Али Смит - Отель — мир Страница 19

Лайз за стойкой, на рабочем месте: вот она, Лайз, за стойкой, на рабочем месте.

Холл пуст.

Сейчас она посмотрит на часы в компьютере как раз в тот момент, когда сменятся цифры и единица превратится в двойку. Она обрадуется, что увидела перемену. В ней есть какой-то смысл.

Это было в прошлом. А вот настоящее.

Лайз лежала в постели. Она летела в пропасть. Истории, которую вы только что прочли, никогда не было, а если и была, Лайз ничего не помнила. Она не помнила ничего из вышесказанного; все это лежало внизу, кучей на морском дне, наполовину торча из песка. Сверху покачивались водоросли. Крохотные рыбки, арьергард дрейфующих косяков, сновали туда-сюда из кучи, вдыхая воду открытыми ротиками.

А даже если бы она все помнила — какая сейчас польза от памяти? Брось ее в воду, как шипучий аспирин, — разошлась бы она по телу, неся облегчение от мук? Смогла хотя бы приглушить ежедневную многоликую боль, как тот же аспирин? Невесомая лихорадочная планетка по имени Лайз кружилась в вальсе; в этом вращении названия разных местностей срывались с ее боков и уносились в никуда, моря и страны превращались в белые пятна, берега которых предстояло вновь открыть и назвать, а долготы и широты извивались и расползались как резиновые. Оттого, что вращение было столь неумолимым и стремительным, мосты и здания на планетке вдруг вспыхивали и сгорали дотла, а небеса грозно хмурились. На пиках обугленных ветвей птицы денно и нощно драли глотки о конце света. Почувствуйте вкус масла, заливался дрозд, сидя на обгоревшей изгороди. Ты в ванну воду налей, стонали дикие голуби в пылающей листве платанов. Принеси всякой всячины, надрывались ласточки, ныряя в клубы дыма, взлетая ввысь и снова падая в пекло.

Но было пророчество, что где-то пребудет чистота, и станет на свете выскобленно-свежо; там будут кукурузные поля, и деревья, и воздух, и чистая здоровая пища; там воцарится доброта, ясность, простота; там исцелятся немощные члены.

Лайз спала.

Ровно четыре.

Мать Лайз вставила ключ в дверь, повернула, толкнула дверь и вошла. Она проделала все с сознательной осторожностью. И медленно опустила чуть дрожавшую руку.

Она прокралась в комнату Лайз тише мыши. Надела на лицо приветливую маску. Лайз спала. Маска не пригодилась. Мать застыла на месте: вдруг Лайз проснется.

В квартире одну комнату от другой отделяло семь шагов. Задержав дыхание, мать прошла на кухню, прикрыв за собой дверь, чтобы Лайз не разбудило шуршание пакетов. Там она выдохнула и открыла шкаф. Перегрузила туда банки и коробки с едой; тунец, фасоль, макрель, мюсли. Убрала помидоры, молодую картошку, салат, салатный соус, «гравадлакс»[30] и маленькие натуральные фруктовые йогурты в разные ячейки холодильника. Если Лайз позволит, она скоро купит ей новый холодильник. Она положила фрукты в вазу, а хлеб — на разделочную доску, которую предварительно протерла. Коробку с супами оставила у плиты, чтобы приготовить, как только Лайз проснется.

Мать открыла дверь; та снова скрипнула. Но Лайз не проснулась. Мать неслышно прошлась по ковру и воткнула вилку телефона в розетку; она тихо опустилась на ковер, привалилась спиной к стене и стала смотреть на свою доченьку, свою храбрую девочку Лайз, невозмутимую в двенадцать, загадочную в шестнадцать, замкнутую в юности, а теперь — совершенно непроницаемую. Лайз лежит в постели. Личико бледное, измученное, нахмуренное, далекое; она спит. Дышит прерывисто.

Мать ощущала разбитость во всем теле, ей было больно просто находиться рядом с дочерью. От одного взгляда, брошенного на бедняжку, морщины на ее лице становились резче. Лучше смотреть на постель. По ней были разбросаны листки бумаги. Не потревожив Лайз, мать взяла с покрывала буклет. О себе — продолжение. Вы стоите. Необходимо выяснить, испытываете ли вы трудности, когда стоите. Стоять означает держаться прямо без посторонней помощи, без опоры на какой-либо предмет. Движения руками. Отметьте первое показавшееся верным утверждение. Я не могу перевернуть книжную страницу. Одной рукой я могу поднять монету в два пенса, а другой не могу. Зрение. Речь. Слух. Я плохо разбираю речь человека, говорящего нормальным голосом в тихом помещении. Контроль мочеиспускания. Отметьте только одну клетку. Другая информация — продолжение. В специально отведенной графе вы можете описать другие явления, о которых, по Вашему мнению, необходимо знать врачу.

В пустом прямоугольнике на этой последней странице было что-то нацарапано карандашом. Мать поднесла листок к свету, чтобы разобрать каракули. Это было нелегко. Два слова. Одно, похоже, ванна, а другое — не то петь, не то пить.

Она положила анкету обратно на постель. Стала смотреть, как Лайз дышит. Комната словно застыла, никакого движения. Она будет на посту, пока Лайз не проснется.

Она наклонилась и коснулась лба дочери тыльной стороной кисти, проверяя температуру. Заметила у нее на лице волосок и убрала за ухо, чтобы не попал в глаза. Снова откинулась назад, прижавшись спиной к стене.

A-а, любовь.

Совершенное

Пальцем одной руки Пенни печатала. Пальцами второй нажимала кнопки на пульте гостиничного телевизора.

Классический, отстучала она. Идеальный.

С экрана телевизора звезда кантри-энд-вестерна рассказывала камере, как сильно бог любит Нэшвилл. Бог обожает Нэшвилл, уверяла она. Это особое место, пядь Америки, излюбленная богом.

Удодный, напечатала Пенни. Стерла второе д, вставила б. Потом заменила строчное у на прописное.

Теперь на мониторе красовалось: Классический Идеальный Удобный.

Пенни нажала кнопку пульта. В ее телевизоре работал порноканал — видимо, остался после предыдущего постояльца. Две девушки, орудуя искусственными членами, ублажали друг дружку, а мужчина в кожаных плавках поощрительно шлепал их по задницам и похрюкивал. Пенни смотрела. У нее слегка приоткрылся рот. Глаза полезли на лоб. И, словно угадав, что она смотрит, словно дождавшись этого момента, изображение отключилось.

Черт, сказала Пенни.

УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУдобный, было написано на мониторе.

Пенни рассмеялась. Стерла лишние У. Надпись на экране телевизора гласила, что для продолжения просмотра платного канала необходимо набрать на пульте код. Пенни встала с кровати и просмотрела инструкцию на картонном ободке, характерной детали гостиничных пультов, но так и не нашла кода платного канала. Она заглянула под телевизор с онемевшим ослепшим экраном. Поискала вокруг стола и в ящиках. Пролистала буклеты с информацией о местных ресторанах и театре. Снова забралась на кровать и, усевшись перед ноутбуком по-турецки, стала нажимать кнопки пульта наугад. 3554. 8971. 1234. 4321. Она дотянулась до телефона, сняла трубку и набрала 1, чтобы вызвать дежурную. Но никто не ответил, а когда она повернулась, чтобы положить трубку на место, то случайно нажала коленом кнопку переключения каналов.

На экране мужчина в идеально сидящем костюме что-то говорил мужчине в свитере, стоявшему посреди зрительного зала, где собрались по большей части пенсионеры.

Вот же она, рядом с вами, говорил мужчина в костюме. Вот, посмотрите, да-да, вот она, тараторил он в микрофон. Вот же она, сидит слева от вас, стоит лишь повернуть голову. Кто это? Ваша мать?

Пенни закурила. Она выпустила изо рта облачко дыма, которое растаяло у нее над головой.

Моя мать жива, сказал мужчина, стоящий посреди зала. Вот моя мать, здесь она. Он махнул рукой на женщину рядом, и камера показала ее лицо; все в морщинах, ошарашенное, залитое резким светом камеры, словно в мистическом, божественном озарении.

Безупречный, осенило Пенни. И она напечатала: безупречный.

Телеаудитория хохотала. Вдруг мужчина в костюме зажал ладонями уши. Не знаю, кто эта женщина, но крик подняла нешуточный, сказал он. Кто же она такая? Так истошно вопит, что и мертвый проснется.

Зрители снова захохотали.

У меня есть тетка-покойница, сказал мужчина в свитере. Может, это она.

А знаете, что она кричит? спросил мужчина в костюме. Слушайте: я не мертвая. Его голос зазвучал громче. Я не мертвая, повторил он. Не смейте называть меня мертвой! Я не мертвая!

Да, да, это моя тетка Элис, сказал мужчина в свитере. Она это, точно говорю. Просто жуть берет. Как пить дать моя тетка.

Пенни выключила телевизор; комнату пронзил сигнал-невидимка, и телевизор потух. Она пососала кончик сигареты и с шумом выпустила дым. Все умершие пребывают здесь, с нами; они бредут рядами и несутся вприпрыжку по всем странам и весям, томятся по всему свету в третьем корабельном классе — толпа, безбрежнее самого океана, или в ловушках бесконечных очередей себе подобных, как машины в пробках на трехполосных шоссе при въезде в Лондон, до отказа заполняя города, поселки, магазины, конторы, комнаты и, возможно, даже этот номер; они стоят за невидимой стеной, колотя в нее кулаками и беззвучно выкрикивая свое: мы не мертвые! Не смейте называть нас мертвыми!