Игорь Неверли - Сопка голубого сна Страница 19

В Управлении варшавского трамвая — конфликт между работниками и дирекцией. На линию выехало всего двадцать вагонов, обслуживаемых контролерами и экспедиторами, в каждом вагоне дежурило по два вооруженных жандарма. Арестовали 299 бастующих кондукторов и вожатых и поместили их в тюрьме на Спокойной улице. Назавтра арестованных заставили под стражей обслуживать 200 вагонов, а после работы их снопа препроводили в тюрьму. Число арестованных достигло 500 человек. Владелец трамвайного акционерного общества Влодзимеж Четвертинский обратился к властям с просьбой освободить его работников. Ему отказали. В знак солидарности с товарищами забастовали работники конки. Жители Варшавы, поддерживая рабочих, перестали ездить на трамваях... В конце концом, конфликт уладили и трамвайщиков выпустили из тюрьмы...

В сущности, думал Бронислав, что мне за дело до того, что «Момусова прима» Мира Мрозинская летала с Уточкиным... А все же сердце екнуло, когда вспомнился тот чудесный 1905 год. Что же, это был не более чем флирт между юным боевиком и талантливой начинающей актрисой. Прошли годы, она теперь звезда, а его деревенские девки в Сибири обзывают варнаком.

За обедом Сидор сказал, что, пока они отсутствовали, медведь залез на овсяное поле и вытоптал ужас сколько! Может быть, Бронислав выйдет с ружьем и попугает его немного, стрельнет пару раз.

К вечеру Бронислав зарядил ружье крупными пулями, надел сетку от гнуса, рукавицы, запер Брыську и отправился.

Было еще светло, и он смог осмотреть потраву. Овес вытоптан, как будто зверь плясал на нем. Медведь не столько съел, сколько попортил. Бронислав выбрал местечко под кустом и уселся. Вечер был тихий. Над рекой свистели кроншнепы, пролетали утки. Когда солнце скрылось совсем, вдоль стены леса послышалось тихое похрапывание вальдшнепов. Заяц остановился рядом и принюхивался, не доверяя глазам. Бронислав не пошевелился, и заяц спокойно поскакал в овес. Какая то крупная птица бесшумно пронеслась в вышине, и только потом издали донеслось уханье совы или филина.

Комары и мошкара клубились тучами, протискивались под сетку на лице, влезали в рукавицы и штанины, кусали, руки и затылок жгло как огнем, а он не смел шелохнуться, чтобы прогнать назойливых насекомых.

Вдруг из овса пулей вылетел заяц, испуганно пискнул и покатился куда-то в сторону... Бронислав напрягся, навострил уши. Что-то напугало зайца, выгнало его из овса, что же? И словно в ответ на его немой вопрос совсем рядом, шагах в пятнадцати от него послышалось громкое чавканье. Медведь жрал овес... И как жрал! Бронислав видел, казалось, как млечный сок течет у него по морде... Сердце заколотилось — еще несколько шагов, и зверь выйдет на него. Он поднял ружье. Тишина. Медведь, похоже, прислушивался, сдерживая дыхание... Учуял. Но как учуял, если совсем нет ветра? Бронислав послюнил указательный палец и поднял его кверху. Через секунду почувствовал, что палец высыхает со стороны ногтя. Значит, было все же легкое дуновение сзади, в сторону овса и леса, в сторону медведя...

Бронислав пошел вдоль овсяного поля и остановился напротив места, где пировал медведь. Их разделяло шагов пятьдесят — шестьдесят. Медведь снова зачавкал, иногда фыркал и шелестел колосьями, отгоняя гнуса. Это продолжалось долго. Внезапно все звуки прекратились — прислушивается, догадался Бронислав, а может, и учуял? Учуял и начал удаляться.

Теперь надежды пристрелить его почти не оставалось, впрочем... Что, если случай или каприз заставят медведя сюда вернуться? Бронислав ждал до рассвета, и тогда, в первых лучах восходящего солнца, ему почудилось, что темная туша вышла из овса и исчезла в лесу.

Бронислав попил речной воды, отдохнул немного и отправился изучать потраву и медвежьи следы в овсе.

Во дворе Сидор с новым работником чинили инвентарь.

— Медведь приходил?

— Приходил.

— Что ж ты не стрелял?

— Боялся спугнуть. Я его убить хочу. Поднимаясь по лесенке к себе наверх, он услышал, как Сидор говорит скопцу:

— Слыхал, Пантелеймон? Убить хочет. А сам медведя отродясь в глаза не видел.

В следующий раз Бронислав оделся получше. Натянул сапоги, рукава куртки стянул веревками поверх рукавиц, надел кепку. Гнус-кровопийца все равно проникнет, но все же не в таком количестве.

Направо медведь не пойдет, там овес кончается, рассуждал Бронислав. Пойдет налево, здесь и надо притаиться с наветренной стороны, чуть подальше в лесу, чтобы он не учуял перед тем, как зайти в овес. Как начнет он есть, надо подкрасться, прячась в тени деревьев, а потом...

Там будет видно...

Бронислав так и сделал. Уселся под кедром и ждал, пока отсвистят кроншнепы, пролетят утки, перестанут похрапывать вальдшнепы и в кромешной тьме начнет охоту филин. Все это время он сидел, расслабившись, думая о том о сем, но после филина все его мысли сосредоточились на одном: откуда выйдет медведь? Ведь он может появиться внезапно, так что даже выстрелить не успеешь. Бронислав проверил, легко ли вытаскивается нож из футляра, и продолжал ждать. Гнус, хотя и меньше, чем накануне, но донимал. В какой-то момент ему послышался шелест впереди, крадущиеся шаги. Мотом все смолкло, снова тишина, от которой прямо в ушах звенело.

Так прошел час, другой, приближался рассвет. Бронислав уже потерял было надежду, когда вдруг услышал знакомое чавканье, справа, как он и предполагал, шагах в ста от него... Он проскользнул между деревьями и бесшумно двинулся вдоль поля к медведю. Тот спокойно и уверенно шагал ему навстречу, сметая пастью колосья на пути. Расстояние между ними было уже шагов сорок, днем можно бы выстрелить, но вдруг рядом с медведем раздался бешеный собачий лай, зверь шарахнулся. «Задерет Брыську!» — промелькнуло в голове у Бронислава, и он, не раздумывая над тем, откуда взялась здесь собака, бросился вперед с криком: «Брыська!» Услышав окрик, медведь встал на задние лапы и зарычал, а Брыська в тот же миг вцепился ему в зад.

Бронислав прыгнул вперед и с трех шагов раз и другой выстрелил зверю прямо в грудь. Косматая глыба навалилась на него, подмяла под себя, выбила из рук ружье. Бронислав рухнул навзничь. Конец! — подумал он, почувствовав медвежьи когти у себя за ухом, попробовал достать нож, но под тяжестью туши не сумел высвободить руку. Между тем когти вдруг дернулись и застыли, мертвый зверь лежал на нем, вдавливая его в землю всей своей массой.

Брыська, скуля, рыл землю, пробивался к хозяину. Еще давай, еще,— поощрял его Бронислав,— вырой подо мной ямку...

Но Брыська, добравшись, наконец, до него, рыть перестал и лишь радостно лизал ему лицо.

— Эй, кто здесь стрелял? — раздался окрик поблизости.

— Я стрелял.

— А ты где?

— Здесь я, под медведем...

Николай Чутких подошел, оттащил тушу.

— Ну, у тебя все цело? Бронислав сел, потом встал на ноги.

— Вроде цело... Просто он, подыхая, свалился на меня.

— Мне случалось уже вытаскивать людей из-под медведя. Но в таком виде, без единой царапины — впервые вижу!

— Ну, царапина, положим, есть... Больно за ухом. В предрассветном полумраке Чутких осмотрел рану.

— Ничего, заживет... Он хотел скальп с тебя содрать, но получил две пули, и обе смертельные... Ай да Бронислав Эдвардович! Молодец, не ожидал!..

Он пожал Брониславу руку, Брыська подскочил и залаял просительно.

— А тебе чего? Ты тоже вел себя молодцом. Щенок еще, а кинулся на медведя.

— Как он здесь оказался, не знаю,— задумчиво проговорил Бронислав.— Наверно, я окно не запер как следует, вот он и выскочил, побежал по моему следу.

— Да, чутье у него что надо... Он здесь в овсе лежал, глянь, какая вмятина, боялся к тебе подойти, свою вину чувствовал. Но когда медведь приблизился, бросился спасать... Сзади цапнул, глянь, кусок задницы с мясом вырвал, ай да Брыська, ай да волко-лайка! — он похлопал его по холке.— Послушай, если надумаешь продать его, я куплю. Двадцать пять рублей за него дам!

— Что вы, Николай Савельич, я его ни за какие деньги не продам...

— Знаю, я просто так сказал, на всякий случай... Вот ведь растет собака — умом в лайку, а хваткой в волка. Невероятно!

Они еще раз осмотрели медведя и пошли домой за телегой. Дорогой Чутких рассказал:

— Я тоже взял двустволку и пошел к овсам, ведь он и у меня вытоптал. Просидел полночи, вдруг слышу — собака лает, надрывается и сразу бах-бах, два выстрела, а потом вроде бы собака заскулила... Ну, я и кинулся бежать со всех ног, вдруг несчастье какое...

Емельяновых они застали за завтраком. Сидела вся семья и работник Пантелеймон. Поклонились, перекрестились на образа, и Чутких сказал:

— Мы к тебе с просьбой, Сидор Карпович. Дай-ка мам коня, покойника привезти.

Все со страхом уставились на Бронислава, который был весь в крови — медвежьей и своей, потому что рана продолжала кровоточить.