Сол Беллоу - Хендерсон — король дождя Страница 19

Затылок ломило от волнения, но розовое видение вселило мне уверенность в себе. Тем более я не мог допустить, чтобы во мне сомневался Ромилей.

— Вот что, приятель, ты эти штуки брось! Можешь ты хоть раз в жизни поверить в удачу? Граната готова к бою.

— Да, господин.

— Я не из тех неумех, кто не способен сделать хорошую работу. Заруби это себе на носу.

— Да, господин.

— Вспоминаю одно стихотворение — о соловье, который пел, что человек не может вынести чересчур много реальности. А сколько нереальности может он вынести, спрашиваю я тебя. Улавливаешь?

— Улавливаю, господин.

— Каждый человек в глубине души знает, что должен внести в свою жизнь какой-то глубокий смысл. Улавливаешь?

— Да, господин.

— Жизнь может думать, что загнала меня в угол, что списала со счетов Юджина Хендерсона, еврея, такого-то года рождения, списала вместе с его дурацкими принципами. Но мы же люди. Я — человек, неповторимая личность, и много раз обводил жизнь вокруг пальца.

— О’кей, — сказал Ромилей и смиренно сложил руки.

Монолог утомил меня. Я держал гранату в руке, готовый выполнить обещание, данное Айтело и обеим тетушкам.

И тут я догадался, что ожидается какое-то важное событие. К моей хижине, хлопая в ладоши и затянув песню, начал стекаться народ. Мталба пришла в красном газовом халате, со свежей прической, с большими медными кольцами в ушах и медным же воротником на шее. Одни ее приближенные несли птиц на руках и плечах, другие вели коров. Животные были тощие, слабые, и люди целовали их. Стояла удушающая жара. Над головой нависло низкое небо без единого облачка.

«Вот и Айтело», — сказал я себе. Мне показалось, его высочество не разделяет всеобщего ликования. Брови у него были насуплены.

— Привет, принц! — По обычаю племени он приложил мою руку к своей груди, и сквозь белую блузу и зеленый шелковый шарф на поясе я почувствовал тепло его тела.

— Нам нужно организовать похоронную команду, — предложил я Ромилею. — Будем собирать дохлых лягушек… Ваше высочество, как ваши соплеменники относятся к дохлым лягушкам? Мертвые, они тоже запретные животные?

— Мистер Хендерсон, сэр. Вода — это… — Он не нашел подходящего слова, чтобы выразить истинную ценность этой жидкости.

— Понимаю, понимаю ваше положение. Но я хочу повторить то, что сказал вчера. Я полюбил ваш народ, принц, и должен доказать мою преданность вам. Иначе зачем я ехал из далеких земель?

Над головой кружились тучи мух, налетевших на скот. Надоедливые насекомые забирались даже под шлем. Голова отчаянно чесалась.

— Пора начинать! — сказал я и направился к водоему. За мной последовал Ромилей и еще несколько человек. Я пощупал карман шорт: австрийская зажигалка была на месте. В башмаке без шнурка идти было неудобно, и все-таки я шел, высоко подняв руку с гранатой, как держит руку с факелом статуя Свободы в нью-йоркской гавани.

Мы подошли к краю водоема, и я шагнул вниз, в водоросли. Всем остальным, в том числе Ромилею, приказал остаться наверху. В переломные моменты жизни человек должен полагаться только на себя. И я могу полагаться только на себя.

С гранатой в левой руке и зажигалкой с тоненьким фитильком — в правой я смотрел на воду. Там, в привычной среде, лениво плавали полусонные лягушки с глазами, похожими на спелый крыжовник, и рыскали толстоголовые головастики. А я, Хендерсон, стоял как высоченная сосна, чьи корни, переплетаясь, уходят глубоко в землю. Лягушачья колония не знала и не могла знать о моем дерзновенном замысле. И вдруг во всем моем организме началась химическая реакция страха. Мне знакомо это состояние, когда туманятся глаза, сохнет во рту, сводит шею. Я слышал оживленные разговоры сельчан, видел Мталбу, что стояла в своем красном газовом халате между ними и мной. Ну?

Я резко крутанул колесико зажигалки. Язычок пламени пополз по запальному шнуру, который когда-то был обувным шнурком, к корпусу фонаря, переделанного в гранату. Не чуя под собою ног, я зажал ее в кулаке и ждал, ждал, ждал… Вот язычок скрылся внутри корпуса. Я призвал на подмогу интуицию и удачу. Я ничего не хотел видеть, закрыл глаза. Слабый треск шнура говорил о том, что пламя неуклонно подвигается к пороху. Секунда, вторая… Я изогнулся и изо всех сил метнул мою самоделку под навес. Она стукнулась об него, перевернулась и упала в желтую воду. Лягушки попрыгали в разные стороны. Потом вода как будто вскипела. Я понял, что взрывное устройство сейчас сработает. Душа рванулась кверху вместе со столбом воды. «Ай да Хендерсон, ай да сукин сын!» — крикнул я. Может быть, взрыв был не такой силы, как над Хиросимой, но водяной столб вместе с лягушками поднялся метра на полтора. Лягушки, головастики, комки грязи, мелкие камешки стукались о навес и шлепались в желтую жижу. Никогда не подумал бы, что в десятке патронов к «Магнуму-375» столько взрывчатого вещества. По периферии сознания проносились самые быстрые мысли, и первая среди них: «В пехотном училище гордились бы таким курсантом, как старина Хендерсон» (отметки я там получал средненькие).

— Эй, Айтело, Ромилей, как вам это понравилось?

В ответ я услышал испуганные возгласы и увидел, что взрыв отвалил большой камень в передней части водоема и оттуда хлынула вода. «Ромилей, Айтело, на помощь!» — крикнул я со всей мочи. Лягушки градом сыпались на меня. Коровы, мыча, стали рваться к воде, но плачущие хозяева удерживали их. Ромилей был уже рядом, мы вдвоем пытались поставить камень на место, но он был слишком тяжел. Вода ушла, обнажилось илистое дно водоема с дохлыми лягушками. Народ в ужасе разбежался, и скоро рядом никого не осталось, кроме Айтело и Мталбы.

— Все погибло! — сказал я, закрыв лицо футболкой. — Айтело, убей меня! Жизнь — это все, что у меня есть. — И напрягся, ожидая удара ножом. Рядом рыдала Мталба.

— Мистер Хендерсон, сэр! Что с вами?

— Не спрашивайте, принц. Заколите меня. Возьмите мой нож, если у вас нет своего. Я не могу больше жить. Нет мне прощения.

Я покорно ждал удара. Остатки воды в водоеме почти испарились. Солнце палило. Завоняло дохлыми лягушками.

Я слышал плач Мталбы: «Айи, елли, елли».

— Что она говорит? — спросил я Ромилея.

— Она говорит: «Прощай! Прощай навсегда!»

Айтело сказал дрогнувшим голосом:

— Пожалуйста, мистер Хендерсон, закройте лицо.

— Зачем?.. Вы хотите взять мою жизнь?

— Что вы!.. Вы же победили меня. Хотите умереть — умирайте без меня. Вы — мой друг.

— Ничего себе друг…

Айтело говорил с трудом, словно у него в горле стоял ком.

— Я был готов жизнь положить, чтобы помочь вам. Какая жалость, что граната не взорвалась у меня в руке и не разнесла меня в клочья… Всегда у меня все наперекосяк получается. Ваши соплеменники недаром плакали, когда я пришел. Чувствовали, что я несу беду. — Я зарылся лицом в футболку. — Почему, скажите, почему не исполнилось ни одно мое заветное желание? Почему я обречен вечно терпеть неудачу? Хорошо, Айтело, если не хотите замарать руки моей кровью…

— Ни за что, — подтвердил он.

— Тогда мне остается поблагодарить вас, принц, поблагодарить и проститься.

— Что хочет делать господин? — спросил Ромилей.

— Мы уйдем. Это лучшее, что мы можем сделать для наших друзей арневи. До свидания, принц, до свидания, прекрасная леди, и передайте привет королеве. Я надеялся, что она раскроет тайную мудрость жизни, но, кажется, поторопился. Я не готов к таким откровениям. Да благословит вас всех Господь. Я ухожу, хотя должен был бы попытаться отремонтировать ваш водоем…

— Лучше не надо, сэр, — сказал Айтело.

Я не стал спорить. В конце концов, он знал проблемы своего племени лучше меня.

Ромилей зашел в хижину собрать наши вещи, а я пошел по пустынным проулкам к последнему дому селения. Там Ромилей догнал меня, и мы опять углубились в неведомые дебри. Я опозорился, и теперь мне ничего больше не узнать о гран-ту-молани.

Ромилей, естественно, хотел возвратиться в Бавентай. Он выполнил все условия нашего контракта, и джип теперь принадлежал ему.

— Однако как я смогу добраться до Штатов?

Айтело не захотел убивать меня. Он благородный человек, ценит дружбу. Я и сам могу вышибить себе мозги моим «Магнумом-375», и тогда не придется никуда возвращаться.

— Что вы сказать, господин? — спросил удивленный Ромилей.

— Я хотел сказать, что у меня была определенная цель, но ты видел, что произошло. И если я теперь отступлюсь, то сделаюсь живым мертвецом и проваляюсь в постели, пока не отдам концы. Может быть, этого я и заслуживаю. Я больше не имею права приказывать тебе. Если хочешь в Бавентай, возвращайся один.

— Вы хотите один, господин?

— Если так нужно. Назад мне пути нет. У меня четыре тысячных купюры, этого достаточно, чтобы обеспечить себе пропитание. В крайнем случае продержусь на акридах. Да, вот еще что. Если хочешь, можешь взять мой пистолет.