Зигфрид Ленц - Бюро находок Страница 19

– Но мы же обязаны описать все, что с нами произошло, – запротестовал Генри, – в том числе и как мы препарировали куклу и обнаружили деньги.

– Невозможно собрать воедино и воспроизвести все, что пережил человек, – заметила Паула, – что-то всегда будет упущено. Итак, я за то, чтобы придерживаться фактов, согласны?

Паула начала писать, а Генри читал написанное ею. Он был восхищен той решительностью, с какой она написала первые фразы; словно все заранее обдумав, перепроверив и установив все факты, она упомянула о полицейском, сдаче куклы, об обнаружении денег и, наконец, указании полиции задерживать всякого клиента, который заявит о потере куклы. Она повернулась к нему в ожидании его одобрения или возражений, но он ничего не сказал, а лишь обнял ее.

– Никаких отвлекающих моментов, – строго сказала Паула, – мы должны работать дальше.

И пока она не столько описывала, сколько сухо перечисляла последние события – появление мальчика, бегство и преследование, Генри гладил ее по плечу, она не возражала, делая вид, что ничего не замечает. Когда же он попробовал притянуть ее к себе, она резко отодвинулась от него и закурила сигарету. Подойдя к окну, она объявила:

– Завтра я перепечатаю отчет, и каждый из нас подпишет его, если у вас нет возражений.

– Это настоящий шедевр, – сказал Генри, – и я присутствовал при его создании.

Неожиданно Паула застыла в оцепенении. Генри понял, что ее взволновало что-то увиденное в окне, он подошел к ней, посмотрел на площадку и обнаружил нескольких рокеров, круживших возле прудов, не быстро, не сломя голову, а медленно и методично. Они все ближе подбирались к прудам и, когда обе утки наконец взлетели, восприняли это как своего рода сигнал: оторвали от земли передние колеса, мотоциклы словно встали на дыбы, моторы взревели, и вся компания умчалась прочь.

– Они считают это своей территорией, – мрачно заметил Генри. – Чувствуют себя здесь полноправными хозяевами.

– Хозяевами чего? – удивилась Паула. – Над кем они властвуют?

– Думаю, они и сами этого толком не знают, – ответил Генри, – быть может, над теми, кто их боится, – и поскольку Паула долго смотрела вслед рокерам, пока последний из них не исчез за домами, он поинтересовался: – Он был среди них? Хуберт, ваш брат? Вы видели его?

– Не знаю, – ответила Паула. – Они все так похожи друг на друга в своем прикиде, может, и он был там. – Она тихо добавила: – Его мотоцикл заменяет ему все.

– Если у него в жизни нет ничего другого, – пожал плечами Генри, – пусть радуется.

Не говоря ни слова о своих намерениях, Паула подошла к столу, взяла исписанный лист, сложила его и попросила конверт. Когда она направилась к выходу, он преградил ей путь.

– Пожалуйста, – произнес он, – побудьте еще, я так просто не отпущу вас, – и он притянул ее к себе, почувствовав при этом, как она окаменела и попыталась высвободиться из его объятий. В ее глазах было написано, что она не даст себя уговорить, ее спокойный осуждающий взгляд заставил его отпустить ее; после минутной заминки он предложил ей предпринять что-нибудь совместное, ну хотя бы выкурить по сигаретке. Она присела на ручку кресла, он поднес ей зажигалку и спросил, может ли называть ее по имени. Паула кивнула и улыбнулась ему, с улыбкой поцеловала его в зашитую бровь и произнесла:

– Стежков от шва скоро совсем не будет видно.

Генри был настолько поражен и так рад, что тут же предложил посмотреть вместе какой-нибудь фильм, а потом… Он не договорил до конца, потому что Паула отрицательно помотала головой – не сегодня – и сказала усталым голосом:

– Может быть, в другой раз, – помедлив, она добавила: – Это создало бы проблемы, Генри, новые проблемы, а у меня их и так хватает.

Он сделал вид, что не понимает, и спросил:

– Какие проблемы?

– Какие проблемы? – удрученно повторила она, глядя на струйку дыма. – Не знаю, может, ты и легче справляешься со своими, но мне что-то не верится…

Вахтер был хорошо информирован: Федор Лагутин делает доклад не в большой аудитории, а в маленькой, в В-4; для верности он еще раз взглянул на лежащее перед ним расписание и повторил:

– В-4, на третьем этаже.

Генри поблагодарил и направился к каменной лестнице, но тут вахтер добавил:

– Сейчас все уже закончится, вам лучше подождать внизу, они скоро спустятся.

Раз уж он пропустил доклад Федора – в бюро находок настояли на том, чтобы он вместе с Бусманом подготовил все к следующему аукциону, по крайней мере он подождет его у дверей и извинится за то, что не смог прийти вовремя, ведь Федор лично пригласил его. Генри был еще в коридоре, когда раздались скудные аплодисменты, так ему во всяком случае показалось; он ускорил шаг и оказался у В-4 как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и мимо него торопливо прошмыгнули несколько студентов. Народу на лекцию пришло явно маловато. Генри прикинул: у Федора было не более десятка слушателей, среди них не только студенты, но и парочка пожилых мужчин, наверное, преподаватели. Генри страшно удивился, увидев в зале Барбару в спортивном костюме, она сидела непосредственно перед кафедрой докладчика, однако явно ничего не записывала, как некоторые другие: перед ней не было листов бумаги. Федор все еще отвечал на вопросы, и Генри подошел к сестре; не скрывая своего удивления, он спросил:

– А ты как здесь оказалась?

На что Барбара невозмутимо ответила:

– Меня пригласил Федор, то есть он предоставил мне решать, хочу я прийти или нет.

– Ну и как, – съязвил Генри, – чувствуешь себя обогащенной?

Вместо ответа Барбара исподтишка ткнула его в бок, не больно, по-сестрински, а затем потащила за собой к выходу:

– Нам надо найти столовую, Федор пригласил нас.

Они заняли столик рядом с раздвижной стенкой, отделяющей столовую от большого пустого зала, зарезервировали стул для Федора, а Генри взял поднос и принес три чая и несколько берлинских булочек со сливовым джемом. Лагутин пришел не один, а в сопровождении сутулого, рано согнутого наукой студента в очках в никелевой оправе, который, жестикулируя, что-то беспрерывно говорил ему, не прервавшись и тогда, когда оба уже подошли к столику. Студент не поздоровался даже с Барбарой, а лишь задал вопрос, в котором слышался глубокий скепсис:

– Таким образом, вы полагаете, что бесконечность может быть объектом математических исследований?

– Разумеется, – ответил Федор Лагутин, – впрочем, в научных исследованиях нам надо быть готовыми к некоторым сюрпризам, к некоему парадоксу. Сюрприз начинается после определения «множества», которое складывается из элементов бесконечного числа. Кантор предвидел это, великий Кантор! Под конец он хотел представить «множество» как бездну.

Студент поблагодарил его, поклонился Барбаре и хотел уже удалиться, но тут Федор посоветовал ему ознакомиться с логическим доказательством Рассела, который прибегнул к числу как средству систематизации.

– Рассел, – задумчиво кивнул студент. – Хорошо, я займусь им. Кстати, господин Лагутин, слушать вас было огромным наслаждением.

Барбара выудила чайные пакетики из всех стаканов и призвала отведать берлинских булочек, но, прежде чем они успели последовать ее призыву, Федор попросил всех считать себя его гостями, официально объявив:

– Если вы желаете преумножить мою радость, примите приглашение.

Брат с сестрой приглашение приняли.

Федор Лап-тин пребывал в великолепном настроении, реакция на его доклад, казалось, удивила его, и он попытался переубедить Барбару, утверждавшую, что она не способна вдохновиться математикой, этими абстрактными дебатами в разреженном пространстве. Стоит ей вспомнить доклад, призналась она, как у нее начинает кружиться голова от бесконечных дефиниций и всех этих логических понятий, отношений и соответствий; она просто не в состоянии понять, что кто-то получает от этого удовольствие.

– Надеюсь, ты простишь меня, Барбара, если я скажу, что придерживаюсь иного мнения, – мягко возразил Федор. – В математике мы погрузились в исследование универсума понятий. Великие ученые показали нам, какое значение имеют при этом базовые гипотезы, аксиомы. Мы воздаем должное этим ученым, следуя их путем.

– Признаю, – согласилась Барбара, – все признаю, но есть ли в этой работе хоть что-нибудь, от чего можно прийти в восторг даже стать счастливым?

Федор улыбнулся, закрыл глаза и сказал:

– Непротиворечивость, доказанная непротиворечивость гипотез.

– Запомни это, – нравоучительно сказал Генри сестре, – счастье – это отсутствие противоречий, – и он только теперь извинился перед Федором за пропущенную лекцию.

В столовой появились два студента, в руках они держали свернутые трубочкой плакаты, оба окинули оценивающими взглядами окна, стойку, раздвижную стенку; казалось, они без слов понимали друг друга и потому безошибочно, с первого раза ровно развесили свои плакаты, приклеив их скотчем. Плакаты приглашали на студенческую пирушку, затейливо нарисованные пером формулы танцевали и хохотали. Лагутин пришел в такой восторг, что попросил у студентов один плакат для себя лично. Получив его, он аккуратно сложил плакат и положил в свою обшитую мехом сумку.