Александр Хургин - Целующиеся с куклой Страница 19

Раиса слушала его, слушала до зевоты, а потом говорит:

— Ты зачем пришёл? Никак за деньгами?

— Я не на что-нибудь избыточное, — сказал Бориска, — я на права сдать. А то без прав тут совсем никакого заработка не видать мне. Вот ты не знаешь, зачем нужны права уборщику помещений и мойщику окон? А помощнику сверловщика? Не знаешь. И я не знаю. А они знают.

Раиса выслушала Бориску не перебивая, можно сказать, внимательно выслушала. А денег в результате не дала. Сказала:

— Извини, не могу и не дам. Я сына на операцию кладу, а это, сам понимаешь, требует определённых расходов.

— На какую операцию? — удивился Бориска. — Он разве болен?

— Он здоров. Ты же знаешь, оба наши сына абсолютно здоровы.

— Не цепляйся к словам. Я не выношу, когда цепляются к моим словам. Что за операция?

— Операция по выпрямлению позвоночника.

— А почему вы моего мнения не спросили — стоит ли её делать? Надо же всё взвесить — все за и все против.

— А почему мы должны тебя спрашивать? — Раиса недвусмысленно встала. — Сын давно совершеннолетний, он сам решает. При чём здесь ты?

— Я отец, — сказал Бориска.

— Да ладно тебе, Бориска, — сказала Раиса. — Какой ты к чертям отец?

— Ну вот, теперь я, значит, уже и не отец, — сказал Бориска. — Теперь я, значит, вообще никто, ничто и звать никак.

— Почему ж никак? — сказала Раиса. — Звать тебя по-прежнему Бориска. Но не носить же из-за этого сыну горб за спиной до смерти.

22

В понедельник, в восемь, Горбун прибыл в отделение и расположился, подперев стенку, у кабинета Богдановского. К нему вышли и пригласили в какой-то другой кабинет, по соседству, и там строгая женщина с осанкой кинозвезды дала ему целый ворох хрустящих бумаг.

— Прочтите это, — сказала строгая кинозвезда, — и подпишите везде, где стоит слово «подпись». Если вы, конечно, со всем этим согласны и возражений по существу не имеете.

Горбун придвинул бумаги, и стал подписывать, не читая. Женщина вышла и тут же вернулась с Богдановским.

— Читай, что подписываешь, — сказал Богдановский, — или у тебя с языком проблемы?

— У меня с чтением проблемы, а не с языком, — сказал Горбун. — С языком у меня всё в порядке.

— Ты, парень, в Германии живёшь, — сказал Богдановский, — здесь, как в милиции, нельзя ничего подписывать не прочитав.

Горбун посмотрел Богдановскому в переносицу и сказал:

— Плевать.

— Ну, дело твоё. Плюй.

Богдановский кивнул строгой женщине, мол, «всё в порядке» и приобнял её идеальную талию. Женщина осклабилась и прогнулась. И определила Горбуна в палату.

— Хорошо сложена баба, — сказал Горбун соседу, когда та вышла.

— Хорошо, — сказал сосед. — Только давно.

Горбун юмор оценил. И сказал, видимо, сам себе:

— Ничего, — сказал, — скоро и у нас фигура будет без сучка без задоринки, а нос без горбинки.

И так оно скоро всё и стало. Хотя выхаживали его после операции долго. Как, собственно, и обещали, как в тех, не читанных Горбуном бумагах, и было прописано. И всё это время — время выхаживания — он лежал на спине. На жёсткой кровати. И днём на спине, и ночью. Сутки напролёт. На спине он с посторонней помощью ел и мылся, на спине он спал. То есть всё абсолютно делал он лёжа на спине. Лёжа на спине он, можно сказать, жил. И сны от этого бесконечного лежания снились ему тематические.

В этих снах он спал, и у него невыносимо затекали спина, затылок, ноги. И ему начинало сниться, что он переворачивается на бок. Сначала на левый бок. Затем, полежав, он чувствовал, что на левом ему неудобно, и переворачивался с левого бока на правый. Затем на живот. Затем снова на спину, которая снова ужасно затекала. Так всю ночь в снах и вертелся как шашлык. А в реальности лежал почти неподвижно лицом вверх, тяжело от этого дыша и обильно потея.

Но всему, как известно, бывает счастливый конец. И в конце опытный медперсонал таки выходил Горбуна и довёл его до выписки в назначенный день и час. И тогда встал он на свои ноги, и стал всё увереннее ходить без помощников и трости, и вышел из больницы на свежий воздух, на свободу, на волю новой своей походкой.

А там, постепенно и медленно, но вернулись к нему простые человеческие возможности: не задумываясь лежать на животе и на боку, сидеть в кресле, поджав под себя одну ногу, бродить часами по улицам, водить машину, подолгу, со вкусом, есть и пить за столом — всё как раньше, как до операции. Только теперь всё вокруг казалось ему ниже ростом. Но к новому углу зрения он как раз приноровился быстро.

Врачи периодически осматривали своего пациента и говорили, что реабилитационно-восстановительный период идёт хорошо и отлично, и намного быстрее, чем они планировали.

— Вам только физических нагрузок следует избегать, как огня, и опасаться, — говорили. — Вы же понимаете, у вас позвоночник фактически посторонним железом нашпигован. Но всё остальное — прекрасно, доктор Богдановский — маг и волшебник. Рады за вас, как за себя.

А Богдановский щупал его спину холодными пальцами, любовался контрольными снимками и говорил:

— А?! Тополь, бамбук, кедр ливанский. Ты ещё у меня, — говорил, — в баскетбол играть будешь центровым. Или в регби какое-нибудь я не знаю.

И тут выздоровевшего в общем и целом Горбуна, переставшего, как в сказке, быть горбуном, точно с цепи сорвало. Насчёт противоположного пола. Каждый божий день в машину к нему садилась теперь для занятий любовью и сексом новая какая-нибудь девка, и хорошо ещё, если одна. Где только он их находил? Как уговаривал? Чем брал? Притом, что продававшихся в специально отведённых для этого местах, не покупал из принципа.

— Ещё на баб я буду деньги выбрасывать, — говорил он. — Что я, последний какой-нибудь, кривой или неспособный?

И тратил на женщин сущие гроши. Ну, там мороженое, ну стакан винца лёгкого столового, ну пиво с орешками. Он и домой их далеко не всегда привозил, большей частью, в машине справлялся, на заднем — а то и на переднем — сидении. Не вылезая из-за руля. А они липли на него, как будто был он с головы до ног мёдом обмазанным. И если случался у него в неделю один пропуск, и Хонда с утра до утра пустовала, Горбун, то есть, конечно, бывший Горбун, а ныне высокий плейбой с курчавой бородкой, оставшейся от постельного режима и нежелания бриться лёжа, буквально не находил себе места и считал день прожитым понапрасну бесцельно. Но таких дней в его бурной половой жизни насчитывалось не много.

Раиса смотрела на всё это буйство, кусала локти и думала:

«Вот тебе и девка с ушами и бёдрами, вот тебе и первая любовь».

И ещё она думала, что, видимо, совсем не знает своего сына, раз так ошиблась и неправильно истолковала его согласие лечь на операционный стол, рискуя всей своей дальнейшей жизнью.

Но ошибалась Раиса сейчас, так полагая. А тогда всё она поняла и разгадала правильно.

Горбун же, что сделал, из больницы выйдя и восстановив физические силы? Он купил себе в продаже штаны. Модные. К ним пиджак докупил по фигуре. Вымыл голову, Хонду и в арбайтзамт поехал без приглашения. В кабинет четыреста сорок. Думал:

«Приду, скажу, что хочу специальность какую-нибудь получить престижную, посоветуйте мне что-нибудь, пожалуйста, как мой куратор».

Но шёл он, ясное дело, не за этим, а чтобы она на него теперь посмотрела. Без горба, в облегающем пиджаке.

Ну, пришёл. Поднялся в лифте на этаж, видит, перед кабинетом людей полно. Расположились в ожидании приёма. Сел на свободный стул в углу. Решил посидеть, пока очередь рассосётся. И почти сразу же дверь кабинета открылась, и из неё вышел лысый мужик. А через минуту выглянула она и произнесла:

— Следующий, пожалуйста.

И фамилию какую-то назвала короткую, Горбун точно не расслышал, какую. Сказала она эти слова и снова в кабинете исчезла, за матовым стеклом двери. Но и этой секунды достаточно было бывшему Горбуну, чтобы увидеть, как серьёзно она беременна. Конечно, он тут же встал и успел войти в лифт вместе с лысым мужиком, с тем, который из её кабинета вышел. А что ему было делать? Какой смысл оставаться?

И влез Горбун в свою машину, хлопнул дверцей и просидел в ней какое-то, наверно, длительное время. Досидевшись до конца рабочего дня. И он видел, как она вышла из корпуса, подошла, ставшей слегка утиной походкой к двухместному Лексусу. Покопалась в сумочке. Откинула с лица волосы. Вынула ключи. Уронила их. Присела и подняла… Горбун очень хорошо её видел, потому что приземистый Лексус стоял в трёх метрах от его Хонды. А она Горбуна не видела. Потому что ни разу не обернулась и взгляда его не почувствовала. Он хотел было поехать за ней. Но передумал.

Вот после этого неудачного визита в кабинет четыреста сорок арбайтзамта и пошёл бывший Горбун, как говорится, по рукам ногами, вперёд и с песней. Прямо с остервенением пошёл. Похоже было, что он ни о чём другом и не думает никогда, только об этом, только об одном. Девки, девки, девки и девки.