Андрей Ефремов - Неумолимая жизнь Барабанова Страница 19

Я вернулся в кухню, и когда Наум возник на пороге, спросил его:

– Ноник – это вы?

– А кто по-вашему? – неожиданно огрызнулся Наум.

– Этот старик-врач, он, по-моему, ваш отец?

– Ну хватит, хватит, – проговорил с досадою Наум, – чем меньше мы друг друга знаем…

– У вас квартира хорошая, – сказал я мстительно. Все-таки он злился на меня совершенно напрасно.

– Да, – Наум, наконец, сел и принялся раскачиваться. – У меня отличная квартира, у меня отец врач, Анатолий к тому же пришел прямо ко мне. Но я не могу, поймите, Барабанов, я не могу, чтобы он тут лежал. Я – женюсь.

– Та сероглазая в заведении?

– Ну, да, да!

– Она требует, чтобы вы избавились от Анатолия?

– Фу! Светлана не требует ничего. И как можно избавляться от человека? Просто мы женимся.

– Поздравляю. Пиво еще есть?

– Нет, вы поймите: У нее в Череповце мама и две сестры. Так неужели матери выдать дочку в Петербург и оставаться там? Нет же. Через три дня они приеэжают.

– Вы отчаянный человек, Наум.

Наум откупорил пару бутылок, и на некоторое время разговор прервался. Потом я сказал:

– Но вы же видели моего отца. И вообще, при чем тут я?

– Хватит! – сказал Наум коротко и жестко. – Вы отдаете Анатолию револьвер Заструги, вы приходите ко мне в заведение на свидание с Застругой, и вы хотите меня убедить, что в этом деле вы сбоку припека? – Он вдруг рявкнул: – Откуда револьвер?

Конечно, я облился пивом. И тут же разозлился, стал хлопать себя по штанам так, что брызги полетели на Наума.

– Да, револьвер Заструги. Только я этот револьвер у него отнял. Да, отнял! И тогда около школы… Словом, все случайно. – Я чуть было не сказал о свидетелях, но вовремя сообразил, что барышню Куус упоминать здесь не стоит. В досаде на мое упрямство Наум испустил форменный змеиный шип, и тут же из комнаты донеслось громкое звяканье.

– Все вы! Все вы! – выкрикнул Наум яростно. Звяканье зазвучало настойчивей. – Делать нечего, – сказал он, – пошли.

В коленчатом коридоре я придержал его за локоть и спросил, каким образом меня узнала его невеста. Отчего-то мне приспичило выяснить это немедленно. Наум шумно выдохнул, наморщил лоб, и сумерки, подобно пыли собрались у него в складках лица.

– Господи Боже мой, – сказал он. – Столько всего, а тут еще и это… Послушайте, Барабанов, неужели никто вам не говорил, что у вас взгляд маньяка?

В комнате Анатолий мерно колотил стволом револьвера по высокому кувшину с морсом. Когда мы вошли, он сунул револьвер в глубокую плетенку с мелкими красными яблочками.

– Даром кричишь, Наум. Я проснулся, его ты не убедил. Один шум.

– Попробуй сам.

Анатолий кое-как уселся в постели и показал мне, чтобы я сел рядом.

– Скажите, – спросил он, – Кнопф на самом деле ваш знакомый?

– Ну да, одноклассник.

– Школа… Но школа кончилась, а вы продолжали видеться.

– Вот еще. Мы встретились совсем недавно.

– Кнопф поджидал вас?

В нетерпении Анатолий подался ко мне.

– Вот уж нет. Все было случайно. Но раз я здесь, может быть, вы объясните, что за стрельба приключилась около школы?

Анатолий внимательно посмотрел на меня и тихо и настойчиво, как ребенку ответил:

– Александр Васильевич, стрельба началась, когда вы принесли револьвер. Я, конечно, от своей вины не отрекаюсь, но вы-то зачем это сделали? В моих обстоятельствах стрелять бы начал любой. Ладно. – Он слабо шевельнул кистью. – Вы слушайте внимательно. Я скажу главное, а на подробности будет еще время.

Заслышав о будущих подробностях, я фыркнул, хотя отметил уже, что Анатолий о барышне Куус молчит.

– Вы говорите, что с Кнопфом встретились случайно. Тогда, может быть, вы слышали что-нибудь о Евгении Желиховской? С ней Кнопф тоже собирался встретиться случайно, но отчего-то не вышло.

Черт! Черт! Черт! Вот тут-то я почувствовал, что попался по-настоящему. А впрочем, и тогда, когда Кафтанов читал мое житие, должен был, должен был сообразить, что такие романы за неделю не пишутся.

– Допустим, – сказал я, – допустим, я знал эту женщину.

– Ох, – выдохнул Анатолий, – По части ножа Ректор был большой грамотей. А Кнопф и не сомневался, что вы знали эту женщину. И Алиса. У нее в компьютере, в папке «Барабанов» был файл «Евгения», в этом файле было пусто.

– У меня множество знакомых.

В глубине комнаты Наум ударил стулом в паркет.

– Он упрямый, как осел, – сказал Наум свирепо.

– В этом есть расчет, – отозвался Анатолий. – Александр Васильевич, – продолжил он, – Я не знаю, кто такая Евгения Желиховская, и Алиса осталась ни с чем. Но ведь это не все. То же самое не смог выяснить Кнопф.

– Вы успели забраться в компьютер к Кнопфу?

– Нет, Кнопф осторожный зверек. Он отказался от компьютера. Я проверил его записи. Знаете, где он их прятал?

– В тренажере, – буркнул я.

– Ну и ну, – покрутил головою Анатолий. – Иной раз кажется, что у вас соображение, как у ребенка, а иной раз… В общем Кнопф раскопал адрес Евгении Желиховской. Совершенно самостоятельно. И было это задолго до вашего появления в школе. Зачем бы это? Хотите я скажу вам его? Можно даже попросить Наума выйти, хотя это и свинство.

Я сказал ему «нет» из одного упрямства. На самом деле мне страх как хотелось знать, какой из Женькиных адресов зацепил Кнопф. Но это почему-то очень обрадовало Анатолия. Он даже вытянул руку, что очевидно далось ему с трудом и потрепал меня по плечу.

– Вы уж поверьте, я человек опытный, но тут и мне стало интересно.

Я удержал его руку, разглядывая татуировку.

– Налоговый агент в «Коллоквиуме», – сказал я. – К сожалению мне не положено никаких льгот.

– Может быть да, может быть нет, – отозвался Анатолий. – Зато мне известно, что Евгении Желиховской нет в живых.

Ни разу не названная барышня Куус присутствовала теперь в разговоре.

– Но я об этом молчу, и пусть Кнопф ищет.

Пауза длилась так долго, что Анатолий опустился на подушку и закрыл глаза. Лицо его подергивалось в такт боли, скакавшей в боку.

– Итак, – сказал я, – ничего случайного в нашей встрече с Кнопфом не было. События происходят с моим участием, но я в них ничего не понимаю. Может быть и в тот вечер я пришел к школе не сам, может быть и это было интрига Кнопфа?

Наум снова зашумел стулом. Анатолий раскрыл глаза и сказал:

– Вот, вот. Мы с Наумом не знаем, что и думать. Спокойно, – сказал он, увидев, что я заворочался. – Я же видел вас. – И мне тут же захотелось укрыть Манечку в глухих чухонских дебрях. А Анатолий тем временем запустил руку в плетенку с яблоками и достал револьвер. – Вот он, – сказал Анатолий. – Эту машинку я сам покупал Олегу, я его пристреливал, я его узнаю в темноте наощупь. Я его узнаю по запаху. Они же пахнут по-разному, как люди после обеда. Все жрут одно, а пахнут по-разному. Так и тут. Десять человек начнут садить патронами из одной коробки, а я узнаю ствол по запаху.

– Вот и делай после этого добрые дела, – сказал я, и Анатолий посмотрел на меня удивленно.

– Разве у вас был выбор?

– Да когда же вы, наконец, поймете, что все случайно! Застругу своего спросите!

Наум рассмеялся, и даже Анатолий изобразил подобие улыбки.

– Ну, нет, – сказал Наум, – извольте вы теперь понимать, что вам у Олега Заструги пистолеты отнимать не положено. Такого просто быть не может. Это как сахар соленый! И если этот ствол у вас в руках, значит Заструга сам, своей волей его отдал. А тогда опять – зачем?

– Зачем? – повторил я глупо. Наум подхватил свой стул, приблизился, уселся на него верхом.

– Перст судьбы, Барабанов, – сказал он. – Считайте, что вас назначили.

Я вдруг вспомнил, что дома у меня нет первого, что Манечка, должно быть обрывает телефон, и такая усталость навалилась, что впору было лечь рядом с Анатолием.

– Ладно, назначили. А куда, кем?

– Излишние подробности, – сказал Наум, наезжая на меня стулом. Все – потом. Сейчас главное – переселить Анатолия.

Я представил себе, как мы заносим Анатолия ко мне в квартиру, как навстречу этой процессии выходит старик…

– Убивайте меня на месте, – сказал я, – ко мне нельзя.

– Нельзя… – повторил Наум, как эхо. – А к вам, между прочим, никто и не собирался. Мысль вот в чем…

Мысль была, как ни посмотри, странная. Но если учесть, что у моих сообщников времени было совсем немного, то придумали они не так уж плохо. Коротко говоря, весь их замысел основан был на том, что я – писатель. И получалось даже не глупо.

– Вы писатель, – снова ехал на меня Наум, оседлав стул. – И знакомства у вас не такие, как у всех людей. Верно?

Я вспомнил художников Кострова и Прохорьянца.

– Пожалуй, – сказал я. Наум подпрыгнул на стуле.

– Значит, вы найдете такой способ исхода, который другим и в голову не придет. И место найдете. Такое место, такое место…

На Садовой линии в витрине строили кукольное Рождество. Волхвы еще лежали в коробке, но младенец, вол и овца уже расположились в тесной пещерке. Темноглазая девушка, хорошенькая и проворная, не глядя на меня, разыгрывала зиму в Палестине. Она осторожно ступала между своими палестинцами в тулупах, поднималась, садилась на корточки, ловко обирая юбку вокруг колен.