они где-то там, в Подмосковье.

Папа не совсем твердой походкой сходил за автомобильным атласом. Настя стала водить ладонью по карте, продолжая изучать фотографию. Пока она занималась своим чародейством, мы с Женей продегустировали вино из очередных бутылок — Шато де Фьезаль и Порто Баррое. У него страсть к хорошим портутальским и французским винам. Красиво жить не запретишь. Особенно когда сдаешь в аренду половину своего колледжа.

— Один в Софрино, это старик, — сказала наконец Настя. — Две другие — в Опалихе. Вернее, только девушка. Пожилая женщина мертва. Кажется, умерла насильственной смертью неделю назад. У старика, кстати, рак горла. В последней стадии. Почти не может говорить и принимать пищу. Девушке надо подлечить бронхи. Предрасположенность к туберкулезу. И общая анемия.

Я забрал фотографию и как-то быстро протрезвел. Круто она разобралась с тетушкой.

— Тебе бы в ФСБ работать или в Минздраве, — сказал я. — Цены нет. Чумаки отдыхают.

— А вам, дядя Саша, следует обратить внимание на поджелудочную железу, — ответила Настя. — Явно барахлит к вечеру.

— Если на все обращать внимание, то не останется времени для жизни. А вот лучше ответь мне на такой вопрос, — я решил коварно протестировать ее еще раз. — На какой ноге у меня была вывихнута коленная чашечка, на левой или на правой?

— Когда это случилось?

— Лет семь назад.

Зеленые глаза Насти прищурились. Папа налил нам Сандеман Фуандерс, пятилетней выдержки.

— На правой, — сказала юная волшебница.

— А вот и нет! — воссторжествовал я. — У меня вообще сроду не было никаких вывихов.

— Значит, будут! — обиженно-зловеще фыркнула Настя и ушла.

Мы же продолжили дегустировать коллекционные вина, пока не появилась его супруга с явным желанием выпроводить меня вон. Без всякой экстрасенсорики ей было ясно видно, что у нас скоро вывихнутся не коленные чашечки, а остатки мозга. Напоследок я попросил у Евгения в долг, сколько сможет. Смог он столько, что я едва рассовал все по карманам. Только потом удалился, прихватив на память игристое Жан Поль Шене.

Отправился я в общежитие нашего колледжа на Бауманской, где вселился в свое новое двухкомнатное жилье. Оказалось оно ничуть не хуже прежнего, даже ширше, вот только коллективный душ в конце коридора, коим я и не преминул воспользоваться, чтобы окончательно протрезветь.

Комендант, вручая мне ключ от семейного номера, радостно сообщил:

— Новость-то какая, слышали?

— А что, Чубайс впотьмах застрелился?

— Это бы пол-беды. У нас нынче ночью, уже под утро, все тараканы разом покинули общежитие! Представляете? Исчезли, как ветром сдуло, все до одного. А ведь чем только я их не морил! Вы даже представить себе не можете, Александр Анатольевич, сколько я с ними мучился. А на рассвете гляжу — несутся вон, словно угорелые. Не в маршевом порядке, а в паническом бегстве. Что бы это значило?