Василий Дворцов - Каиново колено Страница 19

— Жаль.

— Конечно, жаль дедушку…

Трехкомнатная улучшенной планировки квартира была почти пуста. Старшая сестра Феликса месяц назад эмигрировала с мужем в Израиль, в счет оставляемых своих метров жилой площади распродав всю мебель и, главное, шикарную родительскую библиотеку. Остался только антикварный резной буфет и фотографии. Но пустота — это только относительно пола, в смысле, что сидеть было не на чем. А вообще-то пустой квартиру никто бы не назвал: все стены «гостиной» были увешаны от потолка. Когда в комнате щелкнул выключатель, Сергей, Лерка и Федя просто онемели. Большие и маленькие, вытянутые и квадратные, круглые, многоугольные и составленные из разных блоков — все вокруг равномерно покрывали аппликационные коврики. Милые примитивистские сюжеты со сказочными лебедями, русалками и скакунами, собранные из множества разноцветных кусочков и лоскуточков, радужно играли различными фактурами. Бабы с плетеными коромыслами, белые храмы с парчовыми куполами, райские кущи с отливающими шелками яблочками, павлины… А в противоположную стену уже влип Федор. Такой коллекции струнных и иных инструментов ему видеть не приходилось. Гитары ручной работы — шести, семиструнные, четырнадцати с двойным грифом, а далее старинная, инкрустированная костью и перламутром лютня, итальянская мандолина, афганский рубоб, банджо. Даже настоящая чилийская «черепашка» и реконструированная колесная лира. А еще скрипка, виолончель, аккордеон, кугиклы. Несколько индийских, китайских и японских дудок и флейт. Барабаны, бубны, кастаньеты, трещотки…

— Феликс на всем играет. Он даже одно время в цирке музыкальным эксцентриком выступал. Клоуном.

Ольга наслаждалась их лицами. Какой тут сон? Они с расширенными зрачками бродили по большой комнате, кончиками пальцев касаясь красоты. «А, может, теперь еще и чайку поставить?» Да! Все равно уже светает. Скоро автобусы пойдут. «А вы разрешите мне к вам как-нибудь специально приехать»? — «Федор тоже играет на гитаре, мандолине и балалайке. Хоть и учится в Тимирязевской. В Гнесинку, чукча, провалился». — «Да, я так хочу позаниматься с Феликсом. Ели можно…» — «И ты, Брут, бросаешь учителя? Своего Бутурина?» — «Но…» — «Брут! Брут!!»

Приятно назначать встречу в «елисеевском». Где еще можно наблюдать такое разнообразие типажей? Клад для артиста. Нужно только перебороть первую волну обильного слюнотечения от просто нокаутирующей смеси из запахов жареного кофе, рыбных и колбасных копченостей и корицы. Это лучше всего делать, разглядывая лепнину подпотолочных украшений. А еще витраж. И люстры. С елисевской лепотой может потягаться, пожалуй, только чайный, что в китайском стиле. На Кирова. Неужели раньше так любили покупателей?.. Потом, немного принюхавшись, нужно протолкаться через нервные очереди около умопомрачительного изобилия винных витрин, повздыхав в сторону «березкинского» отдела для обладателей валюты и чеков. Там тоже свои наблюдатели. Из органов. Потом, сделав большой круг, вернуться и встать в арке напротив входа во все тот же зал древнейшего вида веселия Руси. Ох, сколько же на свете есть выпивки… Вот мимо проходит пожилая пара небожителей с улицы Горького. Выправка еще та. Не подумаешь, что ростик у обоих специфический, времен культа личности — 150 см с кепочкой. Кто они? Народные артисты и лауреаты сталинских премий из Большого? Штабной генерал-полковник в отставке и секретарша Микояна? Их совершенно непочтительно подпирают запотевшие гости столицы из Владимирско-Суздалького княжества с подробным списком самого необходимого на этот год. Разбираются все вместе: что здесь, а что в Детском мире и ГУМе. Напротив картинно степенно стоят тоже гости, но с солнечного Таджикистана. Большие портфели, большие животы, большие печатки для больших, понимаешь, людей. По тридцать золотых коронок на каждого. Прямо по курсу прокачиваются за водкой ошалевшие от потери влаги дальневосточные морячки. Громкоговорящие, пардон, мовящие хохлы набрали пудовые связки сарделек, а пенсионерка времен Буденого и Ежова несет домой в вязаной сеточке сто грамм «голландского», пятьдесят «сырокопченой» и четверть «бородинского». Так, это обыкновенные студенты-негры. Далее с какого-то ведомственного совещания блестит потертостями на заду целая толпа очкастых чиновников. Совсем пьяный искатель правды выводится под белы руки бдительным дежурным. Опять негры от Главпочтамта. И, похоже, японцы. А вот какой вкуснейший тип, просто пальчики оближешь: судя по золото-парчевому галстуку на резинке — молдаванин. Этого очень даже стоит запомнить: походка пингвина от пупа, коротковатые синие с искрой брючки, красный бархатный пиджак. Шляпа с маленькими полями и широкой зеленой лентой. Кофр вместо сумки: так больше дефицита войдет и не помнется. Все время искренне озирается с характерным: «мэй, мэй, мэй». Неизбежная жертва карманников… Народ прибывает и отбывает неравномерными волнами по непонятным законам. То совсем было разрядилось, уборщица успела ползала протереть, то вот, вновь толчея. Причем, каких-то совершенно среднестатистических служащих. А-а, полшестого, конторы закрываются. И каждый «второй» здесь, конечно же, в это время, становится «вторая». Массы одинаково рыжеватых мелкокудрявых химок снуют в броуновском движении по всем залам. Почему советские, даже можно сказать, русские женщины так любят мимикрировать под африканских дам? Виться и хниться. Южанки же наоборот, выбеливаются. Это чтобы мужья почувствовали себя обладателями иностранок? Напор такой, что прижимают и топчут… Где Лера?.. Сколько же, правда здесь за день товара проходит? Хватают, хватают, давятся… Посему самая прелесть приходить сюда именно не за покупками, а с какой-нибудь совершенно отвлеченной целью. И наилучшая из них — свидание с любимой женщиной. Давно любимой. Около года. Отделываешься двумя трубочками с кремом или крохотными «прагами». А потом можно спокойно-спокойно шествовать вверх по Горького. Единственная в центре улица, по которой не обязательно нестись. Кроме Арбата, конечно. Но на Арбате все на выставку, там выгул или хиппующий балдеж, а здесь именно шествие. Кто-то определил «BMW» как автомобиль для тех, кто спешит, а «Mersedes» для тех, кто успел. Это же можно сказать про Кутузовский и Горького. На Горького все уже давно успели.

Феликс попросил в субботу подъехать к нему в студию звукозаписи кинодокументалистов. Там, на свободной в выходные технике, по договоренности с союзом композиторов писался ансамбль Покровского. Какой же фольклор обойдется без его колесной лиры? Вологодский или Терский? Никак… В четыре он встретил Сергея и Федора на проходной, подавил сопротивления вахтера и провел по запутанным коридорам перестроенного старинного особнячка. За какими-то очередными утепленными дверями с ничего не значащим призывом: «Тихо! Идет запись», кто-то действительно сильным, мощно низким меццо-сопрано выводил запев про «Батюшку-Дона». Пришлось подчиниться, посидеть, подождать. Покровцы только что вернулись из-под Ростова с экспедиции, и по результатам обкатывали новую программу. Песни донского казачества. Запишутся, отдохнут, а с сентября — концерты, концерты… Собственно, Сергея за этим и пригласили, чтобы он показал ребятам, как крутят шашку. Или две. А Федор? Федор пришел наниматься в певчие. Чего-то в нем вдруг забурлила, заиграла праславянская кровь, он обложился исторической литературой, бросил курить, подвязал волосы красной ниткой и повелел считать себя древним язычником. Велесистом. Почто же нет? Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы училось. Родители бы не выдержали двух неудачников.

Черное, косое лицо, прячущее под острыми усами зашитую заячью губу, черные, толстые как у коня, длинные волосы. Черный, отстраненно-непроницаемый взгляд близко посаженых глазок. Вблизи Покровский произвел самое неприятное впечатление. Если ж тебе человека рекомендовали как специалиста, то зачем какое-то идиотское анкетирование? С подковырками из букваря? Зачем? Если ты сам, все равно, полный профан? Игра на публику? На подчиненных? Ну-ну, нам терпимо… А вот шашка была «гарная». Судя по клейму — златоустовский клинок прошлого века, а рукоять и ножны, наверно, грузинские, с частой искристой насечкой по черненому серебру. Сергей, воздыхая от зависти, терпеливо объяснял принцип противовеса рукояти и лезвия, принцип перехвата пальцев. И элементарную технику безопасности для тех, кто любил свои уши. Хорошо, что когда-то в их академгородковской «Виктории» они, кроме всего прочего, не касающегося их спортивной рапиры, проходили и историческое фехтование на разных видах оружия. Тренер был фанатиком, и ел, и спал в зале. Сам делал макеты мечей, сабель, доспехов. Каждому мальчонке доверял от порога. Вот такими-то и держится Земля Русская. А на Покровского ему, собственно, наплевать. Феликс попросил, для Феликса и стараемся… Кстати, он-то сам довольно демонстративно и близко не подходил к руководителю…