Алесь Кожедуб - Уха в Пицунде Страница 19

Через полгода друзья опять сидели в темном углу «Чайной».

— На холеру нам надо было биться об заклад? — спрашивал Ракитский, с трудом втиснув в себя стакан водки. — А, Микола? На холеру?

— Ну да, — гонял вилкой по тарелке скользкий масленок Козел. — Обоих с работы сняли. А могли одного меня.

— Жалко, что я в тебя тогда не попал, — вздохнул Петро.

— В другом месте сейчас сидел бы. И женки одни бы остались.

— Все равно жалко. Ладно, давай.

Глухо звякнули стаканы.

Они смотрели друг на друга, и каждый видел на лбу товарища круглую светящуюся печать.

«Уплачено. ВЛКСМ»

Секретарь-референт организационного отдела ЦК комсомола Жанна шла по коридору — и у парней, мимо которых она проходила, хрустели шейные позвонки. Сотрудники, у которых не было и никогда не будет секретарши, следили за ней из-за приоткрытых дверей. Вахтеры-отставники, и те задирали голову, стараясь поймать в пролетах верхних этажей тот самый промельк девичьей ноги, от которого сладко замирает сердце. Сам первый секретарь, столкнувшись с Жанной, останавливался и качал головой: везет некоторым!

Жанна усмехалась в ответ уголками губ.

Заведующий орготделом Борис Козловский отодвинул от себя стопку бумаг и нажал кнопку звонка. Жанна появилась в дверях, держа наготове блокнот и ручку.

— Заходи, — махнул рукой Козловский.

Жанна плотно закрыла дверь, прошла и села в кресло.

Высокая, с тонкой талией, тяжелой грудью и выразительными бедрами Жанна издалека бросалась в глаза. Даже чадра не спрятала бы ее телесное богатство, Борис в этом был уверен. Да и нет на Востоке женщин, похожих на Жанну. Такие бока можно нагулять только на домашнем сале…

— Ну что, Жанна? — спросил Козловский.

— Ничего, — повела она плечом. — В кино сегодня идем с мужем.

— Это правильно, — хохотнул Борис. — Любишь мужа-то?

— За что вас, дураков, любить? — прищурилась Жанна. — Только и можете храпеть ночью.

Козловский встал, обошел большой стол, остановился за спиной Жанны, медленно наклонился и поцеловал ее в шею.

— А мы ночью спать не будем, — шепнул он в ухо. — Рюмочку «Арарата» не хочешь?

— А конфеты какие? — выгнула спину Жанна.

— «Грильяж», твои любимые. Очередь в буфете отстоял…

Он куснул ее за мочку уха, просунул руки под мышки и приподнял упругие груди.

— Застукают, — отвела его руки Жанна.

Борис вздрогнул и оглянулся на дверь.

— Сколько осталось до конца работы? — голос у него сел.

— Пять минут.

— Пройдись по кабинетам, посмотри, кто задерживается. А я подготовлюсь.

— Я долго не могу, — Жанна встала и обтянула юбку на бедрах. — Правда, муж ждет.

— А мы долго не будем. Первый не приехал?

— Под окном только твоя машина.

— Скажи Толе, что освобожусь через полтора часа. Пускай едет по своим делам…

— Меня домой подбросишь?

— Конечно.

Борис достал рюмки, вазу с конфетами. Вытянул руку, посмотрел на пальцы, которые мелко дрожали. Волнуешься, товарищ начальник. Давно спишь с Жанной, а волнуешься, будто в первый раз. Правду она сказала — надо заканчивать. Как ни хороша девка, но всему приходит конец. И точку должен ставить ты сам. Иначе за тебя поставят. И совсем с другим результатом. Собственно, они с Жанной расквитались…

Жанна заканчивала филфак университета, и ехать в деревню по распределению ей не хотелось. Как и выходить замуж за первого встречного. Девушка она была сообразительная, знала, куда идти и к кому. Тогда-то и приметил черноглазую красавицу новоиспеченный заведующий организационным отделом ЦК комсомола.

— Можете подавать документы на конкурс, — посмотрел он в глаза Жанне.

— А я не боюсь конкурсов, — улыбнулась она.

— Берем с испытательным сроком.

— Я выдержу.

Жанна знала, что ей надо, сколько и по какой цене. И не отдалась ему, пока не взяла в руки приказ о зачислении на работу.

Обычно Борис удовлетворялся несколькими встречами с девушками, которым он оказывал незначительные услуги. Как правило, это были подружки сослуживцев. Но Жанна взяла все и сразу.

«Какая любовь?!» — поднимала она густые брови.

Медленно раздевалась, укладывалась в постель и закрывала глаза. Он вглядывался в ее правильный профиль, находя в нем что-то египетское, дохристианское. Откуда она такая взялась?..

Жанна открывала черный глаз без дна и улыбалась.

К сексу она была почти равнодушна. Почти. А Борис шалел, чувствуя в отчужденном взгляде, в презрительной усмешке, в расслабленном теле глубины, ему недоступные. Да, в постели он чувствовал свое несоответствие красоте, которая вроде бы ему принадлежала. Борис бросался на Жанну — и замирал от холода в ее глазах.

— Что?! — сжималась в кулак рука.

— Ничего, — опускала она веки.

— Тебе что-то не нравится?

— Не волнуйся, — проводила она рукой по его спине, — ты не виноват.

— Как это «не виноват»?! — вскидывался он.

— Дурачки вы, мужики. Я тебе плачу, как договаривались.

— Слушай, давай без этого, — нервно закуривал он сигарету.

— Давай, — легко соглашалась Жанна.

Он начинал ласкать ее, Жанна морщилась:

— Не надо.

Что ж, возможно, сегодня у них прощальный ужин. На следующей же неделе предложит ей хорошую должность в комитете комсомола на автозаводе. Она не дура, не откажется. Завязывать — так с концами.

Борис осмотрел стол. Все честь по чести: коньяк, конфеты, разрезанный апельсин, как раскрывшийся цветок.

— Гульнем напоследок!

Жанна закрыла дверь на ключ, вскочила с ногами на диван — и тот затрещал, бедный. Крепкая девушка. А колени, колени какие… Борис, целуя их, краем глаза следил, как Жанна одну за другой клала в рот дольки апельсина, жмурясь от удовольствия. Ну и пусть… Он торопливо стягивал трусики, и Жанна послушно приподнималась, поворачивалась. Кожа на ее ногах была почти без волос…

Они выпили всю бутылку, Борис полез в сейф за второй.

— Хватит, — сонно пробормотала Жанна, — домой пора…

— Еще по рюмке, — отмахнулся Борис.

Жанна лежала голая, и у Бориса дрожали руки, проливался на стол коньяк.

— Ну, давай на прощанье… — полез он к ней. — А губы у тебя всегда были горькие.

— Не целовал бы, — хмыкнула Жанна, выпила коньяк и перевернулась на живот.

Борис поставил на стол пустую рюмку и в который уже раз наткнулся на штампик «Уплачено. ВЛКСМ». Рядом лежала раскрытая коробка с подушечкой. Жанна, дурачась, вдруг принялась подливать в подушечку чернила. Разгоряченный Борис тащил Жанну к себе, она пьяно сопротивлялась: нет, сначала служебные обязанности… Он злился, она смеялась.

Борис взял в руки штампик, потыкал им в подушечку и осторожно приложил его к белой ягодице. На коже отчетливо отпечаталось: «Уплачено. ВЛКСМ». Красиво. Но для симметрии надо и на второй половине. Вот так. Теперь есть завершенность. Пусть кто-нибудь скажет, что итоги не подведены. Комсомолу уплачено, он это подтвердил.

Жанна, как обычно, на его манипуляции не обратила внимания. Делай, начальник, что хочешь, только в душу не лезь.

— Одевайся, муж давно ждет, — протянул Жанне трусики Борис.

— Муж объелся груш, — спустила длинные ноги с дивана Жанна. — Ой, голова кружится, до машины не дойду.

— Смотри у меня, — путался в штанинах Козловский, — заметят на вахте — твоя голова первой слетит.

— Вместе полетят наши головы. Выходи через пять минут после меня. Где моя сумочка?

Борис убрал в кабинете, придирчиво огляделся: бутылок, трусов, презервативов на столе не видно? Нет, все нормально. Один штампик на чистом столе. Борис подмигнул ему. Уплачено? ВЛКСМ!

Скандал разразился уже на следующий день.

Муж Жанны, некто Рогов, симпатичный и добрый малый, обратился к жене ночью с законными требованиями — и остолбенел. Скромные отпечатки «Уплачено. ВЛКСМ» на двух половинках жениного зада дубиной огрели его по голове.

— Вот, значит, как вы там забавляетесь… — прохрипел он. — Издеваетесь?!

Он толкнул жену к трюмо и изо всей силы врезал рукой по ляжкам.

— «Если партия скажет — надо, комсомол ответит — есть»?! Молодое поколение воспитываете, сволочи?

Жанна вырвалась из его рук, скакнула в ванную и закрылась на защелку.

— Не-ет, так это вам не пройдет! — бушевал под дверью Рогов. — На все пойду, но вас, гадов, достану! С волчьим билетом козла вонючего из ЦК выкинут…

Жанна со злыми слезами оттирала отпечатки с зада, но они все так же отражались в зеркале — «Уплачено. ВЛКСМ». Жанне казалось, что сам черт приложил к ней свое копыто, и оно жгло, как клеймо.

Назавтра Рогов явился в ЦК комсомола с заявлением на двух страницах. В нем подробно расписывались пьянки жены с начальником, фигурировала белая «Волга», вечерами привозившая ее с работы, а также отпечатки на заднице.