Алексей Рыбин - Ослепительные дрозды (Черные яйца) Страница 19

И только в непосредственной близости Головы можно расслабиться, застыть на месте, уставившись остекленевшим спросонья взором в ограниченное стенами серого зала пространство и быть уверенным в том, что тот, кого ты ждешь увидит тебя наверняка. Можно не водить глазами по сторонам, не выискивать в толпе знакомых — они сами увидят тебя, промахнуться, пройти мимо Головы невозможно.

— Какая точность! — Стадникова улыбнулась и даже игриво раскланялась, едва ли не книксен сделала перед хмурым Ихтиандром.

— Привет, — кивнул Куйбышев. — Ты тоже не задерживаешься. Соскучилась по своему-то?

— А Царев где?

— За пивом пошел, — так же хмуро ответил Куйбышев.

— За пивом? А где это здесь в такое время пиво продают?

— Он найдет. Не было случая, чтобы Царев пива не нашел. У носильщиков возьмет, у проводников… Не знаю, на парь меня, репа болит…

— Нажрались вчера?

— Ну так, — неопределенно ответил Куйбышев. — Слегка так… Чуть-чуть… Вон он идет.

— Пошли на платформу, — буркнул Царев, не поздоровавшись со Стадниковой. В сумке, висящей на худом, квадратном плече Царева громко звякнули бутылки.

Когда из седьмого вагона вышел последний пассажир — пожилая женщина в плюшевом жакете и черной, неопределенной ткани юбке, Ихтиандр кашлянул и покосился на Стадникову.

— А точно вагон седьмой?

— Точно…

— И поезд этот?

— Да.

— Ну что же… Давай пивка, что ли?

Царев молча вытащил из сумки две бутылки пива, сцепил их пробками и дернул резко, с поворотом. Пена с шипением полилась на асфальт платформы, глухо звякнули пробки — Царев умел открывать две бутылки одновременно.

— А девушке? — спросил Ихтиандр.

Царев молча вытащил третью бутылку, ощерясь, закусил пробку и сорвал ее с необыкновенной легкостью, ничуть не изменившись в лице.

— На, Оля…

— Что делать будем? — спросил Ихтиандр, сделав несколько больших глотков.

— Что-что…

— Поехали ко мне, — печально предложила Стадникова. — Он, если что случилось, будет домой звонить…

— Да.

Куйбышев влил в себя остатки пива и согласно кивнул.

— Да. Других вариантов нет.

— Он у тебя был?

Стадникова приложила палец к губам и покосилась на телефонную трубку, которую она прижимала к уху.

— Был? Сколько? Три дня? А потом? Выгнала? А куда он отправился? Ясно… Ну ладно, извини… У меня нормально. Слава Богу… Да, да. Все, целую… Да, слушай, если что, может, я перезвоню еще? Спасибо… И ты звони если что-нибудь узнаешь, ладно? Ну, целую.

— Вот сука! — Ольга шваркнула трубкой об аппарат, трубка скользнула по черному пузатому боку старинного телефона и, не удержавшись в держателе, полетела на пол. Не долетела, закачалась, запрыгала как древняя детская игрушка «растягайчик», крутясь вокруг своей оси на витом, перекрученном шнуре.

— Сволочь! Гад! Ненавижу!

Стадникова кричала, топала ногами, не обращая внимания на вопросительные взгляды Царева и Куйбышева.

— Ну что там происходит, — Цареву наконец удалось поймать паузу в стенаниях Стадниковой и он не преминул ею воспользоваться. — Что там, Оля?

Поиски Лекова начались три дня назад, сразу по возвращении с вокзала в квартиру Стадниковой. Точнее, формально Стадниковой — Лекова, но Куйбышев и Саша Царев быстро поняли, что стационарно проживала здесь Ольга. Леков же болтался Бог знает где, иногда брал с собой свою любимую, как он любил выражаться «в концерт», или «на вечеринку», но чаще — исчезал на трое-четверо суток, а то и на неделю, исчезал в совершенно неизвестном направлении, исчезал внезапно и так же внезапно появлялся — иногда совершенно пьяный, разухабистый и веселый, иногда с похмелья — побитой собакой заглядывал Ольге в глаза, дрожащими губами шептал слова извинения, вымаливал прощение и мелочи на кружку пива…

— Слушай, а мы его встретили — такой респектабельный… Думали исправился парень. Деньги начал зарабатывать…

— Ну да. Меня бы спросили. Этот костюм ему приятель один подарил. Они здесь, в этой квартире неделю квасили. Какой-то журналист московский. Насосанный как черт. Бабок немеряно. И одежды с собой навез — целый чемодан. Ну, когда уезжал, костюм и оставил Васильку. Леков-то к тому времени совсем поизносился, — ответила тогда Ольга.

Звонить в Москву начали сразу же. Кудрявцева застали на даче — на Николиной горе. Дача у Романа была настоящая, московская — с телефоном, канализацией, со светом и газом, с ванной — даже дачей эту домину было называть как-то неудобно. Впрочем, до понятия «особняк» она тоже не дотягивала. Деревянный дом, двухэтажный, с башенкой, а в башенке, по витой лестнице подняться — и комнатка с небольшим оконцем. Леков любил в этой комнатке жить. Дружили они с Кудрявцевым — Ольга никак не могла понять, что нашел респектабельный, солидный Роман в Лекове — ленинградском алкаше, правда, и блестящем музыканте, но его выходки, по крайней мере для Ольги все чаще перекрывали музыкальный талант любимого.

Любимого…

Она много раз задавала себе вопрос — зачем ей нужен этот парень, оказавшийся невероятным эгоистом, трусоватым и слабым, случись что — бегущем плакаться ей в жилетку, а через час уже напивающимся водкой до судорог и трехдневной тошноты… Ответить не могла. Чертова любовь… Все равно она не променяла бы его ни на кого из знакомых. Да, пожалуй что, и незнакомых. Песня была такая у Лекова. «Кобелиная любовь»… Часто слушала ее Ольга, пожалуй, чаще чем что бы то ни было. Сучья любовь…

— Я его на вокзал вчера проводил, — озабоченно ответил Кудрявцев на вопрос Стадниковой. — Я на дачу ехал ночевать. Довез его, на вокзале высадил. Он трезвый был. Да, и с деньгами. Нет, нет. все в порядке трезвый, в костюме, чистый, красивый… Я его до перрона довел… Нет, в вагон не сажал. Но до поезда довел. Нет, без чемоданов. Чемоданы он у меня оставил. Сказал, что потом заберет. Да и то — денег у него — на сто таких чемоданов. Сама посуди, Оля — трезвый, стильный молодой человек, до поезда я его, тем более, едва ли не за руку проводил. Может быть, в дороге что случилось?

В дороге его не было, это Ольга знала точно. Так же, как и Царев с Куйбышевым. Они спрашивали у проводницы — тринадцатое место, которое должен был занимать Леков оставалось свободным от самой Москвы. Никто на это место не садился.

Трое суток сидели Саша Царев и Игорь Куйбышев по прозвищу «Ихтиандр» в квартире Стадниковой. Иногда они выходили в магазин, иногда засыпали принадлежностей для этого в гостеприимном доме молодого рокера было в достатке. Три спальных мешка неизвестного происхождения, кажется, как и костюм, подаренных какими-то заезжими хиппи, матрас на полу, диван, который занимала хозяйка дома.

На вторую ночь Царев предложил Ихтиандру переночевать в собственных домах, но тот покрутил пальцем у виска.

— Ага. А там Суля до нас дозванивается. То-то приятно будет побеседовать. Врубился?

— Врубился. Ну что, уходим в подполье?

— А чем вам тут плохо? — спросила Стадникова. — Сходите-ка, лучше, в магазин. Деньги-то у нас еще есть?

— Есть малехо, — ответил Царев. Ихтиандр же, пошарив по карманам, поморщился, но кивнул согласно.

Ольга обзвонила всех своих московских знакомых, нашла на подоконнике старую записную книжку Лекова и пошла по алфавиту — об исчезнувшем невесть куда Васильке никто ничего не знал. Два дня прошло в беспомощных и бесполезных попытках выйти на след растворившегося на Ленинградском вокзале курьера — Стадникова обзванивала теперь уже ленинградских знакомых, выявляя косвенные связи, о которых прежде не знала. Устроители подпольных концертов. Журналисты, бабы, какие-то забубенные алкаши, ни имени ни фамилии которых ленинградские друзья не знали, а представляли исключительно по кличкам «Новорожденный», «Железный», «Мойва», «Приостановленный», «Нырок» некоторые из них подходили к своим московским телефонам, но отвечали Стадниковой невнятным мычанием, лишь по интонациям которого догадывалась Ольга, что они не видели своего старого собутыльника уже очень долгое время. И где он находится в данный момент они понятия не имеют.

Телефон девушки Юли дал Стадниковой Митя Матвеев.

Она очень не хотела звонить Мите, но, в конце концов, решив, что цель в данном случае оправдывает средства, набрала его номер.

Митя долго мурлыкал в трубку, не скрывая своей радости от того, что Ольга ему позвонила, предлагал немедленно встретиться, услышав о невозможности рандеву предлагал встретиться завтра, послезавтра, через неделю. Когда же наконец Стадниковой удалось растолковать ему суть проблемы он обрадовался еще больше.

— Юльке позвони! — едва ли не крикнул он. — Он у Юльки наверняка тусутеся.

— Кто это — Юлька?

— Ну, как тебе сказать, Оля… Девушка такая. Москвичка. Ты не знала? Я не хотел тебе говорить…