Евгений Титаренко - Изобрети нежность Страница 19

Ночь лежала густая, ровная, будто пришла она уже давным-давно, хотя было еще, наверное, около девяти часов. Темь в проходе и над головой казалась теперь спасительной.

Павлик продрог, пока стоял без шапки, но едва напрягся, чтобы не упустить ни слова из новой беседы, как дрожь опять отступила.

Все звуки со стороны города сливались в один, непонятно мелодичный и далекий-далекий.

Послышались три едва уловимых стука в дверь гаража. И почти вслед за этим – голос вошедшего, раздраженный, властный:

«Не бросай окурков! Наделаешь тут…»

«Ты хоть поздоровался бы», – отозвался курильщик.

«Хвостов вчера не было?» – вместо ответа спросил неизвестный.

«Не учи ученого…» – вяло вздохнул курильщик. Он опять зажег спичку, и под шиферной крышей гаража блеснул короткий желтоватый всполох. – «Трусишь?» – насмешливо поинтересовался курильщик. Разговаривал он с придыханием, причину которого Павлик сначала не мог понять, потом догадался: из-за раны.

«Трусить надо тебе! – зло ответил неизвестный. – Мне трусить нечего. Но и голову терять я не собираюсь! В дочки-матери играешься? Повзрослеть пора, не мальчик!»

Если бы Павлик не слышал до этого, как изменился в гараже голос Ильки, теперь подумал бы, что голос неизвестного знаком ему. Даже в своих резких, командных нотках. Но при этом он совершенно не представлял, кто бы мог говорить в таком тоне. А из опыта знал, что в пустых помещениях даже собственный голос меняется и звучит, как чужой…

Раздумывая об этом, спохватился: мимо прохода – ни со стороны улицы, ни по задворкам – никто не проходил. А неизвестный скользнул во двор Мелентьевых без шапки, в одной телогрейке, это Павлик успел заметить, когда на мгновение высунулся из прохода… Но дальше, в сторону садов, был только один дом – сторожа Алексея Кузьмича, с личностью которого никак не вязался этот властный голос.

«А ты уже запамятовал, как был мальчиком? – опять насмешливо поинтересовался курильщик в ответ на замечание гостя. И неожиданно выкрикнул: – Хватит! Было время – вы командовали! Вы командовали, а я сидел!»

«Ну и чего ты ерепенишься? Чего хочешь?»

«Командовать! – ответил курильщик. – Теперь я буду командовать!»

«Дурак…» – равнодушно отозвался на это неизвестный.

«Или что я – не заслужил?!»

«Заслужил – никто не говорит! – Гость шумно вздохнул. И неожиданно льстиво добавил: – На суде ты держался молодцом!»

«А проку мне что?!» – не дал договорить курильщик.

Неизвестный опять раздраженно повысил голос:

«Не все сразу! Будет и прок! Я настоящих друзей не оставляю!»

В ответе курильщика мелькнуло какое-то новое для Павлика имя или прозвище, похожее на то, какое упоминали бабки возле Жужлицы:

«Вы с Гурзиком эти годы как сыр в масле катались! А я за вас…»

«Ну, ладно! – оборвал неизвестный. – Будем говорить с деле?»

«Давай о деле!» – в тон ему ответил курильщик.

«Ровно в одиннадцать, понял?! Как передавал тебе. Хата, врач – все будет».

«Что-то уж сразу благо такое… – подозрительно заговорил курильщик. – И хата, и врач…»

«Я тебе сказал: ни я, ни Гурзик не забываем своих!»

«А что милиция, не наведывалась?»

Неизвестный какое-то время думал.

«Кореш твой – наповал, так что свидетелей нет… Где ты нашел этого парня?.. Здешний?»

«Нет, кишиневский… не боись…» – проворчал курильщик.

Неизвестный опять шумно вздохнул.

«Все же, раз объявился возле дома, затевать ничего не надо было!»

«А жить, жрать на что?!»

«Деньги – не проблема!»

«И много их у тебя?» – поинтересовался курильщик.

«Хватает!» – не восприняв иронии, ответил неизвестный.

«Переквалифицировался?»

«Считай, что да», – согласился неизвестный.

«Ну а у меня другой квалификации нет! Я по старинке!»

«Ну и дурак, – повторил неизвестный. – Таких нынче плевком убивают!»

«Может, теперь даже откажетесь вместе с Гурзиком?! Скажете, не такими же ворами были?!»

Неизвестный ответил, едва сдерживая ярость:

«С тех пор все настоящие воры поумнели! Только дураки работают по старинке!»

«Работает кто как может!» – разозлился курильщик.

«Дело другое, – согласился неизвестный. – И давай лучше о главном. Пушку себе оставишь?»

«А то тебе отдам!» – огрызнулся, еще не остыв, курильщик.

«Зачем? Мне она не нужна. Гляди только здесь не оставь!»

Павлик пытался представить себе сцену в гараже Мелентьевых, но лица собеседников получались расплывчатыми.

«Может, вы меня подальше от моих денег хотите?»

«Деньги твои не пропадут!»

«Я хочу иметь их в руках!» – с надрывом воскликнул курильщик.

«Идиот ты, или еще кто? – неизвестный потерял выдержку. – Ведь сам знаешь, что без Гурзика я ничего не могу! Откуда я знаю, где он притырил?! Ведь не мне ж ты их притащил, а Гурзику! Теперь жди!»

«У вас как по заказу… – проворчал, успокаиваясь, курильщик. – Чокнуться в тот момент, когда деньги на руках… Или от радости?»

«Не знаю! – все так же раздраженно ответил неизвестный. – Его уже схватило, видно, когда я пришел… А тут увидел этого – и шарахнул! Знаешь, сколько я повозился?! Теперь с вами обоими возись…»

Павлик напрягся. Что-то подсказывало ему, что речь идет о вчерашних событиях. Кого увидел Гурзик, когда «шарахнул»? Его, Павлика?.. Тогда понятно, что значит «шарахнул». Но кто он, этот Гурзик? Баптист? Скорее всего – да! Потому что неизвестный сказал: надо ждать Гурзика. То есть его нет сейчас…

Все прочее, однако, не вносило ни малейшей ясности в догадки Павлика, даже опровергало их. Почему ни словом не была упомянута Аня? Гурзик увидел «этого», а не «эту», как сказал неизвестный…

«Если вы надумаете прикарманить мои деньги… – делая выразительные паузы между словами, угрожающе проговорил курильщик. – Больно уж складно все… Мешки Гурзик брал в норме, потом вдруг…»

«И что ты считаешь?!» – не дав ему договорить, процедил сквозь зубы, как прошипел, неизвестный.

«То, что Гурзик не балерина – пугаться ночью!»

«Говорят тебе: с перепою был! Ну?!»

«Ну и ну…» – хладнокровно отозвался курильщик.

«Идиот…» – в который уже раз вяло обругал его неизвестный.

Курильщик не обратил внимания на его реплику.

«Если вы надумаете что-нибудь, предупреждаю: всех выложу! Больше я не буду сидеть за вас… Вот вы где у меня!»

Опять загадка

Выглянуть из прохода, чтобы проследить за неизвестным, когда тот направился к выходу, Павлик не решился. Выждав еще несколько минут, он перебежал вдоль оград к своему дому, неслушными руками отомкнул дверь и, запершись на все засовы, как это делала Татьяна Владимировна, некоторое время прислушивался к тишине на улице.

Потом вошел в комнату, медленно размотал шарф… Вне домашних стен, когда при необходимости можно было куда-то бежать, кого-то звать на помощь, он испытывал на этот раз бо́льшую уверенность, чем здесь, в одиночестве, запертый со всех сторон.

Деревянный ящичек, обвязанный желтоватым капроновым шнуром, какой продают в магазине «Рыболов-спортсмен», был очень красиво отполирован под черное дерево, с крохотным бронзовым крючочком и легким резным орнаментом на крышке. Павлик заколебался. Ждать Костю и Вику? А может оказаться, ей не надо знать о содержимом этой черной шкатулки. Может, Костя даже решит не говорить ей, что тайник баптиста проверен…

Впрочем, этими несложными доводами Павлик лишь заранее оправдывал себя, твердо уверенный, что откроет шкатулку сейчас, немедленно, чтобы хоть на шаг приблизиться к разгадке множества опутавших его тайн.

Тщательно изучил обмотку. Шнур восемь раз охватывал шкатулку по ее длине, затем, после узелка, еще девять раз – поперек и заканчивался двойным узлом на ребре, под крючочком. Шкатулка обвязывалась не как попало, не в спешке, а очень аккуратно, даже любовно: рядок к рядку…

Глянув еще раз на дверь, на окна, Павлик минуту-другую вслушивался в непонятные шорохи, что всегда наполняют ночную тишину, потом распустил нижний узел и уже без колебаний принялся торопливо разматывать шнур, чтобы до прихода Кости и Вики хоть одна тайна перестала быть тайной… Тяжесть придавал шкатулке ее собственный вес – дерево, из которого она была сделана. Откинув крышку, Павлик несколько даже растерялся, не обнаружив того, что искал. В шкатулке разбухшей на глазах стопкой лежали облигации трехпроцентного займа, каких две штуки было у Татьяны Владимировны.

Павлик недоуменно извлек всю пачку. Под ней ничего не оказалось. Машинально отметил, что облигации приобретались не сразу: тут были и новенькие, хрустящие, как только что отпечатанные, и совершенно затертые по чьим-то карманам. Всего тридцать шесть облигаций. А Татьяна Владимировна надеялась выиграть на две…

Все вдруг стало еще более непонятным, хотя Павлик и угадывал какую-то смутную взаимосвязь между разрозненными открытиями минувших суток. Но связь эта никак не выявлялась.

Он сидел у стола и долго без мысли глядел на пачку облигаций перед собой.